Павлу места не останется. А… Чесменов.
Зараза.
И главное, даже в морду не дашь, потому как неприлично. Еще и император… тот император, о котором упорно ходили слухи, что он исчез. Император исчез. Чесменов исчез. Матушка… тоже исчезла. И вышла замуж. С благословения император. Кошкин отмер, головой потряс и, выглянув в приемную, убедился, что все случившееся ему не примерещилось. Цветов стало еще больше.
— Свяжись… — сказал он, когда взгляд сфокусировался на секретаре. — С… конторой Чесменова. И поинтересуйся, где он… скажи, что Кошкин поговорить хочет.
Секретарь кивнул.
И поглядел, как почудилось, с искренним сочувствием.
— А цветы? Все домой к вам отправить?
— Домой… все домой… матушка… вернется… порадуется. Наверное.
Если вернется.
Почему-то мысль о том, что матушка может и не вернутся, вдруг напугала до невозможности, словно Кошкину снова лет десять и он того и гляди потеряется в пустоте этого огромного чужого дома.
Вере еще позвонить надо…
Ваньке…
Чтоб вас всех… нет, Чесменову он в морду все-таки даст. По-родственному. Но без скидки на возраст, ибо… ибо заслужил!
Глава 7
Где собираются гости и рассказываются предания старины глубокой
«Некая гражданка, пребывая в глубоком душевном расстройстве и рассеянности, перепутала гадательный салон с приемной некроманта. В результате муж к ней, конечно, вернулся, но предыдущий, до того уж лет пять покоившийся с миром…»
«Новости и сплетни»
Усадьба Вельяминовых располагалась на берегу реки. И берег этот здесь поднимался круто, этакою зеленой стеной. Потому-то и дорожка в обход ложилась.
— Там… — Маруся явно смутилась. — Может… неприятно находиться… с непривычки.
— Ага, — добавила Таська, опираясь на перила мостика.
Мостик, переброшенный через речушку, поблескивал свежим лаком и казался махоньким, а еще нарядным донельзя.
— Поэтому, если поймете, что вовсе невыносимо, что если не пускает, то… я кого из Сабуровых попрошу. Семена вон. Он и притащит ящики.
Иван прислушался.
Ничего-то этакого он не ощущал, кроме солнца, которое ныне разошлось на полную силу, и прохлады, что тянулась от воды. А в остальном — пели птицы, стрекотали кузнечики, комарье кружило голодными стаями, правда, уже не вызывая желания спасаться бегством.
Дом…
Такой вот… Ивану случалось бывать в родовых усадьбах. И большая часть их, даже если была построена во времена незапамятные, то после перестраивалась сообразно модам, прибавляя себе в обличье изящества и беломраморности, обзаводясь колоннами, портиками и прочими жизненными излишествами. Усадьба Вельяминовых колонн не имела.
Портиков, впрочем, тоже.
Как и лепнины с мрамором.
Сложенная из камня, темно-красного, цвета крови, она казалась приземистою и даже несуразно-грубой. Высокие стены. И махонькие узкие окна, больше походившие на бойницы. Жесткость линий.
— Ух ты… — Бер даже голову запрокинул. — Какая красота! Когда её строили?
— Давно, — Маруся сунула руки в карманы. — Очень давно… потом, веке в семнадцатом, поставили другую, в стороночке. Её потом и перестраивали, и украшали. Парк разбили… потом даже архитектора из Италии пригласили. Он настоящий дворец возвел… ну, если деду верить. А потом пришел Наполеон и все развалил. Ну, не лично, а во время войны… а эта вот…
Это строение не всякая пушка возьмет.
Главное, теперь, по мере приближения, Иван ощущал неладное. Причем что именно не так, сложно понять… чувство, будто они переступили незримую границу, и теперь солнце палит уже не так нещадно, а приятная прохлада сменилась ледяным дыханием…
Смерти?
Старого погоста?
— Как вы тут вообще живете… — Бер поежился и потер руки. — Слушай, а разве бывает так, чтоб одновременно и холодно, и жарко?
— Это другой холод, — Иван присел и коснулся земли. — Там… что-то очень древнее лежит. И недоброе. Мягко говоря… мертвое, но…
— Погоди, — Бер тоже наклонился, потом и вовсе на коленки стал, а в конец даже прилег, прижавшись ухом к земле. — Там… там… да там же хрень такая… жуткая! Так это… легенда, которую вы сказали… там этот… хан? Черный?
У него и глаза заблестели от восторга и осознания перспектив.
— Не тут конкретно. И… — Таська поглядела на Марусю, а та вздохнула и сказала:
— Честно говоря, в детстве это воспринимаешь… ну как страшную сказку. Мы вообще не чувствуем ничего такого… то ли сила привычки, то ли кровь.
— Да? — Бер зачерпнул горсть земли и сжал в руке, потом стряхнул и сказал. — Как это можно не чувствовать? Земле же ж тяжко…
И встал.
Поглядел на дорожку, что ложилась широким полукругом, уводя выше, на тот самый обрезанный берег, к каменному кубу дома.
— Ну вот так… — развела руками Таська. — Мы не чувствуем, а вот другие сюда заглядывать не любят. Сабуровы и те, если и приходят, то ненадолго. Им тяжко. Прям корежит… Аленка только способна. Мать её могла. Но она вообще везде могла ходить. И пока в силе было, то и всем полегче. А потом ушла, Аленка же в силу еще когда войдет, если войдет.
— Ничего не понятно, — признался Иван и тоже земли коснулся, травы.
Сделал шаг, прислушиваясь к себе.
И еще один.
Ничего. Нет, по-прежнему ощущения двойственные, но не сказать, чтоб так уж невыносимо все. И корежить не корежит.
— А когда войдет? — уточнил Бер, тоже замедлив шаг.
— Когда замуж выйдет. Поэтому её и сватают… ну, пытаются во всяком случае. Надеются, что выйдет замуж и землю закроет. Думаешь, почему Свириденко до того сидел тихо? Гадить гадил, но издали…
— Опасался?
— Он… давно еще, мы маленькими были, но мама Вася сказывала, что Свириденко заявился с людьми. Вроде как силой хотел дело решить. Чтоб мы документы подписали и все такое… и вот Аленкина матушка тогда разозлилась… очень.
Шли неспешно.
И дорожка сама ложилась под ноги. И главное, что Иван не сразу заметил, комарье отстало. Впрочем, птицы тоже смолкли.
— Дед сказал, что она силу живую забрала из них почти до капли, а после вернула. И сказала, что если еще раз на глаза ей попадутся, тогда не пощадит. А потом и родники с земель увела. Ненадолго, правда. Земля ж не виновата, что у нее хозяин дурной. Но Свириденко хватило, чтоб понять. Вот и держался в стороне… а как прознал, что тетя Леля ушла, тоже сперва сторонился, может, думал, что Аленка такая же… потом одно, другое.
— Пробовал на прочность? — предположил Бер.
Иван же коснулся тонкого стебелечка