Читать интересную книгу Исповедь добровольного импотента - Юрий Медведь

Маша сидела в своих новых очках между двух парней, у которых на макушках поблескивали точно такие же. У всех троих были в руках баночки с джинтоником. В голубоватом свете, исходящем от экрана, резко выделялись машины голые ноги. Мне показалось, что на ней вовсе ничего не было. Маша ухохатывалась над динозаврами, которые носились по джунглям на мощных, как у бройлерных кур, ногах и пожирали перепуганных людишек. Соседи, плотно подпирая ее бедра, откалывали шуточки по ходу людоедства. Маша гоготала, заваливаясь то на одного, то на другого. Шутки были глупые, но смеялась Маша очень сексуально. Водка и смех перемешались в моей кровеносной системе и забродили. Вскоре я почувствовал, что не я один испытываю потаенное вожделение. Окинув взглядом зал, я приметил, что все самцы, присутствующие на сеансе, пытались сформулировать какую-нибудь остроту. Самочкам это не нравилось, они фыркали на комментарии кавалеров и хаяли фильм. Наконец в сюжетной линии кинозрелища произошел коренной поворот – теперь люди стали истреблять допотопных рептилий. Шутки не смолкали. Хохот звенел и звенел. Ближе к финалу мне на ум пришла неплохая острота, но я воздержался озвучить ее. Я готовился сразить всех своих соперников сразу и наповал. Закончится фильм, зажгут свет, я тихонько подойду к дивану, положу руку Маше на плечо и скажу: «Нам пора домой». Но когда пал последний монстр, вместо титров на экране возникла чернокожая певица, и комната до краев наполнилася плотным музыкальным ритмом. Маша вскочила и заструилась в танце. Она превратилась в эрогенную зону, которая все расширялась и расширялась. Она всех завела. Даже Владимир Иванович на втором этаже попал под действие исходящих снизу волн и появился на горизонте. Я почувствовал, что во мне пробуждается нечто, отдаленно напоминающее предчувствие восторга. Мне показалось, что она танцует для меня одного, я видел в ее движениях тайные знаки. Она манила меня, зазывала, пыталась вывести из лабиринта сомнений. Я дико заорал, высоко подпрыгнул и пустился в пляс. Пробившись сквозь плотное кольцо танцующих, я оказался возле Маши. Мне хотелось пропитаться ее безумством, возродиться окончательно. Я обхватил ее тело и попытался проникнуть под платье, но она вдруг крепко схватила меня за руки, потом оттолкнула и заслонилась плотными телами очконосцев. Я опешил.

– Слышь, парень, может тебе проветриться? – послышалось сквозь музыку у меня в правом ухе.

Я обернулся, это был коротышка, ну, тот любитель звуковой блокады.

– Да, пойду до ветру, – сказал я и вышел из зала.

Побродив по коридору, я снова вошел в зал, пробрался под лестницу и оттуда стал наблюдать за танцующими. Маша изнывала от возбуждения. Это было восхитительно. Вокруг нее паслось все стадо. Почему же она оттолкнула меня? Стеснялась присутствующих? Но ведь раньше ей было на всех наплевать… Скоро сквозь выветривающийся хмель я понял, что это какая-то хитрая игра, цель которой мне еще неведома. Получалось, что Маша выделывала свои трюки перед скопищем самцов, соблазняя их, доводя до безумия, но рассчитывая при этом не на то, что они бросятся на нее и зальют потоками извергающейся спермы, а на нечто совсем другое. На что именно, оставалось загадкой, но я заранее испытал к этому отвращение. И еще – я отчетливо ощутил опасность. Эта опасность исходила от меня самого, будто где-то внутри моего организма появилось пустое место, которое никак не могло заполниться, как дырка в ванной, предохраняющая ее от затопления. Я все еще восхищался танцем ее тела, но уже не верил в него.

Вдруг экран погас, музыка оборвалась, и вспыхнул свет.

– Финита ля комедия, – сказала Лена, – у папы поднялось давление.

Все посмотрели на второй этаж. Владимир Иванович сконфужено почесал живот и скрылся.

К Маше подошел коротышка и стал что-то нашептывать. Она засмеялась и зашарила взглядом по залу. Я вышел из-под лестницы и направился к ним.

– По-моему, нам пора домой, – сказал я, разглядывая конкурента.

Черт! Он был старше меня на пару сотен лет! Даже сейчас не могу объективно описать его внешность, потому что тогда я ненавидел этого мужика и у меня навсегда отпечатался совершенно гадкий образ – тупое и нахальное рыло, квадратная голова, волосатая грудь и толстые кривые ноги.

– Стас, довезешь нас? – проворковала Маша, томно потягиваясь.

Она продолжала свою гнусную игру.

– Легко, – отозвалась обезьяна и, запустив волосатые ручищи в карманы брюк, забренчала ключами.

