Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– От слепого бандуриста Ивана Голубенка, дай бог ему долгих лет жизни, доподлинно известно, что де-Рибас вовсе не де-Рибас, а Хведир Рыбас – потомственный казак. Батько его, Хванас, был куренным атаманом, и родила его славная молодица в Чигирине в аккурат перед Пасхой, на пятой неделе Великого поста. Так что он приходится земляком гетману Богдану Хмелю. Именно поэтому де-Рибас вышел таким клятым рубакою и турецкого Салтана ненавистником. Батька его превосходительства прозвищем был Рыбак. С малых лет он был завзятым в рыбной ловле. Рыбас – это потому, что писарь, собака, напутал, вместо «к» с пьяных глаз написал «с». С того времени и пошло – не Рыбак, а Рыбас. «Дэ» уже после приставили. По надобности, как турок поколотить или что еще, все ищут Рыбаса, «где» по нашему «дэ». Дэ Рыбас? Так и пошло – дэ-Рибас. Известно, что дэ-Рыбас имел большое уважение к казакам, не говоря уже о старшинах, был избран полковником мариупольского легкоконного полка.
После таких слов хорунжего Дегтяря, всеми почитаемого, который ни в каких обстоятельствах не терял трезвости и рассудка, вся старшинская громада почесала затылки и с ним согласилась, потому что раньше он не был замечаем в брехне.
На следующий день поутру де-Рибас в сопровождении двух казаков на сером широкогрудом жеребце прибыл в полк Чепиги. Его лицо было обветрено, потертый мундир припорошен пылью. Переминаясь с ноги на ногу после долгой верховой езды через балки и буераки, он приветственно поднял руку в сторону поспешившего к нему полковника. Де-Рибас был роста не то что малого, но, однако, небольшого, коренаст, заметно крепок. Твердым взглядом он пробежал по лицам окружившей его старшины. Говорил де-Рибас как природный россиянин, но употреблял и украинские слова. Это свидетельствовало, что он и в самом деле из казачьего рода. Во всяком случае иноземство в речи де-Рибаса было незамечаемо.
– Генерал – фельдмаршалом князем Потемкиным вашему полку велено быть в моей дивизии при корпусе генерала Гудовича. Сотням полка с орудиями полевой артиллерии в отрыве о главных сил ускоренным маршем надлежит двигаться к неприятельской крепости Хаджи-бей, которая весьма подкрепляема корабельными пушками турецкого флота, имеющего у этой крепости пристанище. По российской науке побеждать, полагаясь на внезапность и натиск, вместе с другими казачьими полками и регулярным войском, что присоединится к нам в пути, атакуем, не дожидаясь главных сил. Казаки поражают неприятеля огнестрельностью и саблями. В пути, особенно при подходе к Хаджибею, шум не производить, огонь не жечь, чтобы не обнаружить себя преждевременно и тем не вызвать в крепости переполох. Вам, господин полковник, связь со мной держать через гонцов, для чего выделить двенадцать всадников – наиспособнейших по смелости, сообразительности и искусству в верховой езде при совершенно исправных лошадях. В походе быть в постоянной к сражению готовности. Возможны встречи с турецкими разъездами и эдисанскими татарами, которые обязаны подданством султану. Неприятеля бить в здравом уме и с примерной твердостью. Лишь сие позволяет надеяться на победу российского оружия малыми в этих обстоятельствах средствами и без знатного пролития христианской крови.
– Хочу вашему превосходительству сказать о нашей скудности в огневых припасах. Пороху и пуль у нас не более того, что могут держать при себе казаки. Своего обоза полк не имеет, да коли б и был тот обоз, при полном бездорожье и при усиленном марше стал бы он только в тягость нам, – сказал полковник Чепига.
– К делу, Захарий Андреевич, согласно изложенной ординации. Об остальном позвольте быть озабоченным мне и его превосходительству генерал – поручику Гудовичу. Двигайтесь к Хаджибею наипоспешнейше. Нами высланы казаки майора Аркудинского для разведки пути на случай неприятельского коварства. Честь имею, господин полковник. Честь имею, господа старшины, – при этих словах де-Рибас круто повернулся к лошади, которую за узду держал казак, крепко вложил ногу в стремя и был в седле с той молодцеватой упругостью, которая изобличала в нем бывалого кавалериста.
На службе ее императорского величества он был уже в чине весьма заметном.
Турецкий городишко Хаджибей быль не столь грозным неприступностью, сколь для позиции Порты Отоманской полезным месторасположением на северных берегах Черного моря.
Крепость Ени-Дунья стояла на высоком скалистом месте. С двух сторон ее стены возвышались над обрывистыми стремнинами, изрядно поросшими колючим кустарником. Где крепость обращалась к равнине, были две высокие башни с амбразурами. Через них глядели жерла крупнокалиберных крепостных орудий. Справа и слева от массивных железных ворот возвышались круглые башни. К равнине был обращен единственный равелин крепости, позволявший обстреливать шедшее на приступ войско вдоль наиболее угрожаемых стен и тем наносить ему большой урон.
