был удивительно смелым и хладнокровным человеком. Не раз он бросался на численно превосходящего противника и опрокидывал его, не раз лично ходил в разведку, рискуя быть захваченным в плен и прекрасно понимая, что его при этом ждет. В бою он, как молния, летал с левого фланга на правый в сопровождении лишь одного слуги, личным примером вдохновляя своих воинов.
Саладин прославился как среди мусульман, так и среди христиан как истинный рыцарь. Будучи типичным мусульманином, решительным и суровым по отношению к неверным, он, однако, проявлял милосердие к христианам, с которыми непосредственно имел дело, всегда оценивая степень виновности или невиновности каждого конкретного человека. Провозгласив джихад и став его последовательным идеологом, Саладин при этом проявлял великодушие по отношению к такому достойному противнику, как Ричард Львиное Сердце, а также по отношению к пленным, не запятнавшим себя кровавыми преступлениями.
Саладин вошел в историю как выдающийся стратег, однако он признавал превосходство короля Ричарда в тактике боевых построений. Кроме того, его войско состояло в основном из рабов и блестяще показывало себя, лишь ведомое им лично. «Мое войско ни на что не годно, – признавался Саладин, – если я не поведу его за собой и не буду каждый миг присматривать за ним».[58]
Доминирующей характерной чертой Саладина было благородство. Его любимыми словами считались слова Пророка: «Когда благородный человек оступается, Бог протягивает ему руку».[59]
Несмотря на безграничную власть и возможности Саладина, когда он умер, в его личной сокровищнице было найдено лишь 47 серебряных драхм и всего один золотой слиток. Как оказалось, он все отдавал людям, все пускал на нужды своего государства.
Французский аббат и историк Клод-Франсуа-Ксавье Мийо писал о нем так:
«Саладин превосходил крестовых вождей человеколюбием, умеренностью во всем, науками и мудростью <…> Насколько бы блаженны были правоверные, имея тогда столь же достойных государей».[60]
В истории Востока Саладин остался великим политиком и полководцем, остановившим вторжение крестоносцев с Запада, объединившим силы ислама и воплотившим в своей личности все высшие идеалы этой религии. Даже само его имя Салах ад-Дин является в этом отношении символическим, ибо переводится как «Достоинство Веры».
* * *
Дальнейшие события на Святой земле не принесли большой славы крестоносцам. Они хотя и заняли Иерусалим во время Шестого крестового похода в 1229 году, но уже через 15 лет вновь его потеряли. Седьмой и восьмой походы вообще оказались провальными. Окончательно военные действия европейцев на Ближнем Востоке прекратились после того, как мусульмане в 1291 году взяли Акру – последний оплот крестоносцев на Святой земле.
Как видим, закрепиться в восточных странах европейцам так и не удалось. Крестовые походы не достигли официально поставленных целей и, начатые при всеобщем воодушевлении, завершились полным провалом и разочарованием.
То, что крестоносцы своими действиями вызывали чувство ненависти у мусульман, вполне нормально: с ними они шли воевать, каждый считал свое дело правым, и это было естественной реакцией.
На самом деле шла война на истребление, и благочестивые верования не всегда могли обуздать варварство. Часто имело место полное забвение человеческих прав, и христиане проявляли себя людьми безжалостными, а кровь врагов они почитали приношением, угодным Господу.
Типичный пример: осада Антиохии крестоносцами с 21 октября 1097 года по 2 июня 1098 года. Этот город находился в стратегически важном месте на пути из Малой Азии в Палестину, и тот, кто им владел, мог контролировать весь этот путь. Когда крестоносцы захватили бóльшую часть Антиохии за исключением цитадели, на улицах и в домах охваченные жаждой мести и наживы рыцари устроили кровавую бойню, описания которой приводят как мусульманские, так и христианские хронисты.
Это было что-то поистине ужасное: правителя города убили, а его жен, сыновей и домочадцев вместе с золотом, серебром и всем их добром оставили у себя. Что же касается простых людей, то к вечеру 3 июня в Антиохии не осталось ни одного живого местного жителя. Трупов было столько, что все площади города «были забиты телами мертвецов, так что никто не мог находиться там из-за сильного зловония; никто не мог пройти по улицам иначе, как по трупам».[61]
Историк Жозеф-Франсуа Мишо пишет:
«Производя губительные опустошения, они [крестоносцы. – Авт.] считали себя свободными от всякого упрека, так как сарацины, по их мнению, были не что иное, как “нечистые собаки”; истребляя мечом безоружное население мусульманских городов, они радостно восклицали: “Так были очищены жилища неверных!” Но если крестоносцы и поступали варварски со своими врагами, то в отношениях между собою они часто были достойны удивления, и современная история неоднократно упоминает о духе справедливости, милосердия и о других благородных чувствах, одушевлявших пилигримов под знаменами Креста».[62]
Когда папа Урбан II обратился к христианам со своим призывом, ажиотаж поднялся настолько сильный, что произошел настоящий экономический коллапс: все, что могло пригодиться в походе, резко подскочило в цене. Официальная дата выступления была назначена на 15 августа 1096 года, однако желание отправиться за богатством и отпущением грехов было столь велико, что толпы людей не стали дожидаться установленного срока и самостоятельно устремились за золотом и славой. К Иерусалиму двинулась армия, состоявшая в основном из бедняков: по разным оценкам, от 50 000 до 60 000 человек не успели даже запастись провизией в дорогу, а жители стран, через которые пролегал путь первых крестоносцев, не торопились делиться с ними всем необходимым. И начали то и дело вспыхивать конфликты.
Да и потом, конечно же, не все пилигримы были воинами, вооружившимися для борьбы с неверными. Вслед за «воинами Креста» шли целые толпы монахов, купцов, рабочих, женщин и даже детей. Содержать все это было невероятно трудно. Безусловно, предводители заботились о продовольствии, но никто и понятия не имел о сложностях предстоящего пути и о гигантских расстояниях, которые предстоит проходить. Это провоцировало мародерство. Соответственно, жители стран, через которые проходили крестоносцы, убегали при их приближении, унося с собой все свое имущество, так что христианам приходилось идти по опустошенным и бесплодным землям, не имея даже надежды на победу, которая могла бы принести им военную добычу с поля битвы или из города, взятого приступом. А это провоцировало падение дисциплины и нередко доводило до крайностей.
У Жозефа-Франсуа Мишо читаем:
«Среди причин отсутствия дисциплины в христианских армиях можно считать также безмерную отвагу и вождей, и простых воинов. Для отваги этой не существовало опасности, и всякая предосторожность, принятая против неприятеля, казалась признаком слабости или трусости. Но существовало зло еще важнее и опаснее: это распущенность нравов и феодальные привычки, которые бароны и рыцари приносили с собой и на священную войну. Мы видели, например, как во время Второго крестового похода погибла целая армия по причине своеволия одного из вождей, своеволия,