Красивый профиль, на который падала тень, был прямо передо мной. Только в этот момент я осознала, насколько он близко. Касё повернулся ко мне: вечная ухмылка пропала, лицо не выражало никаких эмоций. Я не могла оторвать взгляда от его шеи: узел галстука ослаблен, а верхняя пуговица рубашки расстегнута. По моим ушам и шее стекали мелкие капельки воды.
– Не надо на меня так смотреть, – сказал он.
– Просто переживаю, вдруг ты простынешь, – принялась неловко оправдываться я.
– Что ж, спасибо.
Прислонившись к выцветшему сиденью, я очень осторожно спросила:
– Тебе часто приходится общаться с друзьями своих подзащитных?
Касё тут же ответил:
– Нет, до такого доходит очень редко.
– Знаешь, мне кажется, тебя тоже очень заинтересовало это дело.
– Да нет, для меня оно не особо отличается от других. Если проникаться историей каждого клиента, долго адвокатом не проработаешь.
– Но ведь в каких-то случаях тобой движет именно чувство справедливости. Разве я не права?
– Ну тебе как профессионалу виднее.
Я сидела, обхватив колени руками, и смотрела на дождь. Воздух был наполнен запахом мокрой листвы, лес погружался в туман. Вскоре капли дождя начали затекать внутрь кабины, и мне пришлось переставить ноги. В окружавшем нас полумраке они казались совсем миниатюрными в туфлях-лодочках по сравнению с гигантскими ногами Касё.
– Мне кажется, если кто и погрузился в дело Канны с головой, так это ты.
Я тут же невольно уставилась на него и, запинаясь, произнесла:
– Почему ты так решил?
– Не знаю. Подумал, может, у вас в прошлом имел место какой-то схожий опыт. Но это так, предположение, – произнес Касё, смотря куда-то в сторону. – Но тебе ведь раньше тоже было трудно справляться со своими эмоциями. У тебя довольно сильный характер, но, если рядом с тобой появлялась другая, даже самая обыкновенная, ничем не примечательная девушка, ты все равно сразу зажималась и закрывалась в себе. Причем ты вела себя так не только в компании чужих людей, но даже со мной.
Касё, будто придя в себя, резко замолчал. Тут раздался телефонный звонок. Сердце у меня подпрыгнуло от неожиданности. Увидев, чье имя высветилось на экране, я сразу же взяла трубку.
– Гамон?
– Алло, Юки? – по его тону сразу стало понятно, что это что-то срочное.
Я слушала его, не сводя глаз с Касё.
– Касё? Да, он со мной.
Тот удивленно поднял брови. В его глазах читался немой вопрос: «Я?» Кивнув, я передала ему телефон.
– Гамон, привет. Да. Что?! Мне обязательно надо идти? Она ведь, скорее всего, меня даже не узнает. Хорошо, понял. Буду где-то через час.
Он вернул мне телефон:
– Держи.
Я отключилась и посмотрела на Касё.
– Гамон сказал, ее состояние сильно ухудшилось?
– Похоже на то, – натянуто улыбнулся он. – Дождь почти закончился, я, пожалуй, пойду. Если вдруг она умрет, я дам знать.
Касё высунул наружу свои длинные ноги и вылез из кабины.
– Не хорони ее раньше времени, – сказала я, когда он уже стоял снаружи.
– Да брось, ей нужно столько жидкости откачать отсюда, сомневаюсь, что врачи справятся, – ответил он, прикасаясь пальцем к виску.
Касё направился к набережной, не обращая внимания на грязь под ногами. Дождь закончился, но небо все еще было затянуто тучами. Уже наступили сумерки. Фигура Касё, словно тая, исчезала вдалеке. Я выскочила из детского паровозика и поспешила вслед за ним, на бегу рассекая тьму. Касё обернулся.
– Ты ведь домой? Гамон сказал, что тоже поедет в больницу, кто-то должен побыть с Масатикой.
– Да, мы уже договорились. Гамон обещал предупредить, если задержится.
– Точно, вы же женаты, – рассмеялся Касё, словно только что об этом вспомнил.
Опавшие листья намокли и прилипали к носкам туфель, поэтому каждый мой шаг сопровождался противным хлюпаньем.
Мы вышли на широкую улицу, и я почувствовала странное облегчение: непроглядная тьма наконец отступила. Свет фар ослеплял, а фонари слабо освещали намокшую улицу.
– Когда ты в последний раз видел мать?
– Когда… хм-м-м?.. – задумался Касё. – А, вспомнил, прошлым летом. Было ужас как жарко, я еле поднялся на холм, где стоит ее больница.
– Так давно, – сказала я себе под нос.
– Да, знаю, я не идеальный сын. Свалил все на дядю с тетей. Сам только деньги перевожу, а остальное вроде как меня не касается. Знаешь, я так им благодарен. Меня, чужого ребенка, они воспитали как родного. Пусть я и родственник, все равно они не обязаны были принимать меня в свою семью.
Этими дядей и тетей были родители Гамона. Мой свекор довольно обеспеченный человек, до выхода на пенсию он работал на руководящей должности в одной известной компании. При этом и он, и его жена удивительно любящие, заботливые и мягкие люди. Таких редко встретишь. И ко мне, хоть я и не самая «правильная» жена, они относились очень тепло, и о Касё заботились, как о собственном сыне. Просто идеальные родители.
– Может, моя мать боялась, что ее жизнь станет однообразной и скучной, как у ее сестры? Может, это был протест? Но я ведь уже вырос. Я не могу вот так, по щелчку пальцев, начать переживать за мать с суицидальными наклонностями.
Мы с Гамоном всего раз ходили вместе с Касё в больницу навестить его маму. Это было несколько лет назад. Когда мы пришли, она спала. Худощавая, с признаками слабоумия на лице… Нам сказали, что она уже давно в таком состоянии. На работе я привыкла видеть самых разных людей, но при взгляде на нее у меня все равно сжалось сердце: что же должно произойти, чтобы человек так сломался? Наверное, желая прервать молчание, Касё произнес:
– Знаешь, ведь принято считать, что, каким бы родитель ни был, ребенку все равно будет тяжело его потерять. Неужели это действительно так? Я без иронии, мне правда давно не дает покоя этот вопрос… Ладно, дальше я на такси. Тебя подвезти?
Он вскинул руку, и ее тут же поглотила тьма.
– Нет, спасибо.
Я смотрела вслед удаляющейся машине. На темной улице вновь воцарилась тишина.
Канна пришла в переговорную в белой блузке с круглым воротником. Ее наряд очень напомнил мне школьную форму.
– Эту блузку принес вам Касё?
Она отрицательно покачала головой.
– У всех блузок, которые приносит мне господин Анно, острые воротники. А Кёко знает, что мне нравятся круглые.
– Мы с ней недавно общались, у вас замечательная подруга. Такая проницательная девушка и может за себя постоять.
Канна широко улыбалась, слушая комплименты в адрес Кёко. Я еще никогда не видела ее такой счастливой.
– Да, она еще и очень умная! Я ей восхищаюсь. А вот парни ее почему-то не понимают.
– Вы ведь подружились сразу, как Кёко перевелась в вашу школу?
– Да. Я подумала, раз она любит читать, то мы поладим.
Я посмотрела на правую руку девушки, которую та напряженно сжала, положив на колено поверх черной юбки. Похоже, на самом деле Канна нервничала.
– Кстати, сколько вам было лет, когда вы начали позировать на занятиях вашего отца?
– Что? – переспросила