"Истина", в таком случае — это ситуация, при которой отношение сознания к миру и мира к сознанию одинаковы. Напротив, «ложным» можно назвать любое представление, для которого это условие не выполняется. Например, если мы считаем, что во внешнем мире нечто есть, а мир относится к нам так, будто этого нет, то из этого следует, что мы находимся в заблуждении.
Это не значит, что все «ложное» обязательно ошибочно. В мире есть много непознанного, а в сознании есть много неистинного, но и не «ошибочного», а просто не соответствующего ничему в мире — например, наши цели и идеалы.
Итак, истина — это соответствие иному, прежде всего — симметричное соответствие бытия и сознания.[43]
Как только мы заговорили о симметрии, мы обязаны ввести критерии симметричности, удостоверяющие ее наличие. Эти критерии, сформированные в рамках этики, переносятся в область познания. Остается рассмотреть, как это происходит.
В процессе познания речь идет не об отношении человека и общества, а об отношении человека и мира. Поэтому в дальнейшем изложении будет применяться константа M (лат. mundus ‘мир’ ) вместо O.
Ниже мы изложим ряд соображений о понятии истины в рамках первой, второй и третьей этической систем.
Понятие истины в рамках первой этической системы (Юг)
f(I, M) = f(M, I)
Я должен вести себя по отношению к миру так, как мир относится ко мне.
Я должен уподобиться реальности.
Это определение истины как точного подобия мира. Чем точнее это подобие, тем лучше. В рамках подобного понимания мира нет места абстрактному знанию: общие утверждения не соответствуют ничему конкретному, а потому и не могут претендовать на истинность.
В рамках подобного понимания истины самыми верными и надежными знаниями являются хорошие чувственные восприятия. Разумеется, чувства часто обманывают — поэтому их следует изощрять, усиливать и развивать. Это касается как ушей и глаз, так и интуиции.
Знание такого рода слишком конкретно, чтобы быть выразимым и описуемым. Да оно и не нуждается в описании. Это знание охотника, чующего добычу, знание крестьянина, угадывающего завтрашнюю погоду. Поскольку обстоятельства меняются слишком часто, бессмысленно пытаться описывать или передавать это знание кому-то еще. Можно только научить узнавать — что достигается прежде всего опытом.
Если говорить об истине как о симметричном соответствии реальности и сознания, то данная формула утверждает, что наилучший способ достичь этого соответствия — совпадение сознания и реальности, их соединение. Если между человеком и окружающей реальностью ничего не стоит, а его сознание полностью открыто и познает действительность "как она есть", то такая ситуация наилучшим образом обеспечивает истинность его мнений. Всякое несовпадение бытия и сознания оценивается сразу же негативно — как причина возможных ошибок при познании.
Основным принципом познания в рамках Первой этической системы выступает, таким образом, принцип аналогии. Его некорректное использование приводит к тому, что мы называем "магическим мышлением", то есть к представлению о "всеобщей взаимосвязи" явлений.
Понятие истины в рамках Второй этической системы (Восток)^f(I, M) = ^f(M, I)
Я не должен вести себя по отношению к миру так, как мир не относится ко мне.
Я не должен противоречить реальности.
В данном случае истиной является не только то, что точно соответствует фактам, но вообще все, что не противоречит фактам. Здесь уже возникает возможность появления теоретического знания. Общие положения не являются точным описанием конкретных фактов — но они (если только они истинны) не противоречат никаким фактам. Общие утверждения даже в чем-то предпочтительнее конкретных, поскольку уменьшают вероятность ошибки: существуют такие общие суждения, против которых не поспоришь.
Появление второй этической системы сделало возможным философию и теоретическую науку (например, языкознание). Однако она не дает возможности развиваться экспериментальному естествознанию, поскольку отказывает в истинности знаниям, добытым "противоестественным путем" (то есть, например, в ходе экспериментов, последовательно нарушающих "естественный ход вещей", а не воспроизводящих его). Не допускается и перенос принципов и методов одной науки на другую.
Опыт как источник познания никоим образом не игнорируется, но имеет совершенно другой смысл, нежели в предыдущем случае. Опыт не рассматривается как нечто подтверждающее то или иное мнение: опыт может только опровергнуть его. В этом смысле мнение не должно противоречить опыту — но не обязательно прямо ему соответствовать.
Таким образом понятие истины отступает от реальности, как бы делая шаг назад. Реальность и представление больше не совпадают. Приоритет, тем не менее, на стороне реальности — представление не имеет права противоречить ей ни в чем. Реальность, однако, оставляет место для того, чего в ней самой нет (например, для общих понятий или для богословия), и соответствующие познания тоже истинны (то есть, по крайней мере, не ложны).
Понятие истины в рамках третьей этической системы (Запад)f(M, I) = f(M, O)
Мир должен вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к нему.
Реальность должна уподобиться мне.
Здесь происходит гносеологический переворот: само понятие истины радикально меняется. Теперь «истинным» считается не только то, что соответствует фактам (такого рода рабское подражание реальности становится малоинтересным) или не противоречит им (это важнее, но все-таки еще не все), но и то, что позволяет создавать новые факты (в том числе и никогда ранее не происходившие).
Новые факты — это не более и не менее чем изменение мира. И западная цивилизация к этому действительно стремиться. Если цивилизации Юга пытались адаптироваться в рамках существующей природной среды, а цивилизации Востока — хотя бы не идти против природы, то Запад пытается покорить природу, переделать ее под собственные нужды. Рецепты этой переделки и являются научным знанием в западном смысле слова. Знание — это знание того, как вызвать некий эффект. Чем меньше шансов наблюдать этот эффект "просто так", в окружающем мире, тем ценнее это знание.
Сутью западной науки является не высокая теоретическая культура (хотя она, безусловно, имеет место), даже не математизация большинства наук (как бы ни был важен этот шаг), а экспериментальный метод. Эксперимент — отнюдь не воспроизведение природных явлений (в таком случае можно было бы ограничиться просто наблюдением таковых), но прежде всего попытка создать явления внеприродные, не встречающиеся в природе, проверить прочность "естественного порядка вещей" — с явным намерением взломать его хотя бы в одном месте, и получить знание о внеприродном.
Когда экспериментальное знание называют опытным, это означает только одно: возможность проведения успешного эксперимента (чего бы этот эксперимент не стоил). Опыт здесь понимается не как созерцательный опыт, но как опыт по преобразованию реальности. Назвать это «практическим» опытом, пожалуй, нельзя — поскольку практика тоже бывает разная. Она может даже принципиально исключать всякое преобразование мира.
В рамках данного подхода понятие истины еще больше отступает от реальности, делая второй шаг назад. Реальность и сознание здесь расходятся еще сильнее, поскольку приоритет на сей раз принадлежит сознанию: все, что оно способно непротиворечиво помыслить, может быть реализовано, даже если этого еще никогда не было в мире.
В этом смысле не стоит заблуждаться в вопросе об аналогичности восточного и западного теоретического знания. Формулы и уравнения, "описывающие реальность", описывают на самом деле то, что можно и чего нельзя сделать с реальностью, границы нашей власти над ней.
В этом смысле западная техника является наиболее адекватным выражением этого понимания истины — в то время как западная наука во многом сохраняет архаические черты. Разумеется, атомная физика, синтезирующая новые частицы, продвинулась дальше, чем, скажем, языкознание, не способное на синтез новых языков, или социология, не могущая ставить масштабные эксперименты на обществе. Тем не менее экспериментальная тенденция пробивается и в этих науках — хотя бы в форме "машинного моделирования" языка и общества.