«Монетка мала, но пусть это будет мне подарком», — думала Роксолана, пытаясь очаровать пришлого. Днём это удавалось намного хуже, чем ночью: темнота заботливо скрывала её недостатки, уступая место воображению и домыслу. Да и ночь — это пора не только опасностей, но и любви.
Вадим почти уже поддался девичьему очарованию. Но всё же удержался на самом краю, вспомнив Снежану и её предательство. Да и клыки девушки напомнили ему рассказы о вампирах, его передёрнуло.
— Что-то мне уже расхотелось. Везде обман, везде предательство, везде сказки. Я и сам дойду, без твоей помощи. Чао, чика.
— Чтоооо? Ты не выйдешшшшь, смертный, — разъярённой кошкой прищурилась девица.
— Выйду, — ему почему-то нравились происходящие с ней метаморфозы.
— Не выйдешь, — мотнула она головой, отрицая, и добавила: — и я не отдам тебе жилы нежити. Ты зря думаешь, что они не пригодятся тебе. А печень другой нежити тоже весьма ценная штука.
— Оставь их себе, я альтруист.
— Чтоооо?
Роксолана не понимала, о чём он говорит. Все эти слова, лишённые для неё всякого смысла, определённо что-то значили, или парень просто насмехался над ней. Дурой… От злости она прокрутилась в воздухе и обернулась лисой.
Крупная, не по-летнему пушистая, но изящная лиса злобно оскалилась и вдруг тявкнула на Вадима. Белозёрцев отшатнулся от неожиданности: всё же, внезапное превращение девушки в зверя — то ещё зрелище.
— Вот оно что, оказывается, Михалыч⁈ — вслух произнёс он. — Вот так встречаешься, женишься, а потом, раз: и в постели животное, а не человек. Вот же, страх Божий, — и он даже перекрестился. Сказалась привычка, выработанная ещё в монастыре. — Ну, и ладно.
Для форса сделав в воздухе финт фламбергом, он в отместку заставил отшатнуться теперь уже лису и, насвистывая глупую песенку, закинул за плечи походный мешок и отправился с поляны долой. А то дохлые шакалы совсем уж нестерпимо стали вонять. Они и при жизни-то были не ахти, а после смерти и вовсе смердели хуже зомби.
Роксолана в образе лисы в это время готова была плакать и рыдать! Хотелось кусаться и драться, но оставалось лишь ругаться, вытявкивая по-лисьи различные оскорбления. Матеря и костеря строптивого человека на все лады, Роса не стеснялась, придумывая всё новые и новые поводы для обиды. И жадина он, а она — дура несчастная, поверила ему и лучшие часы своей жизни отдала. Спасла, можно сказать, от смерти, а он неблагодарный, лживый человек посмел бросить в беде слабую девушку-оборотня и даже пригрозил ей мечом, не дав даже укусить напоследок. Скотина!
Так, назойливым тявканьем изливая свои горести, она шла по пятам Вадима, напрягая его своим присутствием. Она уже хотела оголиться перед ним, но потом сообразила, что последствия такого шага трудно просчитать. Для неё нагота естественна, но старуха приучила её не щеголять ни перед кем в чём мать родила. Странная она всё же, её бабка, но законы человеческие знала и наставницей была хорошей, хоть и придирчивой.
— А неча без шкуры голяком по лесу бегать, — нахлёстывала она в детстве Росу по попе. — Неча, клещей собирать, да комаров кормить. Комары с клещами, авось, сдохнут, но крови попьють…
Вадим шёл по лесу уже третий час, но всё никак не мог выйти из ельника. Вроде он уже видел эту семейку мухоморов, а может, и нет. Пнув их, пошёл дальше и через полчаса снова вышел к этой же, растоптанной им, семейке красных в белый пупырышек грибов.
Всё понятно, он кружит по лесу. «А эта тёл… девуш… этот оборотень лживый, закружил не хуже лешего», — думал Вадим. Лиса уселась неподалёку, облизала себе морду, почесала задней ногой ухо и с вызовом уставилась на него. Белозёрцев не мог сделать так же, как она. Поэтому почесал рукою затылок, вздохнул, снял мешок и уселся на него сверху. Сморщил нос, ушёл за густую ель, спрятавшись за стволом, вернулся обратно. Потом достал из мешка кожаный мех с водой, хлебнул живительной влаги, снова почесал за ухом и решился:
— Ладно, говори условия договора. Я согласен.
