Читать интересную книгу Исповедь добровольного импотента - Юрий Медведь

Старшая сняла с головы платок и повязала его за место фартучка. У нее были седые волосы. Средняя втащила на кухню два стула и села рядом со мной.

– А можно с вами поближе познакомиться? – спросила она сквозь смешок и пощупала меня за колено.

Я обвил ее талию дотянулся до титьки и помял. Она была, как полусдутый воздушный шар.

Младшая плюхнулась мне на колено и уткнулась в консерву. Другой рукой я опробовал ее дойки, здесь были упругие тенисные мячики.

– Девочки, поднимем бокалы, чтобы не угасал огонек в вашем доме! – крикнул Ключник, и мы опрокинули по первому стакану.

– Кайф! – сказала старшая и потянулась к бутылке.

– Мать, не гони, – опередил Ключник и пересадил младшую к себе на колени.

Потом повели разговор о чем не помню. В одной руке у меня был стакан в другой мягкая теплая титька.

– Потанцуем, – оповестил всех Ключник и унес младшую в темную комнату.

– Еще есть где потанцевать? – спросил я у средней.

– У меня своя комната, – гордо сказала она.

Я ничего не испытывал, кроме чувства долга. Повалил жертву на кровать, молча стянул с нее трико вместе с трусами, бросил тряпье на пол, раздвинул колени и пригляделся… Пауза… Да… Я прошел длинный путь – от розового зародыша толстенькой девочки Полины до мохнатой пахучей развороченной пизды подмосковной бляди… Тернист был тот путь, орошен слезами, облагорожен страданием, разукрашен иллюзиями, но я шел и шел и вот теперь должен был вкусить от плода, или урвать кусок от пирога… Черт! Я ничего не испытывал, кроме чувства долга. Схватился за член – он был тверд. «Странно, – подумал я, – наверное, я стал, что называется, настоящим мужчиной».

– Мне холодно, малыш! – пропищала пизда.

Я навалился.

Шпок!

Член провалился в яму, полную теплой жижи.

– Ой! – вздрогнула подо мной женщина. – Что это у тебя на нем?

– Мотороллер, – сказал я и дал газу.

«Ой, ой, мама, ой, ой, мамочка, ой, ой, родненький, ой, ой…»

Чувство долга и еще чуть-чуть гордости.

– Перекурим, – сказал я и вынул.

Ключник и младшая уже вернулись на кухню и налегали на вторую консерву.

Старшая пела – невнятно, но громко.

– Девочки, – заорал Ключник, схватившись за стакан, – за то, чтобы не угасал огонек у вас между ног!

Выжрал и поволок среднюю в темную комнату.

Я схватился за член – он был тверд. Чувство долга не покидало меня. Чувство гордости подхлестывало. Я выдернул стул из-под младшей, она рухнула на пол, продолжая прожевывать рыбную плоть. Я опустился на колени и забросил ее ноги себе на плечи.

Шпок!

– Нарьян-мар, мой Нарьян-мар, городок не велик и не мал! – задорно выводила бабушка, пока я настойчиво и упорно работал над ее внучкой.

Младшая сначала откровенно скучала, потом, как бы прислушавшись к себе, глубоко задышала и вдруг, схватив меня тремя пальцами за нос, словно за ключ передатчика, выпустила в эфир радиограмму:

Тире точка тире

тире тире тире

тире точка

тире тире тире точка

точка тире

точка точка тире тире!

«К-о-н-ч-а-ю!» – перевел я и, стиснув зубы, набавил темпа.

Кончала она долго и, казалось, болезненно. Я ощущал своим членом ее внутренние спазмы. Странно, вернее сказать, дико, но я крепко держал ее за бедра, пытаясь вдавить член все глубже и глубже, я смотрел на ее корчи и представлял себя крокодилом, стиснувшим свои челюсти на шее какой-то теплокровной твари. Жертва трепыхалась в предсмертной агонии, а я все давил и давил. Наконец она обмякла, развалилась и через мгновение зархапела.

Я вынул, влез на стул и уставился на свой торчок. В дверях кухни появился Ключник. Он был голый и у него тоже стоял.

– За то, чтобы у нас никогда не падал! – был его следующий тост.

Выпили. Старшая дремала, уронив голову на дуршлак. Ключник шумно перевел дух, кинул взгляд на младшую, поглядел в темноту комнаты, где оставил среднюю и положил свою руку на плечи притомившейся старушки. Она открыла глаза и ласково посмотрела на нас.

– Ну, что, мать, пошли, – обреченно сказал Ключник.

Когда мы уходили, семейство в полном составе отдыхало. Я смотрел на это лежбище переебанных сучек и испытывал только одно – чувство исполненного долга. И еще я был преисполнен гордостью. Крутой «дедушка СА», настоящий мужик. Похоже, Ключник тоже испытывал нечто подобное, потому что, выходя из подъезда, он с восторгом громно и троекратно пукнул.

