Однако Лукас все-таки не желал смиряться.
Она напряглась и оробела, каким-то образом почувствовав миг, когда Лукас начал отдаляться от нее.
Две чайки налетели на кусочек рыбы, закружились, сердито крича. Отвлеченная птицами, девушка нервно засмеялась.
Пеппин подхватил один из четырех туго набитых пластиковых пакетов для мусора.
— Смотри, папа, что мы сделали! — Пеппин уронил пакет и указал на еще три переполненных мешка, выстроенных аккуратным рядком перед бассейном.
— Она спрятала клад на пляже, среди вынесенного на берег мусора, и сказала, что мы пираты, которые позабыли, где зарыли клад. Пока мы искали его, нам пришлось собрать весь мусор, — объяснил Монтегю.
Пляж постоянно был усеян бутылками, пластиковой посудой и пакетами, досками с ржавыми гвоздями, обрывками сетей и прочим хламом, который выбрасывается за борт с рыболовных судов или во время ливней уносится с улиц города.
— Отлично. Просто великолепно, — раздраженно отозвался Лукас. Обычно мальчишки закатывали скандалы, если им приходилось убрать за собой хотя бы одну крышку от бутылки. Лукас с неудовольствием понял, что у него появилась новая причина восхищаться этой женщиной.
— Ужин ждет, — сказала она. Ее прищуренные глаза наливались обидой.
— Тогда пошли в дом, — бесстрастно ответил Лукас. На большее он был пока не способен.
В этот вечер они впервые ужинали вчетвером, и новоявленная хозяйка приложила немало трудов, чтобы ужин стал запоминающимся событием. Это был настоящий праздник со свечами в белой, стерильно чистой столовой. Она попросила мальчиков застелить стол скатертью цвета спелой дыни и подобранными в тон салфетками. Розы в хрустальной вазе наполняли благоуханием всю комнату. Романтическая фортепианная музыка Шуберта создавала ненавязчивый фон. К ужину были поданы жареное мясо с картофельным пюре и зелеными бобами и даже открытый пирог с фруктовой начинкой — излюбленный десерт Пеппина.
И Лукаса тоже.
Откуда она узнала?
Впрочем, чему он удивился? Похоже, этой женщине известно о нем все.
С аппетитом поглощая ужин, Лукас видел, что она не прикасается к мясу и подкладывает себе овощей. Мясо, поджаренное с чесноком и пряностями, таяло у него во рту.
Мальчики болтали о каком-то рыжем однокласснике по имени Джеремайя, которого в этот день трижды вызывали к директору. Взрослые кивали, вступая в разговор только по мере необходимости, да и то лишь с мальчиками, хотя остро сознавали присутствие друг друга.
Напряжение Лукаса усилилось, когда он почувствовал, что мальчики наблюдают за ними обоими, особенно за ним. Наконец Пеппин, который не умел подолгу молчать, если его что-то заботило, выпалил вслух то, о чем думал каждый:
— Ты хочешь выставить ее отсюда? Как маму? Как маму? Значит, в случившемся они винят его?
— Или разрешишь ей остаться?
Все трое уставились на него в мерцающем отблеске свечей. Даже при таком освещении было нетрудно разглядеть, что Чандра побледнела, ее глаза испуганно расширились, точно у загнанного оленя. Она и не думала давить на него, и, тем не менее, ее вид подействовал на Лукаса сильнее, чем выжидательные лица мальчиков.
— Об этом я пока не задумывался. Лжец.
Лукас отрезал кусок мяса, положил его в рот и принялся методично пережевывать.
— Она нам нравится, папа, — заявил Монтегю.
— Вы же ни черта о ней не знаете. — Лукас не отрывал глаз от пюре, но чувствовал: Чандра восприняла эту ложь как предательство.
Черт возьми! Он не верил в передачу мыслей на расстоянии, в то, что между ними существуют таинственные узы.
— Мы знаем все, что нам нужно, папа, — возразил Пеппин. — Она добрая, красивая… и терпеливая. Она нам подходит. И она сказала, что ты ей очень нравишься.
— Спасибо, Пеппин. — Она вспыхнула. — Но, думаю, не стоит…
— А еще, — продолжал Пеппин, — она слушает, когда нам хочется поболтать. Не повышает голос, когда сердится. Не кричит, отдавая приказы, и не обращается с нами как с детьми. Она предоставляет нам самим принимать решение. Чувствует, чего мы хотим или что нам нужно, прежде чем мы сами догадаемся.
Невероятно, но это была сущая правда. Она опутала своими чарами их всех. Лукас подцепил на вилку еще кусочек мяса и с вызывающим видом положил его в рот. Мясо вновь растаяло на языке.
— И сколько, по-вашему, все это будет продолжаться? — спросил Лукас Пеппина.
— Она уже показала, на что способна, и продержалась у нас больше любых нянек и экономок, которых нанимал ты, — напомнил Монтегю.
— Если бы вы не вмешивались…
— Мы хотим, чтобы она осталась, папа.
А она молчала, но Лукас чувствовал мольбу ее души — еще более явственно, чем уговоры сыновей.
Пожалуйста, Лукас, совсем недолго!
Ладно. Ладно, мысленно бросил он ей, чтобы проверить, настроена ли Чандра на одну с ним волну.
Точно!
Порозовев, она подняла глаза на него и улыбнулась, изумленная и обрадованная тем, что он прочитал ее мысли.
Ее удовольствие наполнило его, затопило, вызвало трепет.
Это какое-то колдовство, смутно подумалось Лукасу, прежде чем он рявкнул:
— Ну ладно! Вы победили! Пусть остается! — Он рывком отодвинул стул. — Но только потому, что я не могу сражаться в одиночку против троих.
Поднявшись, злой на себя, на нее и на всех, Лукас направился к бару, где хранил мартини. Проглотив порцию, он тут же налил себе вторую, с гримасой выпил и ее и приготовился принять третью.
— Лукас…
Он повернулся с искаженным яростью лицом.
— Вы же добились чего хотели!
— Но вы-то?.. — встревоженно спросила она. Судя по голосу, она заботилась о его счастье больше, чем о собственном.
— И да, и нет.
— Я хочу поблагодарить вас, — еле слышно произнесла она.
Протянув руку, она коснулась его рукава, а Лукас судорожно отпрянул от этого прикосновения — главным образом потому, что оно доставило ему почти нестерпимое счастье.
— Не надо, — рыкнул он, чувствуя, как начинают дрожать руки.
— Не надо чего?
— Вы можете жить здесь, но оставьте меня в покое.
— Но почему? Я… я думала…
— Потому, что я не понимаю всей этой чертовщины, которая происходит между нами. Потому, что мне не нравится уступать всякий раз, когда я смотрю на вас или слышу ваш голос. Потому, что мне не нравится чувствовать себя мальчишкой. Потому… просто потому, что все это безумие навалилось так сразу… Я перестаю быть самим собой, когда вы рядом. Ничего подобного со мной никогда не случалось. Я не верю этому. По-моему, мы оба зашли слишком далеко.
— Ладно. Полагаю, несправедливо было бы ожидать… я хочу сказать, у меня было одиннадцать дней, чтобы привыкнуть к вам, — просто и рассудительно произнесла она. — Привыкнуть к мысли о любви к вам.