будешь жаловаться.
– Не будет, – Флойд похлопал меня по плечу. – Он нормальный у нас пацан. А пацаны не жалуются.
Я согласно кивнул. Лишь бы меня скорее отпустили.
– Молодца. Только без глупостей, понял? – Флойд развязал веревки на ногах, помог подняться, отряхнув от хвойных иголок. – Вот так, братан. Как новенький.
– Ну ты пацан, Колин. Реальный пацан. Не то что Кент. Если бы не его отец, он бы давно тут сам плясал.
«Уроды, – подумал я про себя. – Чтобы вы подохли в этом лесу». Мне стало до того противно внутри, что захотел разрыдаться. Из-за того, что меня отпустили. И из-за того, что все это приключилось именно со мной. Всего пара выкинутых слов про умственные способности Флойда – и я бы уже никогда не вернулся домой.
– Ну все, до города сам дойдешь, – сказал Флойд. – А если мамка докопается, откуда этот спектакль на голове, скажи, что с болгаркой баловался в мастерской.
– Или придумай что-нибудь получше, – добавил Роби. – Ты ведь умный, книжки там читаешь и все такое.
– Да, – холодно ответил я. – Что-нибудь придумаю.
С тех пор обманывать вошло как-то в привычку. Это стало основным правилом выживания в мире подростков. Объяснившись с матерью коротким и банальным «взял болгарку у отца», я быстро поднялся на второй этаж, забаррикадировался в комнате и, упав без сил на кровать, громко разрыдался.
В школе разросся грандиозный скандал. Мать искала виноватых, опрашивала учителей, одноклассников, но так ничего и не нашла. Я молился на последние годы в школе, надеясь в конце концов выиграть войну и уехать из города, пусть даже и проиграв несколько сражений с Флойдом и его тупой компанией.
Однако спустя год внезапно пропал Джон. А спустя еще один год – пришла моя очередь. Война оказалась проиграна. Люди исчезают из Неверона, потому что здесь властвуют монстры. И в мире живых, и в мире мертвых.
Маленький городок – это настоящий символ бессилия. Сначала твои родители переезжают сюда, желая отгородиться от невыносимого шума мегаполисов или из-за трудного финансового положения. Затем покупают дом по цене гораздо меньшей, чем предлагают в городах покрупнее. Находят неплохую работу, заводят знакомства, собаку, кошку, сажают дерево. Жизнь налаживается, время монотонно плывет, значит пора бы им подумать и о будущем. И тогда происходит самое счастливое событие в их жизни – твое появление на свет.
И вот ты, с рождения замотанный в их тягучую паутину, отчаянно пытаешься выбраться из маленького города. Но даже сейчас, когда границы очень сильно стерлись и жизнь стала мобильней, у тебя нет ни одного шанса уехать в другое место до восемнадцати лет. Маленький город – это когда ты встречаешь каждый день одинаковые лица. Маленький город – это когда чтение книг доставляет тебе больше удовольствия, чем прогулка по знакомым местам. Маленький город – это когда ты уже ничего не ждешь от жизни.
Слезы счастья
Вы верите в Бога? Согласны с тем, что мир возник как результат Божественной эманации? Это я, собственно, к чему задаю такие странные вопросы. За месяц, проведенный в доме слёз, я сделал один любопытный вывод: монстры верят в религию. Религия их определяет. Она их направляет. У монстров нет выбора, но есть предназначение. Только пролив достаточное количество слез, пройдя огонь, воду и медные трубы, они наконец находят свой истинный путь. Путь, освещаемый загадочными огоньками, о которых, к слову, вообще ничего неизвестно большинству монстров.
Только сейчас я начал задумываться: кем бы был этот Виктор Борман без нас? Что бы он делал? Ему пришлось бы переоборудовать свой старинный ресторан в лабораторию для синтеза искусственных слез. Звучит забавно, если не задаваться более сложными вопросами. Например, что собой представляет дом слёз? Святыню или завод по производству монстров? Думаю, ответ лежит где-то на поверхности, но нам его никогда не узнать. Потому что здесь нас постоянно разворачивают то туда, то сюда чужие воспоминания. Это не дом, а настоящий водоворот безумия.
Да, прошел целый месяц. Я научился перемещаться между этажами, управлять собственными и чужими сновидениями, воспоминаниями. Небольшая ремарка: когда я говорю «управлять», я не имею в виду возможность переписывать чью-то историю. Для этого необходимо иметь нечто большее, чем пара капель слез. Вчера у меня получилось разболтать Винсента и выяснить, что единственный, кто способен изменять человеческий мир, – это Виктор Борман. У него в груди бьется человеческое сердце, что позволяет ему пребывать одновременно в людском и «пустом» мире (я называю монстров пустыми, потому что они высушены до последних слез).
Винсент говорит, что сердца и слёзы людей нужно воспринимать как метафору. На его вопрос, не хочу ли я порассуждать о символизме и его применении в постмодерне, я ответил что-то вроде: «современный символизм… это как-то связано с Билли Айлиш?»
В общем, ничего толкового я не сказал. Если вы все правильно прочитали, то на вашем лице должно выскочить такое же презрительное удивление, какое было и у Винсента. Кстати, больше он со мной не разговаривал. Хотя я всегда ему твердил, что манипуляции абстрактными понятиями – это не мое.
Пролетев почти сотню этажей, я могу с уверенностью заключить, что мне здесь делать нечего. Я не странный, как Дже с восьмидесятого этажа, который зовет себя Хай и уверяет, будто его придумал шотландский писатель. Что это за имя вообще такое – Хай? Он свое отражение в картинах видел? У него ведь рост сто шестьдесят сантиметров. А возьмите Огастуса, который прошел через ад вьетнамской войны. Он до сих пор слышит предсмертные крики и автоматные выстрелы. На его этаже невозможно находиться из-за запаха напалма, этого горящего загущенного бензина.
Безумие – это засадный хищник, который готовится к прыжку.
На четвертом этаже живет Рональд Сполдинг, университетский философ и доктор каких-то там наук. Виктор сказал ему, что через пару дней он умрет. А вот отойдет он в мир иной человеком или монстром – неизвестно. Говорят, он живет здесь очень давно. Мне он представился маленьким человеком со смуглой старческом кожей, испещренной морщинами. Мы с Рональдом сразу же нашли общий язык. Не знаю почему, но с необычными людьми общение у меня завязывается гораздо быстрее, чем с остальными.
У Рональда погиб единственный сын, задолжавший крупную сумму букмекерским акулам. Жены не стало еще раньше, лет десять назад, из-за рака сердца. В один день Рональд не выдержал, поджег себя вместе с домом. Тогда-то в его судьбе и появился Виктор. Всех подробностей истории Рональда я не знаю, а выпрашивать у