Читать интересную книгу Мария Валевская - Мариан Брандыс

Кастелло: Почти? Просто - постыдный поступок, да...

Д е к о: Я хотел бы объяснить причины... этого поведения, которое кажется мне исключительным в эротической жизни императора. Так вот, представим себе на минуту, что мы находимся в его положении: некая молодая полька, уже отнюдь не девица, а двадцатилетняя женщина и мать, в добавок насильно выданная замуж, буквально бросается ему на шею, прибегая чуть ли не к переодеванию, чтобы приблизиться к нему и поговорить с ним.

Наполеон имел полное право верить, что Мария Валевская решилась отдаться ему. Он почти ничего не знает о довольно гнусном давлении, оказываемом на молодую графиню, чтобы она стала его любовницей. Ни князь Юзеф Понятовский, ни члены временного правительства не информировали его о настоящей осаде, которую им пришлось проводить, чтобы добиться своей цели: заставить Марию сдаться, дабы ради блага Польши - она согласилась лечь в постель к императору. Они скрывали от него роль сводни, сыгранную мадам Вобан. Император же видел только одно: молодую женщину, которая после периода некоторой сдержанности готова явиться на ночное свидание и соглашается стать его любовницей.

Кастелло: Сдержанность, говорите? А разве Мария не отказывалась читать письма, присылаемые ей Наполеоном? Разве она не отказывалась носить драгоценности, которые он ей преподнес?

Деко: А разве ему передали правдиво занятую ею позицию? На это нет никаких доказательств. Наполеон имел полное право считать поведение Марии Валевской проявлением кокетства, типичного для славянской женщины, которая бывает то огненной, то холодной, а в любви ее трудно превзойти в "танце сомнений" (de la valse hesitation).

Кастелло: Допускаю, что император был настолько ослеплен страстью, допускаю, что в результате прежних легких побед проявил такую наивность и такое непонимание натуры Марии, но разве все это оправдывает факт, что он использовал обморок - отнюдь не притворный, как это бывало у Жозефины, а настоящий обморок, - чтобы повести себя как дикарь? Неджентльменское поведение, вот самое мягкое, что можно об этом сказать. Кроме того, что еще меня коробит: патриотизм Марии был использован как противовес ее добродетельности. Император шантажировал Валевскую, чтобы принудить ее к свиданию, непрестанно выдвигая в качестве приманки аргумент - воссоздание польского государства, в то время как думал только о том, как заключить соглашение с Россией. Он же отлично знал, что это соглашение будет достигнуто ценой Варшавского Княжества.

Деко: Я также верю, что окружение графини Валевской использовало, если можно так выразиться, "польский" аргумент, чтобы преодолеть сопротивление Марии, однако Наполеон абсолютно не знал, что именно было предпринято, чтобы ускорить минуту, когда жена старого графа Валевского очутится в его объятиях.

К а с т е л л о: Но он же был первый, кто воспользовался этим аргументом. Вы забываете о фразе в одном из писем Наполеона к Марии: "Ваша родина будет мне дороже, когда вы сжалитесь над моим бедным сердцем".

Д е к о: Когда Наполеон писал эти слова, он был вполне искренен, как бывает искренен каждый влюбленный. Он действительно хотел видеть Польшу глазами Марии, которой жаждал и которую, как ему казалось, любил. А клятвы и обещания в письмах... тут часто пожимаешь плечами, когда страсть уже погасла, воспоминания поблекли, а желания утолены.

Кастелло: Несомненно. И часто человеку бывает стыдно. Я хотел бы верить, что, когда император вспоминал о событиях той ночи в Варшаве, это не наполняло его особой гордостью.

Д е к о : Как бы то ни было, Мария - а дальнейшее ее поведение подтверждает это - никогда не корила императора этим насилием. Не будем более строгими, чем заинтересованное лицо, даже если некоторые, как вы, скажем, считают ее жертвой.

