— Слушай. Я хочу, чтобы ты немножко ограбил дом Эль Генералиссимо.
— Черт, какое облегчение! — сказал Пит Фраер. — От этой работы с детьми ум за разум заходит. Кажется, год уже не делал хорошего скока. У него что, медали, латы позолоченные…
— Нам надо только заглянуть в его дневник.
— Дневник? — разочарованно переспросил Пит фраер. — Ни ложек, ни медалей, ни остального?..
— Дневник. Больше ничего.
— Почему?
— Нам надо сделать ловушку для слонопотама и надо правильно выбрать день.
— Кого для? — сказал Пит, подразумевая: «Для кого?»
Маргаритка объяснила.
— А-а… — Пит сразу же повеселел. — Другой разговор!
— Мы приведем малышей на чай, — сказала Маргаритка. — Примула испечет булочек.
* * *
Примула и Маргаритка привели малышей ровно в пять. Втроем они склонились над дневником.
— Ну вот, — сказала Маргаритка. — Заседание Хунты с младшими министрами…
— …вроде папы… — подхватила Примула.
— …в Большом Народном Дворце. Через три дня.
— Кассиану хватит времени поставить первоклассную ловушку.
— Вот и чудненько, — сказал Пит, потирая руки. — Покажем этому папе, где раки зимуют.
Маргаритка задумчиво постучала по столу кроваво-красным ногтем.
— Да, — сказала она. — Он будет рад сообщить нам то, что нам надо знать. — Однако в ее зеленых глазах читалось беспокойство. Да, выведать у папы то, что юные Крошки хотели узнать, было действительно необходимо. Но иногда ей казалось, что Пит принимает всё происходящее слишком близко к сердцу.
* * *
К Большому Народному Дворцу вела широкая мраморная лестница. Это был действительно Большой и действительно Дворец, но Народ туда не пускали — только в малую его часть, отгороженную высокой стеной, на случай, если Народ захочет на что-нибудь пожаловаться и вздумает бросаться в Правительство предметами.
Охранники у ворот скучали. Тут никогда ничего не происходило — лишь Министры время от времени съезжались на совещания. Следующее должно было состояться через три дня. Охранники играли в карты.
Из-за угла выкатил белый фургон и остановился перед мраморной лестницей, ведущей к мраморным воротам. Из фургона вылезли два человека в грязных белых комбинезонах и принялись сгружать с крыши фургона стремянки.
Меньший из двоих (с очень грязной шеей) нес в одной руке лесенку, а в другой — ящик с инструментами. Другой был высокий, угловато-каменистый и с ручкой на затылке. Они поднялись по мраморной лестнице.
Золотую крышу дворца подпирали толстые колонны. Посреди зала стоял длинный стол, а вокруг него — тридцать кресел.
— Так, — сказал Кассиан (потому что это был он), вынимая из кармана пачку чертежей. — Приступим.
— Хур, хур, — сказал Большой Багаж (ибо это был он), с лязгом опуская громадный ящик с инструментами.
Если бы кто наблюдал за происходящим, то с удивлением обнаружил бы, что Кассиан и Багаж ходят взад-вперед по залу с ореховыми рогульками в руках, совсем как лозоходцы.
Стоп! Какие такие лозоходцы?! — с удивлением спросите вы.
Объясняю.
Лозоходцы держат в руках раздвоенные прутики, которые сами собой наклоняются, показывая им, где лежат подпочвенные воды. Или дренажные трубы. Или (как в нашем случае) трубы канализационные.
Понятно? Хорошо.
Так вот, если бы кто наблюдал за происходящим, то увидел бы, что возле какого-то кресла Кассианова рогулька наклоняется к полу. Еще он увидел бы, как открываются ящики с инструментами, и всё вокруг заволакивает облако пыли. Из облака доносится вой дрелей, стук молотков и, наконец, долгое, вязкое бульканье, сулящее большие неприятности папе Крошки…
Но никто не наблюдал, и никто не слушал.
И это было очень хорошо.
* * *
Где моя… головоломка? И где мой клююююч?
— ХОЧУ СМОТРЕТЬ ФУЛКАН. ТЫ ОПЕЩАЛА.
Дуля-капризуля.
— У КОРОЛЕФСКИХ ОСОП НЕТ КАПРИЗОВ. У НИХ ЕСТЬ МНЕНИЯ — И ФСЁ.
Ооооо да. Ооооо, понимаю. А твои друзья — они с тобой связались?
— Я ХОЧУ СПАТЬ, И МИХАЭЛЬ ТОЖЕ. Я НЕ ПОМНЮ. Я ТУМАЛ, ТЫ ФСЁ ЗНАЕШЬ. МОЖЕТ ПЫТЬ, Я ОШИПАЛСЯ.
