добровольцев из журналистских кругов. В литературном мире было хорошо известно, что издатели газеты «Северная пчела» Н.И. Греч и Ф.В. Булгарин сотрудничали с Третьим отделением. Греч вызвался написать опровержение нашумевшей книги маркиза де Кюстина, которая была воспринята в официальных сферах как клевета на Россию. Но в одной из статей Греч проговорился, что опровержение готовится по заказу правительства. Дубельт сообщил болтливому журналисту о крайнем недовольстве шефа жандармов.
По словам Булгарина, в 1829 г. он устроил на службу в Третье отделение Н.В. Гоголя. Но это сообщение ничем не подтверждается. Можно только отметить, что в заключительной сцене «Ревизора» правосудие возвестило о себе устами жандарма. По всей видимости, Булгарин не пользовался безоговорочным доверием тайной полиции. По распоряжению Дубельта один из его доносов на конкурента — издателя «Отечественных записок» А.А. Краевского — был подвергнут тщательному разбору. Чиновники Третьего отделения пришли к выводу, что донос построен на недобросовестно подобранных цитатах: «Г-н Булгарин хорошо знает, что нет книги в свете, не исключая и самого Евангелия, из которых нельзя было бы извлечь отдельных фраз и мыслей, которые отдельно должны казаться предосудительными».
Рассказы о тех унижениях, которым Дубельт подвергал Булгарина, звучат не очень правдоподобно. Но вообще-то в XIX в. утвердилось презрительное отношение к доносчикам. В этом смысле общественная мораль значительно изменилась, тогда как государственная власть по-прежнему поощряла доносы. В отношении управляющего Третьим отделением к своим добровольным помощникам как раз проявилась такая раздвоенность. Дубельт оплачивал доносы денежными суммами, кратными трем — «в память тридцати сребреников». Кроме тонких намеков, доносчиков ждали и более неприятные сюрпризы. Сохранился рассказ о том, как один студент сделал донос на запрещенную религиозную секту. По завершении дела Дубельт сказал доносчику: «Вот вам триста рублей, но, согласно воле государя императора, оставьте университет и — милости просим к нам — юнкером в жандармский дивизион».
По другим сведениям, тайная полиция вовсе не спешила пополнять свои ряды доносчиками. В 1847 г. студент Киевского университета A.M. Петров выдал Кирилло-Мефодиевское общество — тайную политическую организацию в Киеве. Орлов решил принять студента в Третье отделение. «Дубельт предлагал вознаградить Петрова деньгами, не желая иметь доносчика в непосредственно вверенной ему канцелярии, но его доводы не были уважены, и Петров был определен. Положение Петрова в среде товарищей действительно оказалось для него невыгодным, так как все его чуждались». В данном случае начальник штаба оказался проницательнее шефа жандармов. Петров продолжил ремесло доносчика, но теперь он уже попытался сообщить царю о непорядках в недрах Третьего отделения. Дубельт сумел оправдаться, а незадачливого доносчика ждала каторга.
Все собранные сведения подытоживались в ежегодных отчетах Третьего отделения, которые представлялись царю. Отчеты были выдержаны в верноподданническом тоне. Но в то же время они содержали довольно острые оценки. В отчете за 1827 г. Бенкендорф указывал на пороки бюрократического аппарата: «Хищения, подлость, превратное толкование законов — вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, а не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им известны все тонкости бюрократической системы». Резкие отзывы Третьего отделения не добавляли ничего нового к хорошо известным фактам. Сам Николай I откровенно признавал, что государством управляет не он, самодержавный монарх, а тридцать тысяч столоначальников.
Жандармы сообщали о наиболее вопиющих злоупотреблениях. Так, в отчете за 1829 г. отмечалось, что Адмиралтейство ввело Николая I в заблуждение относительно качества военных судов: «Моряки считают, что корабли построены плохо, без соблюдения правильных размеров, но никто не осмеливается сказать об этом государю».
Третье отделение не упускало из виду и национальные окраины. В 1828 г. Бенкендорф откровенно писал о русской администрации в Царстве Польском: «Власть продолжает там оставаться в руках презренных субъектов, возвысившихся путем лихоимства и ценою несчастья населения. Все государственные чиновники, начиная со служащих канцелярии генерал-губернатора, продают правосудие с аукциона». Отчеты Третьего отделения подводили к выводу, что угнетение местного населения может закончиться взрывом. Но Николай I не счел возможным изменить политику в Польше, фактическим наместником которой был его брат Константин. Впрочем, указывая на опасность нарушения конституции Царства Польского, Третье отделение не представляло, что восстание вспыхнет так быстро. После восстания в Польше в 1830–1831 гг. Бенкендорф признавал, что сам был недоволен офицерами, которые слали из польских губерний тревожные рапорты о подготовке вооруженного выступления.
Еще в самом начале деятельности Третьего отделения Бенкендорф, желая подчеркнуть, что его ведомство берет под наблюдение всех лиц, выделяющихся в том или ином отношении, заявлял: «Так называемые либералы, приверженцы, а также и апостолы русской конституции в большинстве случаев занесены в списки надзора». Кое-кого из числа политически неблагонадежных приглашали для беседы в Третье отделение.
О том, как представляли себе Третье отделение люди той эпохи, один из современников писал: «В первой половине прошлого столетия даже не темные, непросвещенные, а вполне интеллигентные люди твердо верили в то, что в кабинете начальника Третьего отделения имелось кресло с особым техническим приспособлением, на которое обязательно усаживался вызываемый для объяснения. В известный же момент беседа приглашенного с любезным хозяином, шефом жандармов, внезапно прерывалась: кресло, на котором сидел гость, проваливалось под пол, а там провалившийся попадал сразу в объятия дюжих жандармов, учинявших над ним жестокую расправу».
Разумеется, никаких технических приспособлений в здании на Фонтанке не было. К досужим слухам относились разговоры о пытках или о том, что подозреваемым давали гашиш. Даже недоброжелатели отмечали подчеркнутую учтивость жандармов. Но упорные разговоры о пытках доказывали, что в глазах населения Третье отделение имело репутацию не лучшую, чем Тайная канцелярия или Преображенский приказ.
Наибольшую сложность для Третьего отделения представляло выполнение главной задачи, ради которой оно и было создано, — обнаружение тайных обществ наподобие декабристских. В первых отчетах Третье отделение могло указать только на то, что кумиром «партии революционеров и либералов» является Л.С. Пушкин, чьи «революционные стихи» переписывались и расходились по всей России. Как известно, для присмотра за творчеством поэта был приставлен сам шеф жандармов. Впрочем, трудно назвать поэта, писателя или публициста, которого бы обошло вниманием Третье отделение. Жандармы преследовали Герцена и Огарева, а после их отъезда за границу боролись с изданиями Вольной русской типографии. Под надзором находились все направления общественной мысли, включая западников и славянофилов. В 1849 г. славянофил И.С. Аксаков провел несколько дней под арестом в Третьем отделении. Впоследствии Дубельт предложил запретить «даже и представлять к напечатанию» сочинения братьев Аксаковых, А.С. Хомякова, братьев Киреевских и других славянофилов.
Третье отделение пыталось представить царю подлинную картину российской жизни. Конечно, оценивая «настроения умов», тайная полиция стремилась изобразить свою деятельность в выгодном свете. Утверждения, что «жандармерия сделалась врачом моральным…