Я безвольно стояла.
— Давай, давай, — бесцветным голосом сказала я ему. — Пинай труп. Это так
весело.
Папа остановился и отпустил меня. Я поплелась к себе в комнату, мимоходом
взяла тот самый календарик и упала на кровать. Повертела календарик в руках. На
следующий год. Конечно. Как я умудрилась не посмотреть? Мне захотелось скомкать
его и забросить подальше. Но вместо этого я сунула календарик под подушку. Зачем
— сама не знаю. Наверное, на память. Папа какое-то время постоял в коридоре.
Потом зашел ко мне в комнату и злобно прорычал:
— Неделя домашнего ареста! Ни шага за порог!
— В понедельник мне в школу, — безразлично сказала я.
— К черту школу! — рявкнул папа.
Ничего себе!
Папа достал мобильник и набрал номер. Наверное, мамин. Он вышел в коридор,
но мне было хорошо слышно.
— Алло, — говорил папа. — Нашлась. Отбой. Не знаю, страдает. Какая еще
любовь?!
Много они понимают.
А папа говорил:
— Приезжать обязательно? Без этого никак? Хорошо, я поеду. Ты там не нужна?
Едь сюда. Да, я позову Сашку, она посидит.
Папа зашел в комнату, стоял на пороге, вздыхал и царапал пальцем обои. Потом
сказал:
— Мне надо съездить к коттеджу. МЧС требует объяснительную. Мама едет сюда.
Я позвал Сашку.
Я села на кровати и посмотрела на него.
— Пап, в жизни всегда так? Теперь все время будет плохо? — вдруг с отчаянием
спросила я.
Папа подошел и крепко обнял меня. Я заплакала. Он непонятно шмыгнул носом и
сказал:
— Глупая, — и погладил меня по голове. — Не расстраивайся. Держись. Мне надо
ехать, — на пороге он снова остановился и грозно сказал, показывая на меня
пальцем: — Неделя домашнего ареста!
— Слышала, — всхлипнув, произнесла я.
Сашка примчалась непонятно радостная. Потом хлопнула входная дверь — ушел
папа. Сашка глянула в сторону двери, потом повернулась ко мне и весело сообщила:
— Тин! Ты теперь герой! Твою фотку показывали по новостям!
— Федеральным? — попыталась пошутить я.
Сашка махнула рукой:
— Ты что, местным! Тебя искало МЧС. Вот это было круто! Меня тоже
показывали. Ну, точнее, я по телефону им сказала, что дозванивалась до тебя
около четырех, но потом связь пропала.
У меня застучало сердце — получается, появилась маленькая, но надежда. Я
сказала Сашке:
— Интересно, может, Игнат видел новости, и поймет, что я не специально
опоздала?
Сашка грустно сказала:
— Значит, вы все-таки не встретились.
Я посмотрела на нее, кусая верхнюю губу. И сказала тихо:
— Тебе нужен календарик на следующий год?
Домашний арест для меня — это когда никто не следит, но врать невмоготу. Я
не обманывала папу — честно сидела дома. Хотя когда к нам кто-то приходил или
дозванивался, с готовностью говорила:
— Папа посадил меня на хлеб и воду.
Папа злился:
— Не надо передергивать.
Домашний арест — это когда можно посмотреть миллионы фильмов, но их смотреть
не хочется. Когда тебя ждут тонны книг, но и они становятся неподъемным грузом.
Зато ты знаешь, сколько полос обоев у тебя в комнате, кафелин в ванной, где на
оконном стекле находится пятно от краски, которой красили подоконник. Когда ты
учишься смотреть то на пятно, то сквозь него. Когда смотришь сквозь него на
улицу, а там никого нет.
Еще домашний арест — когда точно знаешь, как выглядят твои коленки. И, когда
с силой упираешься в них лбом, поодиночке — то о правое колено, то о левое,
можно какое-то время ни о чем не думать.
А если думать… То во время домашнего ареста много думается об общемировом.
Как они там, в космосе? Как они там, под водой? Как мы здесь, на земле?
Море было в метре от меня, но нас разделяла высокая непроходимая стена. Она
глушила все звуки, и время становилось ватным, податливым. Из него можно было
лепить, как из пластилина. Я лепила имя «Игнат», а потом сворачивала пластилин в
один разноцветный ком. Все смешивалось, мне становилось страшно.
_— Иногда_почему-то_становится_так_страшно,_просто_так…_Ни_из-за_чего…
А_потом_проходит._Мне_кажется,_это_потому,
что_мы_висим_во_вселенной_таким_шариком,_и_он_сам_по_себе,_и_никого_у_него_нет..
_Тебе_бывает_страшно,_Игнат?_
_— Я_боюсь_что-то_забыть._Мне_кажется,_если_я_забуду,_то_растворюсь_сам.
Исчезну,_как_будто_бы_меня_и_не_было._
_— Но_ты_ведь_не_исчезнешь?_Скажи!_Ты_ведь_не_исчезнешь?…_
В субботу вечером мама и папа вернулись домой. И все воскресенье они не
отходили от меня ни на шаг.
Мама смотрела на меня сочувственно.
Папа тоже мучился.
После первого дня я сказала:
— Одного дня достаточно.
Папа сказал отчетливо:
— Нет.
И я поняла, что это окончательное нет, это нет на всю неделю. Тут он не
отступится. Это дело родительского принципа.
Без мобильника мне было даже неплохо. Потому что я не сразу узнавала о
школьных новостях (Сашка звонила бы на переменках), а они сваливались на меня
ворохом, россыпью конфетти, когда Сашка приходила. И они казались такими
важными, все эти новости. Кого вызывали, кто поскользнулся на пороге, кто
опоздал.
— Как, как она сказала? — с азартом переспрашивала я.
— Кто не выучил стихотворение, тот остается на следующий день! –
передразнивала Сашка учительницу по литературе.
Мы хохотали.
Я думала о вечном.
Как это у других людей все складывается? Вон взять Сашку и Юрку. Маму и
папу. Миллионы людей в этом мире… Но почему же я такая невезучая? Почему все
сложилось один к одному — что у Игната нет телефона, что я забыла, какой день,
что я сейчас даже не могу приходить каждый день к трем к памятнику Гоголя, на
что-то надеясь?
Нет, Игнат не видел новостей со мной. Так бы он нашел меня быстро — там
называли и мою фамилию, и школу, в которой я учусь. В школе даже в честь меня
провели несколько классных часов, на которые приходили спасатели и рассказывали,
как надо жить.
В понедельник вечером в честь меня же к нам домой пришла моя классная
руководительница. Сашка была у нас, и, заслышав знакомый голос, спряталась в
темной кладовке. Уж не знаю, зачем она туда полезла.
Вера Павловна преподавала у нас историю. Похоже, она сама эту историю не
очень-то любила, потому что мы этот урок терпеть не могли. С нами она тоже не
особо возилась, а спокойно получала свою надбавку за классное руководство.