Читать интересную книгу Бунт Хаус - Калли Харт

А пока буду сидеть в заднем ряду твоего класса каждый вторник до конца гребаного времени. — Он выпрямляется во весь рост — чудовище в черной футболке с длинными рукавами и злобной улыбкой — и бросает на меня скучающий взгляд. — Пошли. Рядом с моим есть свободное место.

Рэн хватает меня за запястье.

Шок несется вверх по моей руке, эхом отдаваясь в грудной клетке. Он гремит у меня в голове, как ударивший колокол, грохочет в ушах громче, чем бушующий океан, бьющийся о берег.

Он держит меня за запястье.

— Я вполне могу ходить сама, — говорю я ясным, спокойным голосом. — Я не нуждаюсь в том, чтобы меня куда-то тащили.

Если он не отпустит меня через пять секунд, я вывернусь сама. Я собираюсь пнуть его по яйцам и сломать ему чертов палец.

Пять…

Четыре…

Три…

Рэн отпускает хватку, яростно ухмыляясь.

— Не знаю, что на меня нашло. Думаю, увидимся там.

Он уходит, оставив меня стоять рядом с мадам Фурнье, которая суетится и без умолку болтает о хороших манерах и о том, что мальчики всегда остаются мальчиками, но я все время вижу в ее глазах нервное напряжение. Она не может скрыть, что ее руки дрожат, когда захлопывает учебник и засовывает его под мышку.

В комнате мадам Фурнье на стенах висят массивные французские флаги. У доски во главе комнаты на стене висит снимок Эйфелевой башни в рамке, рядом с изображениями Эдит Пиаф и Лувра. Я быстро оцениваю ситуацию с мебелью и быстро понимаю, что мадам Фурнье видимо занимает низкую позицию в Вульф-Холле. Доктор Фитцпатрик получил высокий, светлый, массивный кабинет с достаточным количеством места для миниатюрной библиотеки и открытого камина, а учитель французского языка получила стандартную комнату с двумя окнами, без индивидуальности и партами с крышками, которые выглядят так, будто они датируются тридцатыми годами.

И.. да.

Просто чертовски здорово.

Есть только одно свободное место, и оно просто случайно оказывается рядом с задумчивым темноволосым мудаком, от чьего прикосновения у меня до сих пор горит кожа на запястье. Он не сжимал крепко, не тащил меня за собой. Он ничего такого не делал, а просто сомкнул свои пальцы вокруг моей кожи, но мне кажется, что он заклеймил меня своим прикосновением, и теперь я навсегда обречена на его метку.

Его высокая, нелепая фигура слишком велика и громоздка, чтобы поместиться за столом; его ноги вытянуты в проход, тело наклонено под углом, когда он откидывается на спинку стула, его глаза искрятся любопытством, окрашенным едва заметным намеком на злорадство, когда я иду в его сторону.

Рэн не произносит ни слова — гораздо хуже, чем если бы он был откровенно враждебен. Перекинув лямки рюкзака через спинку стула, я хватаю блокнот, пытаясь подавить бурлящий в животе ужас. Все мои одноклассники уже много лет изучают французский язык. С тех пор как умерла моя мать, я даже не слышала, как говорят на этом языке. И я никогда не могла понять его, даже когда она была жива.

— Хорошо, ученики, — произносит мадам Фурнье из передней части класса. — На чем мы остановились? Симона, ты можешь продолжить…

Учитель просит девушку в первом ряду продолжить чтение или спрягать глагол или что-то еще. Я не могу обратить на это внимания, потому что внезапно на меня обрушивается острый, всепоглощающий запах, который ударяет в мой нос и мои вкусовые рецепторы одновременно.

О…

О боже мой. Это отвратительно.

Что это ещё за хрень?

Я реально ощущаю этот запах.

Затхлый, гнилой и смутно рыбный запах — настолько отвратительный, что мне приходится бороться с желанием перегнуться через край стола и блевать.

Почему никто другой не реагирует на эту вонь? Я быстро оглядываюсь на студентов, сидящих ближе всех ко мне. Никто из них не обращает внимания на мадам Фурнье. Они все напряжены, смотрят в пол или на свои руки, или невидяще уставились на рабочие тетради перед собой, необычно напряженные. Девушка, сидящая слева от меня, кажется, вот-вот взорвется, ее щеки и самые кончики ушей пылают ярко-красным огнем.

Еще одна волна рыбного аромата обрушивается на меня, и…

О, ради всего святого!

Он доносится от моего стола.

Все прекрасно встает на свои места. Очевидно, кто-то положил что-то отвратительное и зловонное в мой стол, чтобы поиздеваться надо мной, и я точно знаю, кто это сделал. Конечно же, это был он. Рэн знал, что я буду сидеть здесь. Я бы не удивилась, если бы он заставил того, кто обычно сидит рядом с ним, сменить место, чтобы он мог получить удовольствие с места в первом ряду, когда я приподниму крышку упомянутого стола и обнаружу какую-то гнилую вещь, которую он сунул внутрь.

Долбаный... бл*дь... мудак.

И что же мне теперь делать? Должна ли я сидеть здесь и терпеть вонь, исходящую из моего стола? Или я должна разозлиться? Заплакать?

Я не думаю, что Рэна действительно волнует, что именно я делаю, пока я это делаю. Ему просто нужна реакция, и желательно бурная, если я правильно понимаю ситуацию.

Пошел он. Он ни хрена от меня не получит.

Я прислоняюсь к крышке стола, дышу через рот и слушаю мадам Фурнье. Делая наброски со скоростью мили в минуту, я записываю все упражнения, которые мне нужно догнать, и все главы, которые мне нужно прочитать, если я хочу иметь надежду догнать уже продвинутый класс.

Полковник Стиллуотер знает, что я не говорю по-французски. Моя мать всегда хотела научить меня, даже пыталась говорить дома по-французски, когда я была маленькой, но мой отец избил ее до полусмерти за то, что она даже предложила такое. И теперь он ожидает, что я выучу язык с нуля и получу отличную оценку, иначе это неизбежно приведет к ужасным последствиям. Именно эта мысль отвлекает меня от гнилостного запаха, который атакует мои чувства каждые несколько минут и заставляет сосредоточиться на текущей задаче.

И все это время Рэн Джейкоби изнемогает.

Я чувствую его недовольство