— Не остри, — сказал Ашот. — Мы найдем способ. У нас есть нож. С его помощью попытаемся наделать и оружие и инструменты разные. Видели рисунки в учебнике — орудия первобытного человека? Вот такие…
Возражений не последовало, и Ашот обратился к Асо:
— Возьми нож и вырежь для каждого из нас по палке. Там, в молодом дубняке.
Асо вскочил с места и в знак послушания по — восточному приложил ладонь к правому глазу:
— Какие палки? Длинные или короткие?
— И длинные и короткие. Как ручку топора, как ручку лопаты, с оглоблю. Чтобы короткой можно было вблизи бить, а длинной — издали.
Ашот говорил таким деловым тоном, словно животное, сидя в пещере, только и ждало, когда он придет и начнет действовать своими дубинками, короткими и длинными.
— Гагик, иди за мной. Саркис, ты принеси несколько камней покрупнее. А Шушик будет следить за огнем. Вообще запомни, Шушик, что за огонь отвечаешь ты. Потухнет — опять волынка начнется.
— Огонь не потухнет! Я пойду с вами, — вскочила с места Шушик. — На что-нибудь пригожусь.
Единоначалие было нарушено. Ашот не сдержал досады.
— Но я ведь сказал, что ты должна остаться! — повысил он голос.
— Эх, — Ашот-джан, — вмешался Гагик, — видно, не знаешь ты женщин. Пусть идет. Ведь они чуть что, такой рев поднимут — не обрадуешься.
…В то время как невдалеке от пещеры Асо мастерил рукоятки для будущего оружия, Ашот осматривал росшие вокруг деревца и кусты.
«Надо найти молодую — и гибкую кору, из которой мы могли бы наделать веревок», — думал он.
Пещера, в которой ребята устроились, находилась в верхней части ущелья. От нее, казалось, оно и начиналось, сбегая вниз и все больше расширяясь.
Немного пониже когда — то, по — видимому, была впадина. Постепенно, в течение многих лет, потоки нанесли в нее песок и ил, сровняв с окружающей местностью. Образовалась небольшая ровная площадка, не больше гумна. На одном ее краю виднелась поросль тростника, а рядом стояли старая ива и два карагача — деревья, обычно растущие во влажных местах.
У молодого карагача кора гибкая и крепкая. Поэтому, когда Ашот подрезал ее, а затем подцепил и дернул, ветка сразу обнажилась. Вскоре таким же голым стал почти весь карагач, а около него на земле грудой лежали длинные полоски коры.
— Теперь у нас есть и веревки, — сказал Ашот. — Собирайте-ка их и несите к огню.
Вечером, при свете костра, Ашот привязывал к принесенным Асо палкам камни. Камни были разные — крупные и мелкие, острые, тупые, ребристые. Прикрепленные к палкам, они напоминали картинки из учебника истории. Словно со страниц книги сошли допотопные орудия — косые, кривые, но все же пригодные для удара.
— Этим, конечно, любого зверя можно стукнуть, но, жалко, — сразу ноги протянет, — осматривая большой «молот», мрачно пошутил Гагик.
Товарищи засмеялись, хотя и невесело. И все же вид «оружия» внушал им некоторые надежды. Но Ашот не был доволен.
— Бить — то ими, конечно, можно, но резать… Ни один для этого не годится.
— Верно, совсем тупые, — разочарованно поддакнула Шушик.
Ашот вышел и вскоре, кряхтя и охая, вкатил в пещеру два больших камня. Ударив один о другой, он расколол их на несколько остроконечных кусков.
Пол в пещере был из базальта, да такой гладкий, словно кто нарочно отшлифовал его.
— А ну, Саркис, возьми-ка этот камень и как следует отточи его острый край о базальт. Это будет наш топор.
Трудно сказать, тон ли, которым это было приказано, не понравился Саркису или вспомнились ему старые обиды, но мальчик даже не шелохнулся, будто и не слышал. Он сидел, опершись о какой — то пенек, и продолжал молча смотреть на огонь.
Ашот не стал повторять. Он сам отточил камень и накрепко прикрутил его к одной из рукояток.
— Теперь у нас есть и что — то вроде топора, и каменный молот, — подытожил он. — Но этого мало. Если не удастся выйти отсюда в ближайшие же дни, придется подумать об орудиях посерьезнее этих.
— Ты только об орудиях и говорить! А постели? — рассердилась, Шушик.
Действительно, «матрацы» из хвои пересохли, крошились и рассыпались. Из них вылезали и кололись жесткие ветки. Надо было освежить постели, подбавить в них и свежих веток и сухой листвы. Так, по крайней мере, думала Шушик.
— Он ведь известный охотник — зачем ему мягкая постель? — съязвил Саркис.
— Мягкая постель? Не о пружинных ли матрацах вы думаете? — насмешкой на насмешку ответил Ашот, хотя и почувствовал, что Шушик права.
Однако было поздно. Короткий день кончился, на дворе снова стало темно и холодно. Что можно найти в такое время?
— Ну, о еде и о постелях подумаем завтра. Поищем, — сказал Ашот. — А сейчас поговорим о том, как бы избавиться от этого проклятого дыма. — Он закашлялся и стал тереть слезящиеся от дыма глаза. — Совсем я от него ослеп. Гагик, не придумаешь ли ты чего?
— Отчего не придумать? Если лечь, дым не будет мучить, — хриплым голосом ответил Гагик и кивком головы показал на разлегшегося на полу Саркиса.
Сырые ветки шипели, дымились. Вход в пещеру был низкий, и клубы дыма скоплялись внутри нее, сгущались, поднимались к сводам. Действительно, только лежа можно было чувствовать себя сносно. И этот «рецепт» отлично усвоил Саркис.
Настроение у Ашота было скверное — самое подходящее для серьезного разговора с Саркисом.
И разговор получился неприятный.
— Саркис, — сказал Ашот, — мне не нравится, как ты себя ведешь. Все мы должны работать не щадя сил, чтобы не погибнуть. А двигаясь так, как ты…
— Я двигаюсь так, как привык! — резко прервал его Саркис.
— Я знаю, что ты так привык. Но тогда ты был дома и для тебя все было готово, а сейчас у нас нет ничего. Казалось бы, простая штука — огонь, но уже одна необходимость всегда его поддерживать требует от нас большого напряжения. Если все мы будем действовать, как ты, — даже хвороста для огня не сможем раздобыть, не говоря уже о еде.
Замечание было справедливым, но Саркис воспринял его болезненно.
— Выходит, что среди нас только я лодырь? — раздраженно спросил он.
«Ну как быть с этим человеком? — думал Ашот. — Все лихорадочно кидаются из стороны в сторону, каждый что — то делает для коллектива, а этот стоит, засунув руки в Карманы, или лежит у костра и плюет в потолок. Если же волей — неволей приходится идти на работу, плетется так, словно его на аркане волокут. И не сознает, что это противно, не терпит замечаний, оскорбляется…»
— Не обижайся, Саркис, не любишь ты работать, — мягко вмешалась Шушик.
— Этого еще недоставало, чтобы девчонки меня учили! Волос у вас длинный, да…