Лиса тут же ударилась о землю и обернулась девушкой. Вадим даже не успел толком рассмотреть её тело, как девушка уже укуталась в шкуру, но место для фантазии осталось.
— Договор⁈
— Договор. Какие условия?
— Я обещаю тебя вывести из старого леса, кормить, поить, отвечать на все твои вопросы. И помочь выжить.
Последнюю фразу, Роса уже добавила от себя. Чем-то ей всё же понравился человек. Чем, непонятно, но понравился, и она захотела ему помочь. Он, и вправду, спас её.
— А что должен я?
— Ты должен заплатить золотом. Три маленькие, две средние или одну большую монету. И обязуешься не нападать на меня и на мою бабку, а также сразу уйти из леса, как только я тебя выведу из него. Кроме того, ты должен защищать нас обеих, если мы попросим тебя о защите.
— Что-то много условий.
— Немного, — отрезала Роса, — За настойки против мертвяков и лекарство, что мы тебе дадим. За знания о том, как залечить оторванную руку или ногу, если тебя ранят. Мы научим тебя познать своё тело и дадим средство для выздоровления. Договор?
— Договор!
Роса, обрадовавшись, выпростала из шкуры костяной нож и проколола палец Вадиму, после чего шустро слизнула каплю крови с его пальца. «Хорошо, хоть не зубами вонзилась, как в прошлый раз», — успел подумать Белозёрцев перед тем, как у его носа оказался палец девушки с яркой капелькой крови.
«Надеюсь, что не отравлюсь», — невольно шевельнулось в его голове, и он слизнул чужую кровь.
«Не отравишься!» — словно ответили на мысленный вопрос глаза девушки и как-то странно замерцали. Слизнув кровь человека, она могла отслеживать его в лесу, где бы он ни находился. Такова уж одна из способностей оборотней: раз попробовав кровь своей жертвы или товарища, они запоминали её навсегда и нутром или своим звериным чутьём чувствовали местонахождение обладателя этой крови. Весьма условно, но ощущали.
— Иди за мной.
— Может, заберём шкуры волков, что ты сняла? Одна ты их не дотащишь.
Роса застыла, пристально смотря на человека и пытаясь угадать, правда ли он хочет помочь ей или же насмехается? Но парень был честен, она чувствовала это. Ему действительно хотелось помочь. Но непонятно: с какой стати? Наверное, он решил, что сильнее её, но это не так. Если бы она захотела, то легко могла перегрызть ему горло, напав на него внезапно. Но зачем?
— Ты готов их нести на себе?
— Да. Шкуры хорошие, почему бы и нет? Можно сшить из них шубу или меховушку какую. В лесу любой мех пригодится, да и зима скоро.
— Угу, зима близко. Хорошо, тогда пошли.
Довольно быстро они вернулись назад и забрали спрятанные под корнями огромного выворотня шкуры. Вадим обвязал шкурами мешок, приторочив их сверху, и пошёл вслед за девушкой. Она шла впереди, не оборачиваясь, непринуждённо лавируя между деревьями и легко преодолевая буреломы. Под её ногами не хрустели веточки и не шуршали листья, а трава раздвигалась, словно пропуская её юркое тело.
Ступая босыми ногами, Роса намного опередила Вадима, показывая ему путь. Тот, нагруженный вещами и шкурами, пыхтел следом, смотря ей в спину с досадой. Порой девушка оказывалась буквально в нескольких шагах от него, и тогда его воображение легко скидывало накидку девушки, представляя взору крепкие ягодицы и узкую, но сильную спину. Куда там фитнесс-моделям до этой лесной девы.
Шаги девушки были мягкими и пружинистыми, двигалась она при этом по-кошачьи грациозно, и лишь тяжёлый груз и заливающий глаза пот отвлекали Вадима от откровенно похабных мыслей. Так они прошли с редкими остановками весь остаток дня. Когда окончательно стемнело, Роксолана вновь обернулась лисой и легко заскользила в темноте, указывая путь.
Вадим уже плохо соображал, мало что видел и вообще ни в чём не ориентировался. Кругом царила сплошная темень, стеной стоял глухой лес, и Белозёрцев окончательно запутался. Ветки деревьев больно хлестали его по лицу, словно мстя за нанесённые девушке-оборотню обиды. Коряги и корни путались под ногами, так и норовя подставить ему подножку, а тяжелый мешок всё норовил свалиться наземь, то и дело цепляясь за разные сучья.