– Раздевайтесь, – сглотнув, велела Тисса.
– Для тебя – с удовольствием.
Ох, это не только неприлично. Это недопустимо! Особенно если с удовольствием. Правда, оказалось, что руки их сиятельства не слушаются, и Гавину пришлось стаскивать грязную куртку, а потом и рубашку. Тисса поспешно отвернулась.
Однажды она видела папу без рубашки. Но это было давно. И папа – это же совсем-совсем другое… если бы не разбитый затылок тана, которым предстояло заняться, Тисса немедленно бы вышла.
А получалось, что уйти нельзя. Кто бросает дело недоделанным?
И температуру воды следует постепенно повышать.
Их сиятельство в ванну не забрались, рухнули, выплеснув половину воды на пол и на Тиссу, – ночная рубашка тотчас прилипла к ногам. А тан заорал:
– Горячо!
– Сидите. Вам так кажется. Вы просто промерзли насквозь.
Тиссе пришлось обернуться. Она пообещала, что смотреть будет только на затылок… ну некоторые обещания крайне сложно сдержать. Спину тана покрывали старые шрамы и свежие синяки темно-лилового, черного почти цвета. Густо. Плотно.
Страшно.
Как он вообще ходит-то?
И не просто ходит, но, упершись руками в борта, пытается вылезти из ванны.
– Пожалуйста, потерпите. – Тисса положила руки на плечи и поняла, что удержать его просто не сумеет. – Скоро жар пройдет. Вы должны прогреться. А я – осмотреть вашу голову.
Его трясло то мелкой, то крупной дрожью, переходившей в судорогу. Но это – хороший признак. Мышцы отходят. Всегда больно, когда мышцы отходят. Их надо бы растереть… Тисса пытается, но это то же самое, что растирать камень.
– Гавин, помоги, пожалуйста.
Помогает. Сосредоточенно, не обращая внимания на шипение их сиятельства. И лучше бы кричал в самом-то деле…
– Я добавлю горячей. Выдержите?
Кивок. А пульс еще ускорился, но не настолько, чтобы бояться за сердце.
– Ребенок…
– Что?
– Спасибо.
– Не за что. Сейчас посидите, пожалуйста, смирно.
Тиссе нужны были таз, тряпка и ножницы, потому как она подозревала, что просто расчесать слипшиеся волосы не выйдет. И оказалась права. Все спеклось в черно-бурый ком, который не желал размокать. Их сиятельство терпели молча. Лишь однажды попросили Гавина добавить горячей воды.
Волосы вокруг рваной раны Тисса выстригала аккуратно, а когда достригла, тан – ну неймется ему! – оттолкнул руку и сам ощупал затылок.
– Ты шить умеешь? – поинтересовался он.
– Я пробовала… на овцах.
К людям мама ее не допускала.
– Хорошо. Представь, что я овца.
– Скорее уж баран, – не удержалась Тисса и поспешно добавила: – Овца – девочка, а вы…
– Мальчик. Мальчик-баран. Примерно так себя и чувствую.
В кофре, который принес Гавин, имелся набор игл разной формы и толщины, шелковые нити, ножи и даже струнная пила – ее Тисса только на картинках и видела.
– Извини, но я буду ругаться.
И тан сдержал слово.
К счастью, рана была не такой и длинной, Тисса в пять стежков уложилась. Страшнее всего было прокалывать кожу в первый раз. И она все медлила, уговаривая себя, что это все равно надо сделать, даже если будет больно. А больно будет, потому что Тисса не умеет шить и руки у нее трясутся, но отступать некуда. Второй стежок дался легче. А на третьем тан сказал что-то такое, отчего Тисса едва иглу не выронила… и перестала его слушать.
– Все, – объявила она, отрезая нить. – И вам пора выбираться из воды.
– Сейчас. – Он опять сунул пальцы в волосы, точно проверяя, хорошо ли сделана работа. – Ребенок, глянь, пожалуйста, что у меня за ухом. Жжется…
Он наклонился, чтобы Тиссе было лучше видно.
Не за ухом – на шее.
Красное пятно, размером с медяк. Яркое такое… круг и перекрещенные мечи.
– Это… – Тисса поняла, что сейчас расплачется. – Это клеймо…
Кто-то ударил их сиятельство по голове. Подло. Сзади. И когда тан потерял сознание, избил. Но показалось мало. Еще и клеймо, которое рабам ставят.
И это же навсегда!
Как можно быть настолько жестоким?
– Клеймо, значит. – Тан накрыл ожог большим пальцем. – Вот с-с… сволочи. Ничего. Я злопамятный. Найду – сочтемся. Так, о том, что тут было, никому. Ясно?
Тисса хотела ответить, что само собой не собирается никому рассказывать, и вовсе не потому, что их сиятельства боится. Но вместо слов получился всхлип. И тан обернулся.
– Эй, ребенок, ты чего? Плачешь?
Если бы не спросил, Тисса справилась бы. А тан спросил, и она разревелась.
– Из-за этой ерунды? Оно и стоит-то так, что не увидишь. А волосы отращу, совсем скроется…
Да разве в этом дело? Он же сам будет знать про клеймо. И про то, что Тисса знает. И тот, кто поставил, тоже. И вообще нельзя так с людьми.
– Так чего плакать?
– Мне… мне вас жалко.
Она вытерла глаза рукавом, убедившись, что тот уже мокр и грязен. И кроме земляных пятен виднелись другие – крови. Их-то точно не выйдет застирать. Но это уже не казалось важным.
Надо успокоиться.
Леди не ревут.
Хотя они и не сидят ночью в чужой ванной комнате в то время, когда хозяин этой комнаты изволит принимать ванну.
И выглядят иначе… а Тисса в мокрой грязной рубахе похожа… да лучше не думать о том, на кого она сейчас похожа. Наверное, Тисса никак не леди, если легко забыла, чему ее учили.
Но тана удалось из ванны извлечь, уложить в кровать и напоить горячим вином. Он больше ничего не говорил, но только смотрел как-то грустно. И от этого взгляда ушедшие было слезы грозили вернуться. Уснул он почти сразу, и Тисса решилась-таки обработать ожог мазью, благо в кофре имелось множество средств, и некоторые Тиссе удалось опознать.
– Это дашь завтра утром. – Тисса отставила флакон темно-красного стекла. – Три капли в горячей воде. А это – в обед. Если будет сильный кашель или вдруг лихорадить начнет, зови доктора. Даже если возражать станет. Проводишь меня?
Гавин кивнул. К счастью, на пути никто не встретился. И лишь у самых дверей в комнату Гавин осмелился сказать:
– Мой лорд очень хороший.
Замечательный просто. Если бы он еще и помалкивал иногда…
…и вел себя как подобает лорду…
Хотя разве вправе Тисса требовать от кого-то пристойного поведения, когда она сама недавно нарушила все мыслимые и немыслимые правила?
К счастью, Долэг спала. Бедняжка испугалась бы, проснись одна среди ночи. После ухода девочек в комнате стало совсем пусто… и Тисса, конечно, им не завидовала. Ничуть. Зависть – очень плохое чувство. Она радуется, что у них будет настоящий дом. И семья… и вообще, у Тиссы тоже будет и дом, и семья. Если, конечно, их сиятельство доживут до свадьбы.