В крепости был просторный дом коменданта – двухбунчужного паши Ахмета и его челяди. У дома паши были казармы янычар и домишки офицеров различных рангов – от миралая – полковника до байрактаров – прапорщиков.
У ворот крепости, но за ее пределами разместился небольшой ремесленный и купеческий форштадт обывателей разноязыкого племени, размещались продовольственные склады турецкой армии и флота.
В степи на виду у крепости раскинулась небольшая слобода, по преимуществу состоявшая из землянок. Жил там беглый люд из крепостных крестьян царских губерний и воеводств польского короля, оседлые эдисанские татары и те, кто за худые дела был в полицейском сыске.
В погожие ясные дни у ворот крепости на горячих скакунах ловко гарцевали турецкие всадники, оглашая округу молодецкими криками.
По пыльной дороге к форштадту тянулись груженные зерном подводы, отары овец, перегонялись табуны лошадей для турецкой армии. ПолковникЗахар Андреевич Чепига не спеша завернул за левое ухо оселедец, что свидетельствовало о его решимости скрестить казацкую саблю с турецким ятаганом. Оселедця на обритой голове оказалось достаточно, тобы засвидетельствовать казакам, что кошевого не оставили богатырские силы, хоть в оселедце том замечалось довольно седины. Атаман повелительно дал знак есаулу Зеленому подойти к его, полковника, высокочтимости, что и было Зеленым немедля исполнено, хоть он находился в воспоминаниях о вчерашней вечере с жареной бараниной, маринованными грибами и прочей снедью, один запах которой у казака вызывает приятные мысли.
Покорно приблизившись к пану полковнику, он склонил голову в знак почтения. Захар Чепига знал, что есаул Зеленый, несмотря на молодость, был добрым хлопцем и что мать его, Горпына, была славная дивка. Руки и ноги у нее были малые, почти как у дитяти или какой шляхтенки, очи карие, брови черные, коса толстая до тонкой поясницы. С Горпыною пан кошевой состоял в любви и дружбе в ту пору, когда он сам как ныне Зеленый, был далеко не старым хлопцем. Хотел было Захарко взять Горпыну за пороги, но разумные люди его отсоветовали. Баба в среде запорожского товарыства по древним обычаям должна любить всех казаков. Поэтому Захарко после гречаных галушек, что наварила Горпына, крепко обнял ее, склонившись с коняги, нетерпеливо перебиравшего копытами, теснее запахнул серую свитку и один ускакал за пороги Славутича.
Горпыну оставил он покрыткою[10] и как сложилась ее доля, не знал. В Зеленом, поскольку тот передал кошевому низкий поклон от Горпыны, Захар Чепига обнаружил большое сходство с собою в те молодые годы. Теперь Захар Андреевич Чепига ходил не в серой свитке, а в бархатном кунтуше с красными отворотами, подпоясанный широким кушаком, и сознавал свою атаманскую высокочтимость. Зеленому велено было при нем состоять в есаулах на манер адъютанта при генерале. Удача для Зеленого в его годы неслыханная. Иные казаки до есаульства в седлах протирали не одни штаны.
Кошевой велел Зеленому передать довбышам, чтобы те били сбор. Когда ухнули литавры, отовсюду послышались голоса сотников: «На коней!»
Тех, кто мешкал, натягивая подпруги или заправляя лошадям уздечные мундштуки, понукали хорунжие – народ при таких обстоятельствах весьма клятый и горластый.
Полк строился по сотням с сотниками впереди. Атаманыосаживали застоявшихся лошадей, взыскательно оглядывали казакок насколько они были исправны и проворны в построении. Особенная сердитый был сотник Порохня, поскольку самый молодой казак Грицько Перебейнис никак не мог сладить со всей довольно жалкой, но весьмасвоенравной лошаденкой. Порохня подозрительно оглядел хлопца и сказал:
– Не видать тебе, Грыць казацких усов, как свинье – своего хвоста, убей меня Бог на этом месте!
– По три в ряд, за мною сотнями, рысью, пошел! – это был голос кошевого.
От Голой Пристани до места, где в те времена полноводная речка Конка впадала в Днепр, полк двинулся к Очаковской крепости. Некоторое время сотни преодолевали песчаные кучугуры, затем потянулась степь с курганами и зарослями терновника.
- Смерть святого Симона Кананита - Георгий Гулиа - Историческая проза
- Знаменитые куртизанки древности. Аспазия. Клеопатра. Феодора - Анри Гуссе - Историческая проза
- Серебряный адмирал - Владимир Шигин - Историческая проза