ради меня зайти на чужую территорию. Был бы вопрос жизни и смерти, а так…
Ясно-понятно, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Возвращаюсь в офис. Виталя смотрит на меня исподлобья. Глаза у него — как у побитой собаки. Фингал переливается причудливыми оттенками бирюзы и фуксии. Ну и что с ним, дураком, делать? Если я выгоню на мороз сотрудника из-за того, что у него проблемы, я же сам себя уважать перестану. А наблюдать, как он превращается или в бомжа, или в пушера… не по мне это.
Меньше всего охота влезать в разборки группировок. Староват я для этих пацанских терок. Да и реквизита соответствующего у меня нет — цепей там золотых, мерса черного… или какие сейчас тачки в тренде у крутых, не знаю даже. Ладно, будем работать с тем, что есть. Как любил говорить покойный отец, Бог не выдаст — свинья не съест.
— Завтра поедем к Рязанцеву решать твои проблемы. Чтобы в девять был у меня, у подъезда.
— Ага! — оживает Виталя.
— Чего «ага», дубина? Адрес пиши.
* * *
— Значит, ты готов вписаться за своего человека… Виталия, — раздумчиво говорит господин Рязанцев. — Что же, это не может не вызывать уважения. Верно я понимаю, что твоя фирма принимает его долг на себя?
Мы сидим в гостиной в огромном загородном особняке. В проеме высокой двойной двери скучает амбал в кожаной куртке. Обстановка здесь скорее элегантная, чем дорогая-богатая: дизайнерская мебель, картины абстракционистов на белых стенах, пространство и свет. Унитазы у них тут вряд ли золотые, но из-за дизайна стоят не меньше. Обстановка осталась от эпохи капиталистического романтизма, а вот сам Рязанцев уже прикинулся в ногу со временем, в стиле первоначального накопления капитала: золотые перстни, стрижка под ежик, пиджак… допустим, не малиновый, но бордовый. Ему за шестьдесят, и он довольно тучен, но тройной подбородок выглядит не комично — скорее весомо. Фигура, с которой всем приходится считаться.
Отвечаю, прямо глядя в его заплывшие жиром глаза:
— Нет, ты понимаешь неверно, — неуютно обращаться к такому солидному человеку на «ты», но раз он мне тыкает, звать его на «вы» значило бы признать подчиненное положение. — Никакого долга за нами нет. Потому что мой человек ничего у тебя не брал.
— Да неужели? — Рязанцев саркастически вскидывает мохнатые брови. — И как ты тогда предлагаешь, как теперь выражается молодежь, разруливать наш ситуэйшн?
— Мой человек не смог выполнить работу, которую ты ему поручил. В наших правилах делать для заказчика все возможное. Я приехал, чтобы помочь Виталию справиться с заказом.
— А, то есть ты найдешь мою скрипку?
— Я не сказал — найду. Я сказал — сделаю все возможное.
Рязанцев рассеянно барабанит пальцами по столику красного дерева:
— Что же, возможное так возможное. Справишься — будет за мной должок. Сейчас одиннадцать утра… времени тебе даю до полуночи. Действуй. Часы пробьют, и наш договор превратится в тыкву. Если не справишься… ну, не станем забегать вперед. Проблемы следует решать по мере их поступления. Чего тебе нужно для работы?
— Для начала — понять ситуацию. Почему ты уверен, что скрипку не мог вынести из дома никто, кроме Виталия?
— Потому что в субботу… четыре дня назад… моя дочь Дина играла на ней перед гостями. У Дины Дар к исполнению классической музыки, поэтому я и купил ей настоящего Штайнера. После концерта, как всегда, дочь убрала скрипку в шкаф в музыкальной гостиной. Гости к тому моменту ушли. В понедельник днем хотела позаниматься, и на месте скрипки уже не было. Вечером приехал твой Виталий, шарился по всему дому. Машину его мой ротозей обыскать забыл при выезде. Значит, кроме твоего пацана, некому.
Как я и думал, доказательств виновности Виталика ноль. Его просто выставили крайним. Хотя вернуть скрипку Рязанцев все-таки хочет больше, чем получить козла отпущения.
Хозяин смотрит на меня своими маленькими глазками умной свиньи:
— Нам край как нужен этот инструмент. Через две недели у Дины выступление в резиденции губернатора. Перед лучшими людьми города! С другой скрипкой она работать не будет.
— Где в доме камеры?
— Камер нет. Я трепетно отношусь к своей приватности.
Еще бы. Тут наверняка нередко происходит такое, чему лучше бы не попадать ни на какие записи.
— А твои люди? Ты им всем доверяешь?
— Не были бы мои, если бы не доверял. И даже если бы кто-то из них объелся белены и решился у меня воровать — есть не такие тупые способы это сделать. Видишь ли, скрипка работы Штайнера стоит небольшое состояние, но продать ее очень сложно, это не краденую мобилу в переходе загнать.
— А обслуживающий персонал?
— Прислуга? Эти, пожалуй, могли. По безмозглости. Шастают туда-сюда… С ними можешь поговорить. Разрешаю.
Не пора ли задать Рязанцеву особенный вопрос? Пожалуй, не стоит. Он, допустим, забудет, а вот этот амбал, скучающий в дверях — нет. А главное, зачем Рязанцеву врать? Что Виталика откровенно подставляют, он особо не скрывает. И скрипку, похоже, действительно хочет найти.
— Тогда мне нужно помещение, где я смогу поговорить с твоими работниками. Наедине с каждым. А Виталий пусть пока еще раз обнюхает дом. Вдруг просто не взял след в первый раз.
Рязанцев небрежно машет амбалу:
— Вовчик, проводи.
Вовчик выходит, я следую за ним. Он приводит меня в библиотеку, которой, судя по мертвенному порядку, никогда толком не пользовались. Золоченые корешки выставленных на полках книг блестят одинаково — вряд ли хоть одну из них кто-то после дизайнеров-оформителей держал в руках.
Спрашиваю у амбала:
— Сколько человек работают в доме?
— Челяди-то? Одиннадцать душ, — тяжеловесно шутит Вовчик; тоже мне, аристократ, белая кость. — Повара, горничные, садовники. Этот, как его… батлер, во. Сменяются по пятницам, значит, в субботу все были здесь. Щас по одному буду водить…
Вором может оказаться либо очень глупый человек, не представляющий себе, насколько сложно будет продать уникальный инструмент. Либо, напротив, очень умный, имеющий какой-то сложный план. Но почему именно скрипка Штайнера? Дом набит дорогущими вещами, которых вряд ли хватятся скоро…
Обстоятельно беседую с каждым из служащих. Рассказывают они все одно и то же: ничего не видел, ничего не знаю, ничего не скрываю. Дары тоже у всех оказались обыденные, бытовые, малопригодные для организации ограбления — по крайней мере, с их слов.
Другого я и не ждал. Полгода в полиции я