— Для тебя, Федра! — смеясь, воскликнул он. — Добро пожаловать! — Он опустился на один из диванов, расставленных располагающим к разговору кругом, сложил руки на груди и опять улыбнулся.
Во двор вышел молчаливый слуга и налил Делоне остуженного вина, а нам с Алкуином — прохладной воды.
— Добро пожаловать! — Делоне поднял бокал и скривил губы, словно сдерживая смех, глядя, как я оцениваю обстановку. — Садись. Ешь. Пей.
Я взяла ломтик дыни и присела на краешек дивана, следя за ними обоими. Я пока не понимала свою роль в этом доме, и это порождало неловкость и неуверенность. Хозяин с довольным видом уселся поудобнее, а Алкуин, беря с него пример, выглядел радостным от предвкушения. Я не удержалась и огляделась в поисках подушечки для коленопреклонения, но ничего подобного не нашла.
— В моем доме не церемонятся и не стоят на коленях, Федра, — тепло пояснил Делоне, очевидно, прочтя мои мысли. — Одно дело относиться к людям подневольного положения как подобает, и совсем другое — обращаться с ними, словно с рабами.
Я подняла на него глаза и прямо сказала:
— Мой туар принадлежит вам.
— Да. — Он оценивающе прищурился на меня. — Но ты, Федра, мне не принадлежишь. И после того, как в один прекрасный день твой туар обретет завершение, ты будешь помнить меня как человека, который возвысил тебя, а не низверг. Понимаешь?
Я подергала за кисточку на бархатной обивке дивана.
— Вам нравится, когда люди перед вами в долгу.
Последовала пауза, а затем Делоне неожиданно расхохотался — совсем как при нашей первой встрече. Алкуин вторил ему заливистым смехом.
— Да, — задумчиво согласился наставник. — Можно сказать и так. Хотя мне больше по вкусу полагать, что я гуманист, согласно завету Благословенного Элуа. — Он пожал плечами, в своей манере закрывая тему. — Мне говорили, будто ты изучала каэрдианский язык.
— Я прочитала всего Теллиция Старшего и половину трудов Младшего! — строптиво поправила я, уязвленная его снисходительным отношением. Поэзию Фелиция Долофила я упоминать не стала.
— Хорошо, — невозмутимо кивнул он. — Значит, ты не сильно отстаешь от Алкуина, и вы сможете заниматься вместе. А другие языки ты учила? Нет? Неважно. Когда обустроишься, я договорюсь, чтобы тебе начали преподавать скальдийский и круитский.
Голова пошла кругом. Я взяла свою тарелку с дыней и снова ее поставила.
— Милорд Делоне, — я подбирала слова очень осторожно. — Разве вы не хотите, чтобы я училась премудростям служения Наамах?
— Ах, это. — Одним взмахом руки он отринул все догматы Двора Ночи. — Меня уверяли, что ты хорошо поешь и сносно играешь на арфе, дуэйна так же упоминала, что у тебя получается слагать стихи. Я найму учителя, чтобы он продолжил заниматься с тобой этими искусствами, пока ты не достигнешь совершеннолетия и не решишь сама, желаешь ли служить Наамах. Но сейчас есть более важные дела.
Я выпрямилась на диване.
— Салонные навыки всего важнее, милорд?!
— Нет. — В его серых глазах заплясали искорки. — Они ценятся, Федра, и не более того. Но мне кажется, тебе понравится то, чему собираюсь учить тебя я. Смотреть, видеть и думать. И эти уроки пригодятся тебе на протяжении всей жизни.
— Вы собираетесь обучать меня тому, что я и так уже умею, — упорствовала я.
— Неужели? — Делоне откинулся на спинку дивана и сунул в рот виноградину. — Тогда расскажи мне о коляске, в которой мы сюда ехали, Федра. Опиши ее.
— Черная, — с раздражением приняла я вызов. — Запряжена четверкой одномастных гнедых. Сидения обиты красным бархатом, занавески расшиты золотой нитью, а на стенках полосатый атлас.
— Неплохо. — Он перевел взгляд на Алкуина. — Теперь ты.
Мальчик сел и скрестил ноги.
— Коляска была наемная, — затараторил он, — потому что на двери отсутствовал герб, а кучер носил обычную одежду, а не ливрею. Похоже, принадлежит она зажиточному постоялому двору, так как лошади подобраны в масть и ухожены. А еще по прибытии они были не в мыле, а это значит, что вы наняли экипаж где-то поблизости. Кучеру, наверное, между восемнадцатью и двадцатью двумя годами; судя по шляпе, он вырос в деревне, но прожил здесь достаточно долго, чтобы ориентироваться в городе и не пробовать на зуб монету, когда ему платит человек благородных кровей. За вами он явился незапыленным, а доставив, уехал без спешки, поэтому я бы предположил, что на сегодня вы были единственными его пассажирами, милорд. Желай я узнать, кто вы такой, где живете и чем занимаетесь, думаю, было бы нетрудно найти этого кучера и задать ему несколько вопросов.
В темных глазах Алкуина плясали искорки радости от того, что он хорошо ответил, и не проглядывало ни следа ехидства. Делоне улыбнулся ему.
— Вот это уже лучше, — похвалил он и посмотрел на меня. — Понимаешь?
Я пробормотала что-то неразборчивое.
— Именно это я и буду с тебя спрашивать, Федра, — продолжил он более строго. — Ты научишься смотреть, видеть и осмысливать все, чему станешь свидетельницей. На Средизимнем балу ты предположила, что я узнал тебя по глазам, и ошиблась. Мне не нужно высматривать отметины, чтобы понять, что именно в тебя угодила Стрела Кушиэля. Это читалось в каждом изгибе твоего тела, когда ты таращилась на доминатриксов Дома Мандрагоры. Такая тяга восходит к славе Элуа и его Спутников, чья кровь течет теперь в твоих венах, и даже ребенком ты несешь в себе отпечаток этой славы. Со временем ты сможешь выбрать для себя и такую судьбу, если пожелаешь. Но пойми, милая, для тебя все только начинается. Теперь видишь?
Когда наставник смотрел вот так, серьезно и строго, его лицо обретало особую красоту, сродни старым портретам исконных вельмож, способных отследить свою непрерывную родословную от одного из Спутников Элуа.
— Да, милорд, — кивнула я, обожая его за воодушевляющие слова. Если Анафиэль Делоне захочет, чтобы я возлегала в публичных домах как Наамах, то я, безусловно, это сделаю… и если он желает, чтобы я стала большим, чем просто инструментом для мандрагорских скрипачей, я буду учиться, чтобы оправдать его чаяния.
Я вспомнила его реплики, произнесенные в самую долгую ночь, и разум мигом ухватил связь, так же просто, как грудной ребенок находит сосок.
— Милорд, — смиренно произнесла я, — так это вы сделали ставку в Сенях Ночи на то, что Принцем Солнца выступит Бодуэн де Тревальон?
И снова меня вознаградили неожиданным взрывом смеха, на этот раз более продолжительного и безудержного. Алкуин, обхватив коленки, улыбался от уха до уха. Наконец Делоне сумел подавить хохот, вытащил из кармана платок и промокнул выступившие слезы.