– Хотелось бы взглянуть на город в белой ночи, – вскользь бросил я.

– Тогда тебе придется меня нести, – сказала Маша и повалилась на меня. – Я отрубаюсь.

Она была горячая и потная. Я присел, обхватил ее обеими руками чуть выше колен и резко встал.

– Мама! – взвизгнула Маша и повисла у меня на плече.

Я понес ее в прихожую. Стас остался в зале.

В дверях нас провожала Ольга. Она принесла из холодильника две банки джинтоника. Маша тут же откупорила свою и приложилась.

– Не загрузил тебя наш папашка? – осведомилась Ольга, пока Маша утоляла жажду.

– Нет, 350 для меня не проблема, – сказал я и вскрыл джинтоник.

Маша оторвалась от банки, громко отрыгнула и захохотала.

– Фу, животное, – притворно-брезгливо сказала Ольга.

Мне показалось, что она завидует Маше, потому что она так здорово визжит, танцует, хохочет, рыгает, но больше всего из-за того, что вокруг нее увивается эта волосатая тварь по имени Стасик.

– О, точно, я же поссать забыла, – отреагировала на замечание подруги Маша и юркнула в туалет.

В конце коридора показался Стас.

– Кто это? – спросил я Ольгу, когда он прошел на кухню.

– Купец, шмотки у Ленкиного мужа на реализацию берет, – ответила она и зевнула.

Вышла Маша.

– Хороший мужик твой папашка, – заверил я маленькую хозяйку. – Я ему обязательно кумыс привезу.

– Передам, – сказала Оля, и мы пожали друг другу руки.

– Я готова, – сообщила Маша.

Подружки поцеловались, и мы удалились.

Маша выскочила на улицу первой и запустила пустую банку в мусорный контейнер.

– Видишь, – закричала она, запрокинув голову, – два часа ночи, а хоть газету читай.

Газеты под рукой не оказалось, и я просто уставился в жидко-бледное небо. Ночь отсутствовала.

– Пошли, – потянула меня Маша. – До Кировского придется пешком. Зато посмотришь, как мосты сводить будут. Там тачку возьмем и поедем.

Она изображала из себя гида – знатока достопримечательностей. Там, на озере, она так же вводила меня в курс дела, но там-то она была полноправной хозяйкой, властительницей черной ночи. А здесь, под этим чахлым небом, на узких пустынных улицах, она напоминала испуганную зверушку, которую принесли в незнакомую квартиру, и теперь ее разбирали чувства страха и любопытства.

Странное это было путешествие, мы шли молча, разглядывая беспросветную вереницу домов и прислушиваясь к собственным шагам. Наконец мы выбрались из лабиринта узких улиц на широкий проспект.

– Вот прямо перед нами Адмиралтейство, слева Исаакиевский собор, справа Дворцовая площадь, – размахивала руками, словно регулировщик, Маша. – Это Эрмитаж, в нем цари жили, Александрийский столб с ангелом на верхушке, а это начало Невского проспекта, я тебя в самый центр города привела…

– Слушай, давай поженимся, – неожиданно для себя самого предложил я.

Маша сначала не поняла, но когда до нее дошло, ей стало неприятно, потом неловко, в конце концов она рассмеялась.

– Ты за этим меня разыскал?

Нет, конечно, я об этом и не думал, но что-то же я должен был предпринять. Интуитивно я чувствовал, что стоит за этой восторженностью перед соборами, площадями, проспектами, столбами, гранитными ангелами, бронзовыми царями. На всей этой монументальности держалась ее новая жизнь. Жизнь богатая и бедная, веселая и скучная, разносторонняя и однообразная, полная радостей и тревог, болезней, здоровья, смеха, слез, секса, войн, мира, перемирий. Всего-всего, но только не Совершенного Восторга. Совершенному Восторгу не нужен ни кумыс, ни темные очки, ни Невский проспект. Его мосты не разводятся и сводятся по расписанию, они просто сжигаются.

Мы шли по площади, а у основания Александрийского столба в полном одиночестве стоял какой-то чудак и выдувал из саксофона протяжные звуки. Бесформенная мелодия то вскарабкивалась на верхние регистры, то вдруг срывалась и повисала на нижней ноте.

– Понимаешь, – вдруг заговорила Маша, – я хочу здесь остаться. Но для этого нужно сначала закрепиться, обустроиться. А если мы сейчас поженимся, что тогда? Где мы будем жить, например?

Маша старалась говорить мягко, нежно. Наверное, она поняла, что я потерян, что хочу удержать ее, а вместе с ней и свою несбыточную мечту. Ей так стало жаль глупого теленка, что она крепко обхватила меня за шею и стало тихо целовать. Я чувствовал слезы на ее ресницах и сознавал, что это слезы прощания.