иллюзий. Выбирай любую – там ты можешь быть красивой, смелой и общительной, даже если в реальности ты страшный и туповатый хорек. Возвращение в реальную жизнь каждый раз давалось все тяжелее: здесь было страшно, стыдно, мерзко от себя самой. Трезвой нужно слушать свою совесть и отвечать за свои поступки».
«Когда я говорю о зависимости, я говорю о своей жизни, в которой решения принимаю не я, а что-то другое».
«Сейчас я могу сказать, что зависимость – это самый большой обман в жизни! Ты думаешь, что прячешься там от проблем и отдыхаешь, а по факту создаешь себе еще больше проблем».
«Села вот на скамейку, думала и так и эдак, и все равно ответ один у меня: зависимость – это страх, это воплощение всех страхов. Самой зависимости не существует; это нечто витающее в воздухе, это как отмазка, оправдание, нежелание жить. Помню только, что страхи мои появились с началом употребления алкоголя. Страх одиночества, страх неудач, страх лишнего веса и непривлекательности, страх сожаления об упущенном времени, страх доверять – много страхов. И главный страх – это увидеть все эти страхи и почувствовать себя ничтожной».
И такой еще ответ от человека 46 лет, 28 из которых он алкоголизировался и наркотизировался, и вот впервые трезв 8 месяцев подряд:
«Первые книги, которые я прочел, когда научился читать, – сборник русских народных сказок, романы Герберта Уэллса "Война миров", "Человек-невидимка", "Остров доктора Моро" и его рассказы. Видимо, эти прочитанные первыми книги сильно повлияли на становление моего мировоззрения, поскольку любовь ко всему сказочному, невероятному и фантастическому я пронес через всю жизнь и продолжаю нести до сих пор. Думаю, моя зависимость выросла из этого детского желания попасть в волшебную страну. Я не знаю, был ли Льюис Кэрролл зависимым, но его метафора про дверь в волшебный сад, в которую чтобы пройти, нужно что-то съесть или выпить, как нельзя лучше подходила для моего случая. Так или иначе, в волшебный сад можно было только заглянуть одним глазком: либо ключ от двери оставался на столике, либо в дверь было невозможно пройти. Со временем даже и посмотреть-то перестало получаться, и вместо двери в волшебный сад я стал попадать в комнату, которая была заполнена руинами моей жизни, и каждая проходящая секунда воспринималась как лопата земли, брошенной на мою могилу. Но я все равно продолжал приходить в это место, а попав туда, все чаще и чаще спрашивал себя: "Господи! Ну зачем?" И не мог ответить. А потом говорил себе: "Все, я должен это прекратить!" И вновь, как только представлялся случай, шел делать быль сказкой, вместо того чтобы сказку делать былью. И с каждым разом конец этой сказки был все печальнее…»
7
Почему у одних развивается зависимость, а у других нет? Что лежит в основе сильного желания, какое изменение и в какой именно структуре мозга? С чем связано абстинентное состояние? Почему аддикты продолжают навязчиво думать о заветном психоактивном веществе даже тогда, когда опьянение и синдром отмены остались далеко позади? И почему они срываются снова и снова?
Я начал эту главу с утверждения: зависимость – это любовь. Это суррогат любви. Феномен зависимости трудно сводить лишь к болезни с четкими клиническими очертаниями. В каждом конкретном случае она отражает биологические, психологические, личностные особенности человека, его субъективный жизненный опыт и черты того социокультурного контекста, в котором он живет и с которым взаимодействует. Все это смешивается в одном человеке, непомерно усложняя то, что и так сложно понять.
Нейробиолог Марк Льюис, известный также как аддикт, победивший свою проблему, пишет: «Изменения мозга, формирующиеся при зависимости, затрагивают не только наше восприятие желаемого; они также лежат в основе того, как мы воспринимаем себя и других, как мы определяем и лепим свою личность». Думаю, он знает, о чем говорит. В то же время в безусловно сложном, человеческом, слишком человеческом феномене зависимости просматриваются одни и те же клинические признаки: тяга, подверженность стрессу, проблемы с когнитивным контролем. О каком бы психоактивном веществе ни шла речь, сформировавшаяся в отношении этого вещества зависимость подразумевает проблемы с контролем употребления, дискомфорт в отсутствие этого вещества и желание употреблять его снова и снова.
