– Ты могла бы остаться со мной в эту ночь? – он накрыл ее ладонь своей.
Она покачала головой, но ладонь не высвободила, а через паузу смягчила ответ:
– Пожалуйста, ты обещал…
– Черт побери, – невесело усмехнулся Данила, – сколько раз я зарекался не давать женщинам необдуманных обещаний!
Алиса пожала плечами:
– Перестань, не надо все драматизировать. И кстати… в поезде ты что-то говорил о девушке, на встречу с которой спешил?
Данила удивился, услышав о Вике, и честно признался, что это уже перевернутая страница!
Алиса ничего не сказала. Она смотрела на свечу, словно пыталась разглядеть что-то важное.
«Отчего в свете пламени лицо кажется таким загадочным и тонким? – подумал Данила. – По крайней мере у нее!»
Удивительно – он воспринимал ее так, будто она была первой женщиной на земле; и вот он увидел эту женщину и застыл от восхищения (как, вполне возможно, Адам, впервые увидевший Еву). Все его многочисленные увлечения, вереницы девочек, красивых, ярких, как бабочки, упорхнули из памяти, растворились, словно бы их никогда не было; а была теперь только эта женщина: серьезное лицо, серые, огромные глаза (кстати, просит в нее не влюбляться, будто это возможно!).
Уйдя из ресторана, они опять кружили по городу. Мосты, арки, Петербург, плывущий сквозь метель, как корабль; заснеженные улицы, площади; на одной из них (кажется, это была площадь Искусств) Алиса прочла Даниле стихи любимого поэта, интонационно выделив фразу: «На площадях, как «прощай» широких, в улочках узких, как звук «люблю». – При этом лицо ее осветилось улыбкой. – Правда, гениально сказано?!»
Они прошли много площадей и улиц, и на одной из них, где звук «люблю» звучал особенно отчетливо, она вдруг спросила, знает ли он о теории «жуткого дальнодействия» Эйнштейна. Данила пожал плечами. Стряхнув с волос снег (во время прогулки Данила постоянно пытался натянуть ей на голову капюшон куртки, а она упрямо его сбрасывала), Алиса рассказала, что суть теории в том, что, если разделить запутанную частицу и отделить получившиеся части друг от друга, они, даже оказавшись в противоположных концах вселенной, останутся связаны друг с другом – при изменении или повреждении одной части с другой случится ровно то же самое. Чем не формула любви?! На это Данила ничего не ответил, поскольку мысли его были заняты другим, – он думал, как не потерять Алису.
– Пожалуйста, выслушай меня, – он взял ее за руку, – допустим, ты не хочешь, чтобы я что-то узнал о тебе… Возможно, у тебя на то есть свои причины… – он пристально посмотрел на нее, но его уловка не сработала – ее лицо было непроницаемым, только в уголках рта плясала улыбка. – Может, у тебя вообще кто-нибудь есть?! В смысле, мужчина?!
Она и на это ничего не ответила – как хочешь, так и понимай!
– Хорошо, – сник Данила, – пусть будет так, как ты решила. Прошу только об одном – возьми номер моего телефона! Тебя это ни к чему не обязывает! Просто если вдруг когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, пусть через десять лет, через тридцать, ты позвони мне, и я…
Она выдернула руку:
– Нет, не надо!
– Почему?!
– Потому что я совершенно точно знаю, что захочу позвонить по этому номеру, – она улыбнулась, – да, пожалуй, и позвоню.
– И что в этом плохого? – насупился Данила. – Почему сегодняшний вечер не может иметь продолжения? Я не понимаю. – Наконец он сдался: – Ладно, я понял… не нарушать правила, да?
– Да. Уже поздно, мне пора. Идем на Дворцовую!
И снова Дворцовая площадь в огнях; только теперь им здесь расставаться.
– Ты, пожалуйста, береги себя, – сказал Данила, – капюшон надевай на голову, а то простынешь…
Алиса беспечно махнула рукой:
– Не беспокойся!
Но Данила как-то уже не мог о ней не беспокоиться! Он вздохнул:
– Можно я тебя сфотографирую? Хотя бы на телефон?
– Зачем?
– Чтобы что-то осталось на память!
– Не надо, – а потом мягко добавила: – Извини.
Тогда он попросил поцеловать ее. На прощание. Она согласилась. Данила притянул ее к себе и никак не хотел отпускать.
Поцелуй, что и говорить, был долгий, но, как говорил поэт, на свете нет объятий, что не разомкнутся, как стрелки в полночь. Данила отпустил девушку.
Улыбаясь (ничего себе темперамент у этого парня!), она сняла с шеи старинный медальон и протянула его Даниле.
– Возьми, я хочу, чтобы у тебя осталось что-то на память.
На синем фоне медальона золотом были нарисованы два голубя. Алиса пояснила, что это дорогая для нее вещь – украшение ей в детстве подарила любимая бабушка.
Данила поблагодарил и опять потянулся к ней губами, но Алиса отстранилась:
– Пора прощаться.
– Прощаться?! – он предпринял последнюю попытку ее удержать: – А если наша встреча была не случайной?! Если это судьба?!
– Тогда мы найдем друг друга. Помнишь теорию «жуткого дальнодействия»? Даже если части одного целого окажутся в разных частях вселенной, они будут связаны друг с другом! Если будет нужно, мы встретимся! Рано или поздно. Когда-нибудь. Иди, Данила! Чур, ты уходишь первый.
Он покачал головой:
– Давай ты первая. Я себе потом всю жизнь не прощу, что ушел от такой девушки.
– Ладно, уйду я! – сказала Алиса и пошла в сторону Миллионной.
Данила вздохнул. Все, принцесса сбежала. И как теперь жить?!
Потерянный Данила вышел на Невский, взял такси и поехал в аэропорт.
Перелет до Москвы он, можно сказать, не заметил, потому что сразу задремал. Ему снился сон, словно состоящий из множества клипов: вот Алиса смеется, вот она же, но задумчива и загадочна, а здесь – ее лицо крупным планом, и в глазах отражается Дворцовая площадь, заснеженный город, огни фейерверков.
Глава 5
Проснувшись утром, Маша вздохнула: сегодня тридцать первое декабря! Праздник обязывал, требовал каких-то действий, надо было хотя бы попробовать поднять себе настроение и настроиться на праздничную волну. Решив сделать салат оливье (с ума сойти, сто лет ничего не готовила!), она спустилась в магазин, расположенный в ее доме, и купила продуктов и пару бутылок шампанского.
К вечеру Маша сделала салат, празднично украсила стол: оливье горкой в хрустальном салатнике, шампанское в серебряном ведерке, оранжевая россыпь мандаринов на красивом блюде; надела вечернее платье, села за стол, а вот дальше в программе произошел сбой. Есть не хотелось, да и пить шампанское было не за что, а главное, не с кем. С Новым годом ведь какая штука – в этот день ты как бы оцениваешь все, в особенности, если остаешься в пустой квартире с перспективой провести новогоднюю ночь в полном одиночестве, и в итоге приходишь к выводу, что для одиноких людей праздники вообще невыносимы. Обычная Машина жизнь была предельно организована и подчинена рабочему графику: сегодня сдаем верстку модного журнала, завтра показ новой коллекции, в следующем месяце работа над новыми эскизами в мастерской, потом поездка в другой город на открытие нового салона, и так далее. Ее ежедневник был плотно расписан до конца года (на самом деле дни для Маши летели с такой же скоростью, как шелестят странички в ее органайзере), и первый пустой день в нем – тридцать первое декабря. А дальше пустота до десятого января. И этой пустоты Маша очень боялась, поскольку ее нечем было заполнить.