Такова была последняя публичная дискуссия о "деле Валевской". Я привел эту беседу не только как пример свободного и легкого отношения французов к самым щекотливым вопросам, но и для того, чтобы показать читателям, с каким удивительным доверием относятся современные французские историки к исповеди "польской фаворитки", опубликованной семьдесят лет назад Фредериком Массоном. Некоторые высказывания Валевской, взятые из ее воспоминаний, время от времени подвергаются мелким коррективам благодаря новым материалам, обнаруживаемым во французских архивах. Но первый и самый важный "польский этап" вот уже семьдесят лет без всяких изменений повторяется во всех книгах о Наполеоне. Рассеянные но журналам открытия и предостережения польских наполеоноведов не доходят до французских коллег. Наполеон по-прежнему встречается с Валевской в Блоке 1 января 1807 года, хотя польские историки считают это невозможным. Князь Юзеф Понятовский и другие члены временного правительства и далее предстают в неправдоподобной роли наполеоновских сводников. Сокрушительные рецензии Мариана Кукеля на книгу графа Орнано не привели к никаким изменениям в последующих изданиях этой книги. Не дошли до Парижа и семейно-бракоразводные открытия Мауерсбергера 1938 года. Жозеф Валензееле, автор отличного труда "La descendance naturelle de Napoleon I" - "Внебрачное потомство Наполеона I", изданного в 1964 году, пишет: "...Со времени связи Марии с императором (до смерти Анастазия Валевского в 1815 году) супруги фактически жили врозь, но не были ни разведены, ни официально разделены". А ведь Адам Мауерсбергер уже тридцать лет назад доказал, что в 1812 году брак Валевских был формально расторгнут решением двух варшавских трибуналов: духовного и гражданского.

Все это утверждает меня в том, что открытия польских ученых надо распространять как можно шире и говорить о них громче, в особености сейчас, в связи с двухсотлетней годовщиной со дня рождения Наполеона, когда все сомнительные откровения Валевской будут вновь перепечатываться в сотнях новых изданий, посвященных Наполеону.

И подумать только, со сколькими видными ученымиисториками легко "расправляются" воспоминания одной прелестной блондинки.

X

"С того времени это уже любовные отношения, если можно так назвать то, что она стала каждый вечер приезжать в Замок и покорно отдаваться ласкам, за которые по-прежнему ожидала награды. Ведь она же не отдалась, или, скорее, не позволила себя взять, за такие мелочи, как учреждение временного правительства, организация польской армии или присоединение двух рот легкой кавалерии в гвардии императора французов. Единственная награда, которая могла бы ее удовлетворить, которая могла бы искупить ее грех в собственных глазах, это Польша, возрожденная как государство".

Эта цитата взята из очерка Массона "Мадам Валевская". Именно так характеризует историк сожительство Марии с Наполеоном в течение двух недель, после второго свидания и до отъезда императора из Варшавы.

Приписка к очерку заставляет поверить, что автор передает нам в объективизированной форме отрывок из воспоминаний Марии, строго ужимая ее пространный рассказ.

Эта цитата наводит на размышления. Если бы не некоторые (к счастью, несомненные) исторические даты, можно было бы предполагать, что Наполеон ставил организацию польской армии и создание временного польского правительства в зависимость от окончательного улаживания своих интимных отношений с Валевской.

Что касается кавалеристов, то нет даже никаких оснований считать, что было иначе, так как идея создания польской гвардейской части родилась только спустя несколько недель после драматического эпизода в Замке.

Но шутки в сторону. В рассказе Марии, переданном Массоном, действительно проступает тревожный тон. Кажется, что под влиянием истерического окружения и любовных домогательств Громовержца у патриотичной Данаи что-то забрезжило в хорошенькой головке. Или, что еще вероятнее, тон этот появился позднее, спустя несколько лет, когда она заканчивала и ретушировала свой идеализированный портрет, предназначенный для родных и потомков. Во всяком случае это краткое извлечение из спокойного и как-никак научного очерка Массона заставляет несколько иначе взглянуть на разухабистую беллетристику графа Орнано и позволяет с большей верой принимать утверждения этого автора, что фактуру своего биографического романа он черпал из "собственноручных записок" прабабки. До сих пор критики Орнано считали, что только буйное воображение правнука раздуло до невероятных размеров политическую роль Валевской. Очерк Массона заставляет предполагать, что значительную часть того, что у Орнано кажется неправдоподобным, выдумала сама Валевская.

Массона удивляет то, о чем упоминает также Юлиан Урсын Немцевич и Анетка Потоцкая, - что Мария могла заставить Наполеона вести долгие разговоры о Польше.

Искушенный наполеоновед считает поведение императора в данном случае "странным и поразительным, потому что не было никогда человека менее склонного к политическим разговорам с женщинами". Но молодая полька покорила недоверчивого любовника бескорыстием и патриотизмом - "и он... поверял этому искреннему, невинному дитяти свои секреты, так как чувствовал, что обычные женские склонности по сути своей чужды ей".