В следующих главах я хочу рассказать, почему некоторые люди более уязвимы к возникновению зависимости, какова нейробиологическая суть синдрома зависимости, как человек год за годом переживает свою зависимость и что он может сделать, чтобы выбраться из порочного круга.
9
«Почему я?»
Демон, сидящий в каждом из нас, – это наш способ существования.
ГЕРАКЛИТ ЭФЕССКИЙ
1
Ко мне на прием записалась молодая женщина. Захотела поговорить со специалистом о своих алкогольных делах. Пришла – стройная, красивая, очаровательно суетливая. Зайдя в кабинет и сев в кресло, она сразу же принялась рассказывать, как ей вредит пиво и как сильно она хочет избавиться от зависимости. Впрочем, красота ее лица была заметно тронута алкогольными трансформациями, а стройной она не столько была, сколько старалась казаться, пытаясь втянуть живот, хоть время от времени и забывала об этом. Женщина производила много движений и слов – было ощущение, что она боится остановиться и обнаружить что-то нежелательное или опасное для себя.
Я стал слушать внимательнее.
– Я люблю пиво. Я пью только пиво. В Греции, в Италии, во Франции или где-то еще могу пить и вино тоже. Но люблю я пиво. Холодное. Нефильтрованное. Я выпиваю десять бутылок в день. Это моя доза. Так я живу уже несколько лет. Это, можно сказать, мой стиль жизни.
– В чем же проблема?
– Лицо! – сказала она. – Посмотрите на мое лицо. Оно изменилось. Я ведь не слепая! Мне важно быть красивой. Я всегда была красивой. Я была звездой любой компании. Но лицо стало меняться. Когда мой косметолог сказал, что дело в алкоголе, я устроила скандал. Когда мне это сказали и другие косметологи, и мануальщик, и лучшая подруга, я была вынуждена признаться себе: я много, очень много пью, они правы. Я все же убедила себя, что это не такая уж серьезная проблема. Решила, что буду пить не десять, а шесть бутылок в день. И у меня не получилось… Хорошо, сказала я себе, давай сначала перейдем с десяти на восемь. У меня и это не получилось! А выпивать двенадцать или тринадцать бутылок вместо законных десяти нет-нет да и получается. Причем все чаще и чаще. Поймите правильно: речь сейчас даже не о том, чтобы бросить совсем, – меня от одной этой мысли охватывает ужас. Речь о том, что я ни разу не смогла выпить меньше десяти бутылок. – Она заплакала. – Я вижу, что все слишком далеко зашло. Я не понимаю, почему именно у меня так! Да, дедушка пил и умер от этого, но неужели дело в этом? Неужели дело в его поганых генах? Почему именно я?
– Вы сказали, что любите пиво. Любить – это что-то нормальное, что-то личное и ценное. Это как выбор, как предпочтение, а не как проблема.
– Это зависимость. Это болезнь! Я алкоголичка, я прекрасно это понимаю. Я думала, что люблю пиво, но, когда попыталась просто снизить дозу на пару бутылок, меня охватила паника, злость, я стала разбивать тарелки и крушить все. Ударила консьержа. Поссорилась с мужем, сыном и мамой. Это ненормально! Конечно же, это зависимость. Почему я не могу пить, как нормальные люди?!
– Вы пьете, потому что вы зависимы?
– Да, конечно!
– Что бы вы делали, если бы не были зависимы?
– О, тогда я бы спокойно пила сколько хо… – тут женщина осеклась.
До сих пор она будто бегала, но теперь остановилась. Она смотрела перед собой и молчала. Потом медленно произнесла:
– Это как получается? Что зависимая, что независимая – я хочу только это? Только выпивать?
Давайте попробуем ответить на вопрос красивой стройной женщины, чей образ я собрал из черт примерно десятка реальных пациентов и пациенток. Она спрашивает, почему именно она попала в ситуацию, когда перестать выпивать или хотя бы снизить количество употребляемого алкоголя оказывается