Сейчас я серьёзен как никогда, вот правда серьёзный. После этого случая за мной наблюдали все, а я мучился раздумьями проигрывая ситуации. Систему подачи сигналов я интуитивно уже выработал, осталось доработать детали. Все были в курсе как я рычу на муров и внешников, уже приловчился обозначать заражённых и показывать проходы между групп тварей. С количественными показателями тоже нормализовалось. В штуках показывать не стоит, но помимо цифрового выражения есть ещё и аналоговое. Всегда можно порычать на большую группу побольше, на маленькую поменьше, а если знать меру, то двуногие очень даже неплохо принимают мои сигналы. А вот скажите, что делать если тебе приходиться общаться с незнакомым человеком и его нужно расспросить об обстановке и дать ему рекомендации? Всё это надо разумеется выполнить в режиме — он человек разумный, а ты собака тупая.
Я ходил, радостно задрав морду, а хвост, чувствуя моё настроение, вилял. Мне уже давно не выпадало столько интересных и новых направлений для научной деятельности, расстраивало только одно, отсутствие возможности переноса своих наработок на бумагу.
В таких вот мыслях я набрёл на бойца, заправляющего ленту для крупнокалиберного пулемёта. Он монотонно вкладывал патрон и впрессовывал его машинкой. Каждые пять-семь штук шёл уникальный, с пулей, почти полностью сделанной из вольфрама. Мне плевать чем они тут заправляют ленты, но сам патрон мне был интересен. Сердечник делался на специальных высокоточных станках и имел дополнительный нарезы под биметаллической оболочкой, для того, чтобы попадая в твердую преграду компенсировать вращение, добавляя проникающую способность. При попадании, от биметаллической оболочки разлетались снопы искр. У пули даже бороздка перед тупым рылом была, чтобы доворачивать нормаль. Я попытался выколупывать этот патрон. Видя мои усилия, заряжающий мне помог и дал понюхать это изделие военпрома. Однако, как я и предполагал, это был именно тот редкий патрон и для пулемёта он предназначен не был. Кучеряво они тут живут, раз в пулемёт такие патроны заправляют.
Уникальный, можно сказать ручного, единичного изготовления предмет делался специально для стрельбы из крупнокалиберных снайперских винтовок на максимальные расстояния по легкобронированной бронетехнике и еже с нею. Конечно же подходил для пулемёта, но стрелять такими боеприпасами крайняя форма расточительности. После моего обнюхивания парень побежал к командиру показывать патрон, высоком размахивая им над головой и крича во всю глотку:
— Блохастый опять патрон унюхал! Вот он патрон!
Я семенил следом. Командир внимательно посмотрел на принесённый предмет и вкрадчивым, почти ласковым голосом спросил:
— А ты сам не видишь?
Боец глупо помахал головой. Командир перевёл взгляд на меня. Я присел на все четыре лапы, а хвост чувствуя настроение замахал. Я так и не понял, как мышцами хвоста управлять, но транслировать настроение изредка получалось.
Подозревая, что что-то идёт нет так, парень начал оправдываться:
— Может у него нюх? Может что-то унюхал? Он служебный, его учили.
— Да. На вольфрам у него нюх. А у тебя глаза из жопы растут? Ленты из коробов вытаскивать! Кругом! Марш! — прервал его начальник и отправил обратно, затем глянул на меня.
Я состроил морду как можно глупее. На мою невинность только покачали головой. Я последовал за убежавшим товарищем. Через пару минут подошел командир с парой наших снайперов. Это были настоящие мастера крупного калибра, посылающий за два километра пулю и отрывающие голову внешнику или половину ноги муру, левую или правую на выбор. Внимательно осмотрев ленты нашли ещё пол сотни вставленных без всякой системы в ленту аналогичных боеприпасов. Совершенно очевидно, что боец даже не попытался заметить различий этих от обычных патронов.
