Китти, заметив, что Роман, улыбаясь, внимательно смотрит на нее, вспыхнула.
— Мне всегда говорили, что нельзя рисковать здоровьем и подолгу сидеть в воде, — сказал он, и голубые глаза его искрились озорными смешинками.
— До этого могут додуматься только мои женщины! — сокрушался Джозеф.
— Однако я слышал, что Бен Франклин страдает таким же недостатком, — пришел Роман на помощь Китти, которая старалась преодолеть смущение. — Он тоже все время плещется как рыба, но, судя по всему, вода пошла ему только на пользу.
Присцилла бросилась вон из комнаты. Китти, пробормотав что-то невразумительное о необходимости помочь матери, последовала за ней — высушить волосы и обрести более приличный вид.
Роман привез последние новости с востока: судья Гендерсон организовал встречу с большинством пайщиков Трансильванской компании, и на ней было принято решение увеличить цену за сто акров земли с двадцати до пятидесяти шиллингов.
— Черт их подери! — загремел Джозеф. — Неужели они ждут, что я выплачу им разницу?!
— Не знаю, — ответил Роман. — Но уже чувствуется общее недовольство: в форте Хэррод, например, люди говорят, что они не для того восставали против английского короля, чтобы теперь кланяться какому-то судье.
Джозеф довольно хмыкнул:
— Ричард Кэллоувэй сказал мне, что и в форте Хэррод, и в Бойлинг-Спрингсе, и в Сент-Асафе были недовольны, когда Гендерсон созвал свою… как это Ричард назвал? А, «палату депутатов»! — весной прошлого года. Он сказал, что всем им очень не понравились утверждения, что застолбленная ими земля на самом деле принадлежит Трансильванской компании.
— Разумеется, не понравились! И не могут понравиться… Но компания, кажется, направила своего делегата на Континентальный конгресс — убедить его членов признать Трансильванию в качестве четырнадцатой из американских колоний.
— А разве это возможно?
Роман пожал плечами.
— Они говорят, что Том Джефферсон не станет обсуждать этот вопрос, даже если такое решение будет одобрено конвентом Виргинии.
— Ну а твоя позиция? — спросил Джозеф.
Роман помедлил с ответом. Он сидел на грубой скамье без спинки, прислонившись к стене хижины, и смотрел на длинный извилистый ручей, который за полыхающими желто-оранжевым цветом деревьями сверкал на солнце как яркая голубая ленточка.
— Я ничего не имею против Гендерсона, — промолвил он, — хоть мне и не совсем нравится идея правительства.
Джозеф с минуту размышлял над его словами.
— Знаешь, — наконец сказал он, разглаживая морщины на лбу. — Все-таки это они уговорили меня приехать сюда, и лучше я останусь с ними — по крайней мере, сейчас.
— Каждый поступает так, как считает нужным, — согласился с ним Роман. — Говорят, скоро сюда приедет дядя судьи — Джон Уильямс. Они избрали его главным агентом компании… Может, ему удастся все уладить.
Амелия из хижины прислушивалась к их беседе. Она взяла двух крупных зубаток, которых принес ей накануне Джозеф, и положила на очаг, осторожно покрыв их горячими углями. Вскоре кожа от огня затвердела и дала трещины, сквозь которые проступила нежная сочная плоть. Зелень варилась в котелке. Из спальни вышла Китти и принялась размешивать с водой маисовую муку для лепешек, но Амелия отвела ее в сторону.
— Этим может заняться и Присс, — сказала она, — а ты отправляйся-ка к мужчинам и скажи Роману, что мы приглашаем его поужинать.
Пригладив волосы и расправив свою спадающую мягкими складками синюю юбку, Китти вышла на крыльцо.
— Роман, мама приглашает вас поужинать с нами, — сказала она, очень боясь, что щеки ее вот-вот запылают.
— Передайте ей мою благодарность, — ответил он, надолго задержав взгляд на Китти, которая заливалась краской. — Мне кажется, вам нравится это место.
— Да, очень! Я просто полюбила его… — прошептала она.
За ужином лицо Романа не покидало все то же загадочное, необъяснимое выражение. Она замечала, что он то и дело задерживал на ней взгляд своих пронзительно-голубых глаз, и в них читалось откровенное удивление.
4
Китти лежала, растянувшись во весь рост на большом обломке известняка, уперевшись щекой в самый его край. Пальцами правой руки она словно граблями водила по прозрачной и холодной воде. Жаркие солнечные лучи грели ей спину. Стояла все еще не по сезону теплая погода, хотя до Рождества оставалось только два дня. Она стянула с себя шерстяную шаль.
Покончив со стиркой и устав от нудного перемалывания маисовых зерен, Китти выскользнула из дома — решила провести часок на своем любимом месте в устье ручья. Вспоминая о танцах, устроенных два дня назад в одном из блокгаузов, она чувствовала, как розовеют ее щеки от испытанной там радости.
Изекиэл Тернер прекрасно играл на скрипке, а слуга-негр страстно отбивал ритм на самодельном барабане. Под их музыку поселенцы лихо кружились то в одном танце, то в другом. Китти танцевала до самозабвения, как и все женщины форта — даже те, кто совсем не любил танцы.
Мужчины выстроились у стены в своих лучших нарядах и широко улыбались, выискивая партнершу. Их волосы свежевымыто блестели, а бородки были аккуратно подстрижены.
Фландерс Кэллоувэй, черноволосый красавец, приглашал Китти раз шесть, если не больше, столько же он станцевал и с Джеминой Бун. Брат судьи, молодой Сэмюэл Гендерсон, как выяснилось, оказался отличным танцором и не отходил от Бетси Кэллоувэй, а Израил Бун и вовсе удивил всех: забыв о своей робости, юноша отплясывал не хуже остальных.
Китти было приятно, что даже ее родители пару раз выходили в круг. Только один Роман весь вечер просидел в углу, как всегда равнодушно наблюдая за всеобщим весельем и вежливой улыбкой пресекая все попытки девушек Кэллоувэев увлечь его в хоровод.
Китти вынуждена была признаться себе, что разочарована его безразличием и тем, что он не сделал с ней ни одного круга, хотя время от времени и замечала, как молодой человек задерживает на ней взгляд зорких глаз… особенно когда папа рассказал гостям, что она всегда пела на светских вечерах в Ватауге, после чего все стали упрашивать ее спеть. Оказалось, что Джозеф втайне от нее запихнул в багаж ее цимбалы, и теперь к ее большому удивлению принес их сюда, в блокгауз. Этот продолговатый струнный инструмент смастерил для нее отец, унаследовавший мастерство от дедушки, а тот, в свою очередь, научился всему у одного старика француза, родившегося в далеких Вогезских горах.
Китти, преодолевая смущение, запела, и ее чистому сопрано удалось справиться с трудными верхами в балладе «Барбра Эллен». Роман не спускал с девушки глаз. Он был совсем не похож на мужчин, которых она видела прежде, — такой тихий, сдержанный, никогда не теряющий самообладания…