А в роте нас ждала засада. И хотя мы влезли в окно умывалки, разделись, спрятали форму в мусорные бачки, в одних трусах пробрались в спальное помещение и даже юркнули в свои кровати, но тут же вспыхнул свет и раздалась команда:

– Рота, поъем!

– Веденеев и Ключников, выйти из строя! – скомандовал Вертоух, и глаза у него блестели интенсивнее, чем козырек на фуражке.

Мы, покачиваясь, покинули строй – два шага вперед и поворот на 180.

– Где были во время вечерней проверки? – начал допрос старшина медленно надвигаясь.

– В клубе, – выговорил Ключник первую половину условленной фразы.

– Играли в шахматы, – закончил версию я.

Вертоух прошел мимо нас. Я видел, как раздувались его ноздри. У него был уникальный нюх, у этого прапорщика.

– Спустить трусы, – приказал Вертоух.

– Ну, товарищ старшина, – заулыбался Ключник.

– Это приказ!

Рота замерла, и мы выполнили приказ.

Сто тридцать человек с восхищением рассматривали наши вздувшиеся, кровоточащие члены. Рейтинг нашего авторитета пополз вверх.

– Трое суток ареста! – подсобил этому росту старшина.

– Есть! – рапортовали мы.

Вот так все оно и было. Два года. 24 месяца. 730 суток. 17520 часов. 1051200 минут. 63 миллиона 72 тысячи секунд. И я уже почти похоронил свою мечту о том странном чувстве, которое чудилось мне, когда я смотрел на женщин юными глазами, когда страдал и мучился первой своей любовью. Моя греза о Совершенном Восторге протухла в затхлом солдатском быту, была растоптана тысячами грязных кирзовых сапог, рассмеяна едкими армейскими шуточками и извращена до пошлой скверны «кромешной ясностью» коллективного бытия. «Прощай! Прощай!» – иногда кричал я ей во сне и просыпался в слезах. Но…

II. Отношение к военной службе

12. 28 мая 1985 г. на основании приказа МА СССР № 72 от 28.03.85 уволен (демобилизован) в запас и направлен в Советский РВК г. Уфы.

К месту назначения обязан прибыть и встать на воинский учет 03 июня 1985 г.

Командир части полковник Барабаш

Я опускаю небольшой промежуток времени, в течении которого я переместился из в/ч 43006 на берег озера Аслыкуль, затерянного среди полей и лесов Бугульминско-Белебеевской возвышенности Южного Урала. Мое психофизическое самочувствие этого периода можно сравнить с клинической смертью, когда человек находится в состоянии ноля и у него равные шансы сыграть в плюс или минус. Все зависит от… Божьего промысла!

Вновь я оказался один на один со всем открытым миром. Миром свободы, весны и… Любви.

15

Ну вот я и добрался до самой яркой главы моей великой повести, основанной на своей невеликой жизни. Ее строки выведут вас к вершине, что была открыта во время частного восхождения, предпринятого моей плотью и в сопровождении моего духа. Открыта, но так и не покорена. Долго я подбирался к этой главе: барахтался в светло-пуховых водах детских воспоминаний, блуждал в туманных смутах отроческих предчувствий, рвался, пришпоренный пылом юной страсти, метался по лабиринтам первых попыток осознания себя, бился в тупиках непонимания и проваливался в пропасти отчаяния. Но вот я здесь – у подножья эмоциональной кульминации. Ей посвящается эта глава: глава-Взрыв, глава-Взлет, глава-Озарение. Она не совершенна. Это всего лишь пересказ той мистерии, в которую ввергла нас пытливая, безоглядная и неприклонная юность и которую мы не решились пройти до конца.

Прелюдией к прочтению этой главы может послужить какое-нибудь видение, которое поможет взрыхлить почву ваших душевных сил, утрамбованных каждодневной толчеей. Например, представьте себе, что предгрозовой майской ночью вы покидаете лилейный уют родного дома без надежды на возвращение. Старые привязанности терзают ваше сердце жалкими призывами, но черная бездна за распахнутой дверью, озаряемая приближающимися зарницами, манит, насылая сладкое головокружение в предощущении неизведанных испытаний. Сквозь громовые раскаты пробиваются первые такты сюиты Альбиони, и я начинаю…

Она стояла на краю обрыва, устремляясь всем существом своим к мягкому летнему ветру и солнечному блеску, сыплющемуся с небес.

Оранжевый крепжоржет платица, как тончайший налет пыли, облегал ее тело.

Кожа оголенных до плечь рук золотилась. Тонкая, ровная, словно кожица созревшего томата «Эсмиральда».

Волосы, купаясь в волнах воздушного потока, казалось, источали запахи и шелест целого леса. Каштановые кущи! Они были спутаны так, что взгляд завязал в них навечно.