Обтекли селение с юга и потихоньку, стараясь не поднимать облака пыли, поехали на юго-восток. Широко раскинули сеть дозоров – мало ли что. И вскоре эта предосторожность принесла плоды. В густых тальниковых зарослях по берегу одного из множеств озер разведчики заметили прячущихся туземных воинов.
Безсонов взглянул на меня и тут же получил приказ:
– Командуйте, сотник!
Он кивнул. Мы оба понимали, что воевода из меня никакой. Я ни тактики кавалерии не знаю, ни о ТТХ имеющегося вооружения ни сном ни духом. Обеспечить всем необходимым войска – пожалуйста. Создать предпосылки к политическому и военному превосходству – нате. А вот в бой лихих рубак водить – увольте. Герочка что-то там пискнул о трусости и о «уж я бы им показал», только я его быстро заткнул. Напомнил о мышцах-сосисках и жирке на животе. Вояка, блин. Сабля, наверное, с килограмм весом. Сколько раз он бы ей махнуть смог, кабы я физическим состоянием вверенного мне тела не озаботился?
Конвойные умело выстроились в линию и приготовили ружья. Жуткое оружие с полуторасантиметровым дулом. Пробовал я как-то, в той еще жизни, стрелять первым калибром – непередаваемые ощущения. Куда там в цель попасть – я на ногах устоять не сумел. А они – ничего. Бабахают, перезаряжают и снова грохочут. И даже метко у них выходит…
Тут, правда, стрелять не пришлось. В кустах прятались воины Мангдая с ним самим во главе. Прискакали, понимаешь, русским помогать, а тут нет никого. Вот и решили в тенечке пока расположиться.
Мой засадный «полк» увеличился еще на полторы сотни человек. Для «контрольного выстрела» в этом бою такого количества воинов оказалось уже многовато. Степаныч так сразу предложил, пока Турмек завяз у форта, отправиться прямо к его юртам и навести там «конституционный порядок». А потом уже встретить отступающие от крепости остатки разбойного эскадрона. Надо сказать, такой метод ведения войны встретил полное одобрение со стороны зайсанцев. Могалок, который как бы не должен понимать беглую русскую речь, даже щеками затряс от восторга. Начать войну с грабежа еще не добитого противника – мечта туземца…
План сотника имел бы смысл, если бы не было с нами четырехсот потенциальных грабителей и насильников. И я легко мог себе представить, что именно устроят эти степные воины в становище прокитайски настроенного зайсана. Бунтовщика, конечно, стоило наказать, но почему должны страдать ни в чем не повинные женщины, старики и дети? Поэтому пришлось внести свои коррективы.
Мы с безсоновской сотней обошли крепость с юга по большой дуге и встали точно на дороге, по которой Турмек должен был отступать к циньскому пикету или своим юртам. Мангдай увел свою часть орды на север. Он должен был отсечь врагу возможность сбежать в долины Чулышмана. Могалок остался сторожить запад и северо-запад. Атаковать и тот и другой должны были только в тот момент, когда потрепанное воинство вражины столкнется с нашим заслоном.
Лошадей укрыли в пойме речки Орталык. Это один из притоков Чуи, если я не ошибаюсь, и у воды для животных нашлись и трава, и тень в кустах, чтобы спрятаться от зноя. Мы же с казаками залегли на пригорке.
Подзорная труба была только у меня. Но я же не изверг, понимаю, насколько любопытно взглянуть на то, что происходит у земляных валов недостроенного форта. Поэтому, пока вооружение для глаза осторожно передавали вдоль всего строя, приходилось довольствоваться разглядыванием целого облака пыли, вспышек ружейных выстрелов и гордо реющего на флагштоке имперского триколора.
В отличие от меня Турмек, похоже, считал себя достаточно опытным военачальником, чтобы отрядом в пятьсот всадников рискнуть броситься на штурм крепости с гарнизоном в две с половиной сотни стрелков. Насколько я знаю, для успешного преодоления долговременных укреплений требуется не менее чем троекратный перевес. При адекватном вооружении и артиллерийской поддержке, конечно. У мятежного теленгитского князька было лишь в два раза больше людей и в десять раз меньше ружей. О пушках и о том, насколько разрушительное действие оказывает залп картечью по толпе, он вообще не задумывался. И о дистанции уверенного поражения тоже.
Алтайские сборные боевые луки с костяной рукоятью и тугими березовыми плечами способны забросить стрелу метров на триста. Но убойную силу легкая стрела теряет уже на ста метрах. Рождались туземцы в седле или нет, давали им вместо погремушек отцовский лук или жадничали, только ни одно живое разумное существо на планете не в состоянии прицельно выстрелить со скачущей галопом лошади на расстояние больше ста шагов. Легенды у каждого кочевого народа есть о батырах, убивавших ворога стрелой за горизонтом. Ну так у нас и про меч-кладенец много сказано, а где он? Кто его видел? И почему при Бородино его не использовали? Махнул направо – и нет бравых драгун генерала Мюрата. Налево – валятся гусары Богарне…
Это я все к тому, что перепуганные до мокрых штанов иудеи Томского инвалидного батальона и орущие какую-то чушь на польском барнаульские канониры тем не менее весьма успешно палили в относительно крупные мишени. И серых пятнышек поверженных воинов на земле становилось все больше и больше. Там, где к смертельным укусам царицы полей прибавилась мощь бога войны, так и вообще громоздились целые завалы из тел людей и животных. А вот обмотанных окровавленными тряпками отважных защитников бастионов я что-то не наблюдал.
Однако надо отдать должное отваге погибающих, но упорно лезущих на штурм родственников Турмека. Даже потеряв половину войска, зайсан и не думал об отступлении. Неужто надеялся на подход подкрепления? Чьего? И откуда? Рискнет ли циньский офицер вывести своих солдат из-за стен пикета, чтобы помочь единственному оставшемуся верным Поднебесной империи зайсану?
– Во, ребятушки, гляньте, – воскликнул пристроившийся неподалеку один из трех безсоновских урядников, – как инородцы за тышшу баранов воюют. Вцепилися, аки клещи, и не оторвешь! Шо ж былов бы, коли иму исче десяток лошадок бы добавить? Не иначе на Томск в поход бы собрался!
– Ну-ка, ну-ка, урядник. Поподробнее! – заинтересовался я.
– Так ить, вашство, людишки тутошние чумазые бают, Турмешка-то себе в жены дочь начальника китайской крепостицы взял. Калым заплатил в тышшу баранов. Это по весне еще. Алтайцы шибко злились на него. Мол, вашство, самим жрать нече, а ён овечек маньчжурам за бабу отдал. Гордым ходил всю весну потом. Мол, я тепереча в Кобдо жить стану, тесть слово замолвит и меня полковым начальником сделают.
– Дочка-то хоть любимая? – пробасил Безсонов, подумав, видно, о том же, о чем и я.
– А хто иё знат, Астафий Степаныч. Бают – страшненька. Личико, как у лисички, ножки прямые да маленьки. Туземцы-то больше широколицых, да штоб ноги колесом выбирают… Глаза аще шоб – будто гвоздем нацарапаны, а китайка у их страшненька, значицца…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});