кроме имени и адреса ему известно, как правильно меня трогать. И это просто за гранью. Я схожу с ума, кусая его губы в ответ.
Тело у него горячее, так и пышет жаром, и в каждом движении пульсирует нетерпение.
Кто я такая, чтобы суметь отказаться от этого?
* * *
Ощущения сносят голову. И моя серая квартира как будто больше не моя. Словно мы вдвоём в придорожном мотеле с розовым потолком и круглой кроватью, покрытой пурпурным покрывалом с длинным ворсом. Здесь можно всё, что угодно, здесь нас никто не знает. И двое тайных любовников собираются предаться дикому сексу. Учитель впивается губами в нежную кожу на моей шее, и меня накрывает такой неистовой страстью, что лампочка, висящая в коридоре над нашими головами, начинает кружиться будто бешеная. «Засос останется», — мелькает где-то на задворках разума, но руки влекут к себе сильнее, и я закидываю ногу на его бедро. Он тянет вниз резинку на моих волосах, причиняя боль и рассыпая пряди по плечам. Но всё это лишь добавляет остроты и пикантности. Жарко, душно, мало... Запахи, звуки, наше рваное дыхание и мои стоны. Отчаянно целуюсь с ним, размазывая свою помаду по мужским губам и лицу, и это так неизбежно, так правильно. Остановлюсь — просто сдохну. Учитель вырывает меня из дикого поцелуя, осматривает лицо, прижимается своим лбом к моему и, тяжело дыша, смотрит на мой рот. Держит крепко, без жалости и скидки на мою женскую хрупкость. Я сейчас растворяюсь в нём полностью, а он с безумным огнём в глазах поднимает руку и большим пальцем правой руки проводит по моим опухшим губам. Это мегасексуально. И у меня окончательно сдают тормоза… Я облизываю его палец, сосу его, и мужские глаза вспыхивают ярче. Мы оба безумные, случайные, как будто бы пьяные. Тело полыхает, даже болит от желания. Впервые так отчаянно хочется не просто быть с мужчиной,а делать это грубо и грязно. Где-то под кожей головы фоном пульсирует: «Сопротивляйся, глупая дура». И, кажется, я должна что-то ему сказать, спросить, предъявить претензию, накричать, но вместо этого запускаю руки за пояс его брюк, начиная сдирать с него штаны вместе с трусами. С первого раза не получается, и я снова и снова дëргаю хлопковую ткань белых боксеров, параллельно оглаживая, сжимая, царапая приятную на ощупь крепкую задницу. Вызывая его усмешку. И он ускоряется, дёргает молнию на моих джинсах, резко стягивает их вниз по бëдрам. А я задыхаюсь, только и хочу... Быстрее. Пусть бы скорее, чтобы этот огонь, это жжение между бёдер отпустило. Не могу это терпеть. Я сейчас чокнусь. Он должен меня взять, чтобы это выматывающее все кишки желание наконец отступило. Удовлетворить его — это сейчас самое главное на свете. Он сам снимает с себя брюки и без послаблений, жёстко придавливает меня к стене, приподнимая. Я смотрю в серые глаза с таким опьянением, словно выхлебала полбутылки портвейна из горла на голодный желудок. Тихонов делает мне больно, придавливая слишком сильно. Но даже этого мало. Он с вызовом ухмыляется, умудрившись выудить откуда-то презерватив и надорвать уголок упаковки зубами. А дальше я ничего не помню. Потому что проваливаюсь в такой кайф, что готова стонать на луну как дикая волчица или течная кошка. Он насаживает меня на себя, и все угрызения совести исчезают... Глаза сами собой закрываются, больное сознание уплывает куда-то в сторону галлюциногенных образов, которым сейчас очень трудно подобрать название, но с которыми я абсолютно точно никогда в жизни не захочу расставаться. От жёстких толчков между ног мне умопомрачительно хорошо и обалденно кайфово. К чёрту жизнь, что была до этого, и на хрен ту, что будет после. Это так вызывающе сказочно, что я впиваюсь ногтями в его крепкую спину, изнемогая от единственно правильного желания: увеличить площадь нашего удивительно вкусного трения по максимуму. Впившись зубами в его шею, я позволяю себя трахать, непроизвольно ëрзая голым позвоночником по холодной стене и шершавым обоям. Раз, два, три, четыре, пять… С каждым движением он всё больше приближает меня к раю, и я могу поклясться, что секс никогда не был настолько сногсшибательным. Он вбивает меня в стену, а я, зажмурившись, утыкаюсь носом в его колючую щеку. Иногда он отрывается от меня, чтобы поцеловать в губы, засунуть мне в глотку язык, вылизать рот, разжечь ещё больше. И я начинаю задыхаться, подыхать, изнемогая от абсолютного наслаждения. Мои крики разбиваются о стены, и я лечу в зияющую пропасть, бессовестно громко кончая. Мой любовник присоединяется ко мне и, вдавив в себя с особой жестокостью, сжимает до синяков и боли. В следующие минуты мы тяжело и громко дышим. Такое ощущение, что мы угодили в чёрную пропасть воронки, где только что взорвалась бомба. Осознание приходит в виде яркой вспышки. И когда первая пульсация внизу живота отпускает, я отталкиваю его от себя. — Ты женат! Пытаюсь ударить по лицу, отвесив пощечину за то, что втянул меня во всё это, но он не позволяет, перехватывая запястья. Он голый, красивый, сильный, и его член всё ещё стоит. Я никогда такого не испытывала: чудовищно безумная смесь из отчаянного стыда и адского наслаждения. Микс из отвращения от осознания нас, того греха, что мы совершаем, и сумасшедшей страсти, скручивающей по рукам и ногам. Всегда думала, что эту сторону жизни легко контролировать, а на деле не могу остановить ни себя, ни его. Теперь мне известно, что голый мужчина напротив принадлежит другой женщине, но я не могу перестать хотеть его. — Ты ведь тоже замужем, Ольга Вячеславовна, а кольцо не носишь. — Он снова поднимает руку и проводит пальцем по моим губам, как будто сходит по ним с ума, но я дергаюсь, отворачиваясь. — Разве по-настоящему замужние женщины смотрят на мужиков такими голодными глазами? — А если бы мой муж был тут?! — кричу на него. — Мне наплевать на твоего мужа, Оль. И давай потише. Не повышай на меня голос. — Он мог оказаться дома! Снова пытаюсь ударить за всё, что он со мной делает, за то, как влияет на меня. — Я шёл за тобой, ты работаешь дома, он — нет. Тихонов ловит мои руки. И меня, абсолютно раздетую и беззащитную, скрутив, поворачивает к себе спиной, прижимая горячий пах к моим бëдрам. Массирует кожу спины, как будто исследуя её гладкость, ласкает мои плечи и шею, откидывая в сторону распущенные волосы. Господи, я не могу…