Как они его материли! Пытались выяснить у заряжающего, почему у него глаза из внутренней части полового органа растут, ведь что-то их прикрывает, раз он различий не видит? Про родственников спросили раз сто и построили столь ко же догадок о их происхождении. Много чего интересного он узнал о себе. Что-бы было понятно, когда перепуганный горемыка попытался вытаскивать патроны, то снайпера его отогнали и делали это сами, специальным инструментом, а когда патрон доставался, его внимательно осматривали и раскладывали в разные кучки, упаковывали в мягкую и чистую фланельку, которую специально притащили. Я заслужил ещё несколько подозрительных взглядов, на которые отвечал глупой мордой и виляющим хвостом.
Глава 7. Пёс. Свобода
Началась война, самая настоящая. Внешники открыли ещё один проход и пытались подчистить территорию, что-то важное подмять под себя, а мы отогнать злодеев обратно. Я всё-таки выяснил кто они и чем промышляют. Многое нашло своё объяснение в голове несчастной собаки. На войну провожали всем стабом. Как в Великую Отечественную были цветы, воющие на взрыд бабы и серьёзные, утирающие носы дети. Формировалось ополчение, вернее довооружалось и переподчинялось. Все, кто жил в этом уютном посёлке прекрасно знали что-такое оружие и имели у себя дома не по одному стволу.
Наши соседи пригнали нам несколько стареньких, прошедших не один капремонт, но вполне боеспособных танков. Помогли с боеприпасами. Наш стаб получил несколько грузовиков с самопального вида, но вполне стреляющими патронами самых разных калибров. Оставшиеся на стабе мужчины и женщины как кроты рыли и укрепляли оборонительные сооружения. Их задачей было просто удержать стаб в случае нападения армии муров и внешников пару дней, до подхода подмоги.
Корж оказался незаурядным военным начальником и его оставили на стабе организовывать подготовку к обороне. Все его просьбы повоевать были пресечены на корню, а сознавая серьёзность обстановки он закусил удила и впрягся в работу. Я же наоборот, был поставлен в известность, что с первой-же группой отправляюсь в составе нашего отряда помогать союзникам бороться с внешним агрессором.
Бымс, тыц-тыц-тыц, бымс, тыц-тыц-тыц, бымс, тыц-тыц-тыц, бымс, тыц-тыц-тыц. Тяжёлый танк, обвешанный колонками и сабвуферами давил небольшие деревца, подминал кусты и продавливал сарайчики. За ним шла наша бронетехника, а по краям шныряли пулемётные пикапы. Густой папиросный дым с запахом травы, тянулся шлейфом за нашей колонной. Свобода. Это мои новые товарищи, хозяева и корешки. Мы с ними в одной банде, или отряде, или бригаде, не могу точно классифицировать наша воинское подразделение. Чёрные флаги от классического Роджера с черепом и костями, классического анархического с черепом и двумя саблями, зелёное знамя с оскаленным волком и чёрно-красное знамя Анголы с шестеренкой и мачете. Чего тут только небыло, а знаки отличия на груди, шевроны и рисунки на касках поражали самое больное воображение. Тыц, бым-бым-бым, тыц бым-бым-бым, жесткие басы качали, с лёгкостью заглушая лязг траков и рев моторов. К тянущейся за танком бронетехнике выскакивали зараженные. Их валили и отбирали споровые мешки.
Что сказать? Свобода! Боремся с рабством во всём мире, спасаем экологию, слушаем регги, иногда транс, курим траву и в хрен не ставим никакие авторитеты. В общем, всё как в нашем мире, только в нашем мире им автоматов не дают.
Тыц-тыц, бум, бум, тыц-тыц, бум, бум, тыц-тыц, бум бум. Прошла смена очередной мелодии. Справа, впереди на два часа, я уже знал, что встретиться небольшая группа муров, человек пятнадцать. Моё умение по-прежнему развивалось. Я уже не просто знал, а мог у своего чувства уточнить — где, сколько, чего, но портить такой приятный момент не хотелось.
После очередной группы не очень умных заражённых, выскочивших проверить, что это за такой концерт, пацаны сменили обоймы, сменили в зубах папиросы и разбрелись по пикапам. Кое-кто забрался на броню неспешно ползущего тяжелого танка и прочей бронетехники. Идиллический момент не хотелось портить, но до противника уже километров пять осталось, надо нашим ребятам дать собраться.