на груди.
— Поехали домой, Зай, у меня для тебя сюрприз, — тихо прошептала она, и слегка прикусила Арсения за мочку уха.
— Послушай свою самку, Сеня, мне всё равно больше нечего сказать тебе сегодня.
* * *
Арсений Викторович ехал со встречи акционеров в отличном расположении духа. Ему казалось, что весь мир лежит у его ног. Сама по себе встреча прошла вполне успешно, но радость, заполняющая его сознание, была вызвана вовсе не этим. Короткое сообщение в телефоне — вот что послужило настоящим источником удовлетворения и неописуемого наслаждения.
«Ув. Арсений Викторович, столбы на участке трассы № 55 убраны, как Вы и просили».
Парящий в облаках эйфории, Арсений Викторович даже не обратил внимания на слово «просили». Впрочем, это отложилось в уголках бессознательного, и воспитательная работа с персоналом всё же предстояла. Ведь он, уважаемый «свободный» человек, никогда и никого не просил, и уж тем более, не просил какую-то чернь. Он не просил — он требовал, приказывал, повелевал.
Ему не понравился тот «телеграфный столб». Быть может, это было как-то по-детски — дать распоряжение убрать эти столбы. Но он мог себе это позволить. Он мог себе позволить устранить любого обидчика, пусть даже это был обычный столб, так дерзко «разговаривавший» с ним в героиновом угаре.
Арсений Викторович расплылся в улыбке и уже начал предвкушать свой вечер, который собирался провести в одном уединённом местечке, вдали от городского шума. Где его никто не найдёт и не потревожит.
* * *
Телеграфный столб улыбался, покачиваясь вместе со своими молчаливыми собратьями в кузове самосвала.
У водителя этого самосвала была отличная задумка. Ему уже нечего было терять, поэтому эта задумка была дерзкая, отчаянная и смелая… и немного грязноватая; и сам того не ведая, он вёл себя к следующей ступени. Следующей ступени, которая позволит ему чуть ближе подобраться к выходу из этой бессмысленной карусели перерождений.
Конечно, у всего есть своя цена. Но столб знал, что водитель готов заплатить эту цену. Готов пройти этот урок.
Телеграфный столб предвкушал скорую встречу со своим новым другом, Арсением.
Лицом к лицу.
***
Дети вечной ночи
Говорят, что в Бога легко поверить в экстремальной ситуации. Например, качаясь в дырявой лодке, посреди бушующего океана, или умирая от жажды под палящими лучами, и корчась на песке.
Аркейну не доводилось поучаствовать, ни в том, ни в другом. Однако, валяясь в сырой грязи окопа, и морщась от редких, далёких взрывов, мысли о вере в Бога всё же не посещали его. Он видел в этом что-то противоестественное, или даже… лицемерное.
«Неужели Богу так нужны лицемеры и слабаки, способные верить в него только тогда, когда им нужна его помощь?», — размышлял он иногда.
Овцы, паства и так далее — эти определения и правда подходили как нельзя лучше.
Осколок просвистел возле его уха, и пригнувшись, он даже не сразу заметил тоненькую струйку крови, побежавшую по щеке.
Аркейн вовсе не был каким-то смельчаком, игнорирующим опасность. Он был обычным человеком, опасающимся смерти. И как и любой другой, «обычный человек», однажды он просто устал, и в итоге привык к постоянному, психическому и физическому напряжению, воспринимая теперь своё положение, как обычную рутину.
Удалось перекусить — хорошо.
Удалось немного поспать — ещё лучше.
Удалось пережить ещё один день — нормально.
«Какого чёрта мы творим?», — иногда у него возникала мысль встать во весь рост, пойти навстречу такому же идиоту, только с другой стороны, и спросить его об этом.
У него не было совершенно никаких иллюзий по поводу того, с какой целью всех их, словно стадо, согнали на эту бойню. В пропаганду он не верил, но дело было в том, что веришь ты во что-то, или не веришь, тебе в любом случае придётся однажды взаимодействовать с теми, кто верит. Кто-то верит в Деда Мороза, кто-то в Бога, а кто-то искренне верит в то, что сражается с рогатыми бесами, пожирающими детей. Причём самое интересное, что себя при этом этот «кто-то» считает «воином добра и света».
Трудно признаться самому себе, что это ты мудак, а не кто-то другой. И ещё труднее признаться, что ты просто боишься за свою жизнь, и именно поэтому с такой лёгкостью забираешь чужую. Вот и всё, что обычно скрывается за громкими лозунгами и идеологиями.
«Разве этому вас учат в ваших храмах?», — пронеслась очередная мысль.
— Вперёд! — заорал где-то сбоку знакомый голос командира взвода. — Позади наши семьи, впереди наш враг!
«Если бы ты действительно так переживал о своей семье, то увёз бы её в глухие, далёкие земли, ещё до того, как вся эта хрень только началась», — горько усмехнувшись, подумал Аркейн. «А теперь ты сдохнешь ради этого клочка земли, оставив свою семью подыхать от голода».
У Аркейна не было семьи. Он был сиротой, выросшим в детском приюте, и в отличие от своих сверстников, мечтающих о семье, Аркейн наоборот находил в своём положении преимущество. Он находил в этом свободу от привязанностей, от якорей, удерживающих на одном месте.
Правда, буквально за пару лет до начала войны, он всё же обзавёлся псом, случайно встретив его, шатаясь однажды по ночным улицам города. Щенок увязался за ним, учуяв запах шоколадного батончика, и никак не хотел отлипать. А когда Аркейн всё же не выдержал, и отдал этому шерстяному негодяю весь батончик, тот наоборот прилип к нему ещё больше, и не отставал от него до самого утра, пока они вместе не добрались до съёмной квартиры.
— Ну что же, будь как дома, шерстяной ублюдок, — усмехнулся Аркейн, приглашая четвероного гостя к себе.
Он даже так и не придумал ему имени, так и называя его просто — «Пёс», или иногда — «Эй, Пёс». Или — «Сука шерстяная», когда тот грыз его обувь.
Он любил своего пса. Наверное. Когда пришлось уезжать, он попросил хозяйку квартиры присмотреть за ним, пока его не будет. Она любила животных, и он понимал, что пёс будет в надёжных руках. По крайней мере, хотел в это верить.
«Где-нибудь в диком лесу мы бы с тобой сейчас охотились на кроликов и жрали бы лесные ягоды», — думал Аркейн, неохотно выбираясь из окопа. «Это, конечно, не шоколадные батончики, которые ты так любишь, но тоже очень даже вкусно, уж поверь».
Вначале он не понял, что произошло. Будто свет в его глазах на мгновение погас, а затем так же стремительно вспыхнул. Он не слышал звона в ушах, или чего-то подобного, описываемого в фильмах и книгах, при контузии. Просто