Неееет. Неееет. Няня всё знает. Беовульфик-ульфик скоро будет править страной. И няня отплывет по морю на своем красивом… а ты дай мне клююююч, клююююч…
— ПЕРЕСТАНЬ! СПОЙ МНЕ ПЕСЕНКУ. И МИХАЭЛЮ. ПРО ФУЛКАНЫ.
Не будет песенки. Не будет вулкана. Ты плохой. Теперь спи. Спиииииии…
Хррррап.
9
День совещания Министров обещал быть ясным и бодрым. В Нянягуа почти все дни начинались такими обещаниями — только обещания эти не всегда исполнялись. Папа Крошки выскочил из постели, скинул пижаму и бросился под холодный душ. За завтраком он диктовал своей машинистке сеньорите Рите Тупаните докладные записки. Сеньорита Тупанита не отрывала огненных глаз от бумаги, но папа чувствовал, что она им бесконечно восхищается. Мысли его блуждали. Ему почему-то вспомнилась необыкновенно элегантная женщина за роялем и сам он, папа Крошки, стоящий у этого рояля. Вместе с женщиной он пел «Останься со мной», и из-за лестничных перил на втором этаже за ними наблюдали три пары детских глаз. Он продолжал что-то говорить, но уже не очень соображал, что.
Папа Крошки вздрогнул и усилием воли вернулся к действительности. Сеньорита Тупанита смотрела на него, разинув рот. Папа Крошки сказал:
— Что касается моих предыдущих замечаний… я, кажется, несколько упустил нить…
— Вы говорили… — Секретарша опустила густо накрашенные ресницы и прочла по блокноту: «О ужас, ужас, ужас, опять то же самое. Очертя голову, вслепую, я ступил в трясину…»
— Хе-хе, — произнес папа Крошки. — Это была маленькая шутка.
— Хе-хе, — сказала сеньорита Тупанита со слабой улыбкой. Шутка была не смешная, а кроме того, сеньорита боялась, что у нее треснет губная помада.
— Заканчивайте сами: «Уважающий вас…», ну и так далее. Не развлекаться же нам тут всё утро шутками, — сказал папа Крошки. Он схватил портфель, раскрыл мобильник и сбежал вниз по лестнице. Видение женщины за роялем и детей за перилами тускнело с каждой секундой. О да, сказал он себе. То, что было, всё уплыло. Колин Крошки снова на марше.
Хунта, конечно, дело хорошее. Но Нянягуа — маленькая симпатичная страна. Жаркая и грязная, что верно, то верно, но пляжи приятные — так и просятся в бетон. Страна ждет настоящего Хозяина. Человека, который не боится принимать Крутые Решения.
Губы папы Крошки зашевелились. «Эль Президенте Колин Крошки», — произнесли губы.
Звучало звонко.
Когда народ услышит речь, которую папа Крошки распечатал и положил в портфель, его, папу, будет уже не остановить. Лимузин, утробно урча, катил по городу Сьюдад-Ольвидада. На лестнице перед Большим Народным Дворцом толпился народ. Автомобиль остановился. Народ приветствовал его в упор. Из толпы вышел маленький человечек и с глубоким поклоном молвил:
— Поднести вам портфель, о великий и благородный Министр?
Папа Крошки, не задумываясь, отдал ему портфель, довольный тем, что теперь обе его руки освободились для приветствий. Потом он обратил внимание на шею маленького человечка. На ней несомненно были разводы машинного масла. Точно такого же вида, какие обычно украшали шею его сына Кассиана. На которого, если подумать, был очень похож этот маленький услужливый человечек.
Папа Крошки с похолодевшим сердцем принялся подниматься по лестнице. Что, если портфель с его речью украдут?!
Но на самом верху лестницы стоял большой улыбающийся охранник и протягивал папе портфель. Сердце папы Крошки потеплело и размягчилось, словно поджаренный каштан. Приветственно махая руками и улыбаясь, он подошел к охраннику, взял у него портфель и прошествовал в зал совещаний Большого Народного Дворца. По дороге он украдкой взглянул на замок портфеля. Замок был в сохранности. Управиться с ним мог только очень умелый механик. Таких умелых в Нянягуа не водилось.
Кроме (но эта мысль не пришла в мозговитую голову папы Крошки) его сына Кассиана.
Папа Крошки подошел к столу. Поставил портфель перед своим креслом. Народная галерея была заполнена публикой.
Трубы заиграли туш.
Вошли члены Хунты. С портрета на стене жуткими голубыми глазами таращилась Румяная Няня.
Эль Симпатико представил собравшимся папу Крошки. Папа Крошки покрутил кодовый замок на портфеле и вынул доклад.
— А теперь предоставляю слово нашему новому коллеге, — сказал Эль Симпатико, — который посвятил себя делу чистоты и безопасности Нянягуа. Сеньор Эль Министр Колин Крошки.
Послышались голоса: «Правильно! Правильно!» и «Кто такой?».
Папа Крошки придал лицу Ответственное Выражение и встал.