мои тебя не видели.
— А ведь ты меня боишься, Мальцев, — Сергей распрямил пальцы и снова сжал кулаки. В проеме двери появилось встревоженное лицо милиционера, тот держал наган на изготовку. — И правильно делаешь.
— Угрожаете мне, Сергей Олегович?
— Нет, — Травин поднялся. — И в мыслях не было. А вот вы, товарищ следователь, поклеп на государственного служащего наводили. Нехорошо это, не по-советски.
В мыслях у Сергея было другое, и обдумывал он это, пока шел в палату, забирал свои вещи, выслушивал доктора Райха, уверявшего, что Травин уже выздоровел и дальнейшая медицинская помощь ему нужна только амбулаторно, в виде мазей и хорошего питания. Сергей спрашивал себя, зачем следователь ломал комедию. Неужели надеялся, что он бросится на Мальцева, по роже даст или, того хуже, сбежать попытается? Ответа на этот вопрос Сергей пока не знал, но решил, что обязательно его получит. Второй вопрос, который тоже ждал ответа: почему следователь считал, что напавших на него бандитов было трое. Мужик с бородой и сломанным горлом уйти далеко не мог, если и отполз куда, должны были милиционеры на него наткнуться. Но не наткнулись, а значит, гуляет где-то или, что более вероятно, лежит и тоже потихоньку выздоравливает. И когда-нибудь кривые дорожки их с Травиным сведут вместе.
Выйдя на крыльцо со свертком пилюль и предписаний, Сергей столкнулся с фельдшером, которая целую неделю за ним ухаживала. Высокая, с тонкой талией и изящной шеей, светловолосая красавица курила папиросу.
— Благодарен за уход, Дарья Павловна, вы уж извините, если что не так, — Травин остановился. — Я не самый хороший больной и веду себя не очень, но поверьте, не забуду того, что вы для меня сделали.
— Рано вы выписались, Сережа, — Дарья Павловна строго посмотрела на него своими глубокими серыми глазами. — Доктор Райх постарался?
— Не только, — Сергей покачал головой. — Но я действительно практически здоров. И если могу чем-то вас отблагодарить…
— Нет, это мой долг, — просто сказала женщина. — Берегите себя. А то медсестры мне ваш уход не простят.
— А вы? — вдруг неожиданно даже для себя спросил Травин.
Дарья Павловна только улыбнулась, погасила папиросу о железные перила, бросила гильзу на землю и скрылась в дверях.
Несколько семей из села Сморчково жили обособленно, на выселках. Само село, как полагается — с церковью и сельсоветом, окружило себя полями, а вот выселки стояли, почитай, в лесу, и занимались их жители бортничеством. Лесной мед — он самый душистый и сладкий, пчелы что попало собирать не будут, когда такой выбор цветоносов. Так что жили семьи зажиточно, батраков не нанимали, продналог отдавали сполна, и местная власть, что старая, что новая, в их дела особо не лезла. Так, зайдет участковый раз в месяц, просто для порядка, да детишки в новую школу шастают туда-сюда, ну и раз в две-три недели телега за чем-нибудь необходимым в город съездит, заодно воск и мед отвезет, вот и всех связей с внешним миром.
— Глаз дергается, — женщина с изрезанным морщинами лицом поправила одеяло на лежащем на кровати мужчине с окладистой бородой. — Третий день уже. Может, дохтура позвать?
— Дура ты, — ее собеседник, кряжистый старик с узловатыми пальцами, только головой покачал, — знаешь ведь, что у Никифора за дела. Мигом в застенки утащат, не посмотрят, что еле живой. Бабка Фекла что говорит?
— Сказала — лежать ему надо, сам очнется. За отвар червонец взяла.
— Медом не захотела?
— Нет, сказала — деньги нужны на заговоренную воду.
— Толку никакого, как хрипел, так и хрипит, — дед недовольно сплюнул на пол. — Отойдет не ровен час.
— Вы уж постарайтесь, чтобы выкарабкался, — в горницу зашел мужчина в сапогах и военном френче. Положил на стол тонкую пачку денег. — Все, дольше задержаться не могу, буду заезжать, проверять. И если узнаю, что уход за ним плохой был, рассержусь.
— Все сделаем, как надоть, барин, — перекрестился дед. — И не такого выхаживали, он ведь на медведя с кулаками ходил и выдюжил.
— Значит, слаб тот медведь был поперек городского, — военный кивнул и вышел из избы. Зашагал к телеге с запряженной в нее каурой кобылой, бормоча себе под нос: — Кто ж знал, что этот гнида схрон перепрячет. Если и Никифор подохнет, целый год коту под хвост. Надо же, из-за дурака столько хлопот.
Глава 5
Город был заклеен афишами — приезжал сам Никандр Ханаев[6], солист Большого театра. Артист некоторое время после революции жил в Рогожске и после переезда в Москву город не забывал, появлялся здесь время от времени. В этот раз он грозился дать «Ромео и Джульетту» на сцене синематографа «Колизей».
Травин оперу не любил, равно как и балет — за, как ему казалось, нереалистичность представления. Он считал, что мысли надо выражать кратко и ясно, а не заунывным пением или тем более танцем, да и музыка классических произведений наводила на него тоску. То ли дело синтетический ансамбль Леонида Варпаховского, игравший экзотический по меркам Страны Советов джаз в саду Эрмитаж, было что-то в этой рваной неровной музыке такое, что брало за душу. А вообще он предпочитал кино, пусть даже такое, немое и черно-белое, там и актеры кривлялись забавнее, и сюжеты были куда интереснее.
В коммунхозотделе Травина встретили сдержанно. Само происшествие в городе вызвало большой интерес, но имени Сергея по отношению к нему не упоминали, газетчики все лавры отдали местной милиции, разоблачившей и уничтожившей преступников на месте. Тем не менее Кац, как и многие жители города, был в курсе того, что произошло, сарафанное радио работало куда лучше обычного, так что начальник коммунхоза был в растерянности, он пока не знал, как относиться к Травину — как к будущему жильцу тюремной камеры или как к герою.
— Что следователь? — спросил он только после того, как собственноручно закрыл тяжелую дверь своего кабинета.
— Давил, — не стал скрывать Сергей, — только не вышло у него ничего, даже протокол подписать не дал, значит, просто на понт брал.
— Себе на уме этот Мальцев, — негромко сказал Лев Аверьянович, — как специалисту, говорят, цены ему нет, а как человек — не поймешь, чего ждать от него. Скажу вам между нами, Сергей, как его вижу, тот еще жук.
— Учту, — Травин кивнул. — Только, товарищ Кац, не хочу я посторонних за глаза обсуждать, вы уж простите. Не дело это.
— Я тебя предупредил, а ты уж сам думай, для этого голова у тебя на плечах собственная имеется. Доктор-то что сказал?
— На поправку иду.
— Ну и славно. Дам тебе три дня отдыха, а не