Он подхватил куртку и направился к выходу. Его шаги были тверды и рассчитаны до миллиметра. На лестнице он остановился, прикурил и оглянулся.
Зал застыл. Только Антон на полу поскуливал, массируя вывихнутую руку.
Эд надел очки и шагнул в темноту подворотни, откуда уже неслись радостные возгласы Кости: «О, а ты что, уже уходишь?…»
Театр абсурда
Эд не заглядывал в бильярдную почти две недели. Работодатели, обсуждение деталей, поиски квартиры и машины, банальное налаживание быта - все это отняло время.
Но в очередную пятницу под вечер он вдруг подумал о «Шарman'щике» и сразу же отправился в центр города искать клуб на новой машине - «хонде» классических обтекаемых форм и изумрудного цвета (тон в тон с сукном - хороший знак!). Парень, продававший ее, смотрел с такой тоской, что Эд вспомнил себя самого месяц назад…
«Неужели целый месяц?…» - от этой мысли стало страшно.
Ему казалось, что с каждым проведенным в новом городе днем он теряет частичку ее. Что между ними расширяется трещина и разносит на расстояние - дальше и дальше. И неизбежно (скоро!) наступит момент, когда крошечная фигурка на той стороне обрыва исчезнет совсем… Ведь сумасшедшие сны, наполненные горечью цветов и холодом ее рук, перестали тревожить Эда с первой же ночи после переезда.
А это означало еще одну маленькую потерю в череде больших…
Но сам город ему нравился. Шикарно блестящие высотки, обилие дорогих машин и красивых женщин и какое-то магнетическое спокойствие, навеваемое самими улицами - все это располагало к доверительным отношениям…
Подъезжая к клубу, он улыбался, того не замечая.
Было рано и пусто, только за самым дальним столом склонился кто-то незнакомый. Эд сделал заказ, игнорируя бармена, который косился на него с явной опаской, и пошел разминаться в ожидании интересных противников.
Он катал шары из угла в угол - долго, без всякой цели, просто тренируясь, пока не заметил, что зал уже полон и внимательно следит за его молчаливыми упражнениями. В конце концов один из наблюдавших, почти совсем седой мужчина чуть за сорок, предложил сыграть на интерес. Он представился как Игорь и уже минут пятнадцать спустя завоевал уважение Эда - вот кто действительно был профи! Шары двигались по сукну как влитые, ни следа неуверенности или напряжения в кистях рук и позе. Он играл безупречно! Рядом с ним Эд почувствовал себя учеником - забытое приятное ощущение…
С тех пор они с Игорем встречались за столом регулярно. Особо даже не договариваясь (да и почти не разговаривая вовсе). Просто сразу стало ясно: пятница устраивает обоих, а если не складывалось - что ж, были и другие партнеры… Если их можно так назвать.
За филигранно-выверенными, напоминавшими стройные математические системы партиями Эда и Игоря зрители наблюдали, затаив дыхание и не смея отвлечь творящих чудо лишним движением.
Игру на деньги больше не предлагали.
В свой третий вечер в «Шарman'щике» он наткнулся на «компанию» во главе с Тарой (или Антоном?). Но парни прошли мимо, не предприняв попытки зацепить. Или поздороваться. И спокойно обдирали кого-то за угловым столом до самого закрытия.
Похоже, инцидент был исчерпан.
Разумеется, узнал о его лаврах и Костя. Он выследил его в клубе (кто ж даст свой номер такому козлу?). Восторженные вопли на весь зал о том, «какой он крутой мужик», заставили Эда поморщиться - он всерьез опасался, что Костя полезет обниматься. Но обошлось. С тех пор Константин не вмешивался в игру Эда, ограничиваясь молчаливым обожанием со стороны и бесполезными попытками примазаться к его успеху.
Но было у них все же и кое-что общее - любовь к местной фауне женского пола.
Игорь, несмотря на виртуозное владение кием, вне стола становился нервным занудой. Поэтому после игры Костя с его неугомонно-оптимистичным характером оказывался очень кстати Эду, который раскрывать рот для разговоров вообще не любил. И тогда яркие птички, обладающие маниакальной привязанностью к компаниям, сами слетались к их веселому столу поклевать с рук…
Так и текла его жизнь - между работой и скукой одиноких вечеров. Между бильярдом и новыми женщинами. Между красивыми и одинокими. Между любительницами и профессионалками.
Он любил раздевать их, обнажая сокровенное. Любил выражение покорности, неизменно появлявшееся на их лицах - у кого-то раньше, у кого-то позже… Но боже, как же это все было одинаково!
Он никогда не запоминал их имена («да, детка… нет, детка… пока, детка»). И предпочитал не встречаться ни с кем дважды. Исключение составляли только две «ночные бабочки», достаточно искусные, чтобы интереса к ним хватило на дольше, и достаточно опытные, чтобы интерес этот ничем личным Эду не грозил…
Иногда под настроение он запускал работу и подолгу не проверял свой электронный ящик. А потом недели напролет торчал перед экраном, забывая выбросить окурки из переполненной пепельницы и даже просто поесть. Тогда на него наваливалась бессонница - горький саван, покрывавший дни и ночи одинаковым сероватым налетом и не позволявший вздохнуть как следует. И Эд сам не мог понять, что же было сначала - работа или бессонница?…
А порой целыми неделями, удивляя себя, он вел размеренную жизнь сытого бюргера - без опозданий приходил на важные (для его собеседников) встречи, по выходным играл в «Шарman'щике». И поражался: зачем его странной жизни вздумалось ползти по одной и той же накатанной колее так долго?…
Этот год запомнился Эду чередой месяцев, похожих, как братья в одинаковой одежде, разве что…
В декабре он купил старенький диван в чудом уцелевшей от перемен комиссионке неподалеку. Диван был на последнем издыхании - немилосердно колол пружинами посетительниц квартиры и выдавал весьма немузыкальное сопровождение любой активности, на нем происходившей. Эд купил его исключительно потому, что обивка была совершенно такой же, как та, на которой он помнил себя года в три и рядом - маму, читающую ему что-то усталым голосом… Это было, конечно, глупо. И когда к Новому году «старичок» окончательно развалился, Эду пришлось в самый канун праздника собственноручно тащить его останки на ближайшую свалку…
В январе он проснулся. В незнакомом доме. С дикого похмелья. Какая-то женщина рядом все еще спала лицом к стене, и он побрел на кухню выпить кофе… Как вдруг входная дверь распахнулась, и в дом ворвался интеллигентный мужчина не первой молодости в черепаховых очках. Молча уставился на Эда. Безо всякого удивления. А затем понесся в спальню, и крики завизжали пилой… Он вернулся, рыдая в голос, и такая была в его глазах невыразимая боль, что Эд испытал иррациональное желание дать себя ударить, чтобы хоть как-то облегчить участь несчастного. Но мужчина отвел тяжелый взгляд, криво усмехнулся и вышел во двор. Хлопнула калитка, и взревел мотор. Эд пробыл в доме ровно столько, сколько потребовалось, чтобы одеться…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});