Мы задали этот вопрос неспроста. Помимо основных целей нашего интервью мы хотели узнать ответ на давно интересующий нас вопрос: как же пишутся романы. Если мы узнаем это, то сможем и сами попробовать.
— Посмотрим сначала бычков, — сказал Великий Романист. — У меня тут пара бычков, которые наверняка вас заинтересуют.
Мы в этом не сомневались.
Романист подвел нас к маленькой зеленой изгороди, за которой два свирепых зверя жевали зерно. Звери не спускали с нас глаз, не переставая жевать.
— Впечатляет? — поинтересовался Великий Романист.
Мы уверили его, что бычки, несомненно, соответствуют нашему представлению о лучших в мире бычках.
— Не хотите к ним пройти?
Романист отпер калитку.
Мы отпрянули. Зачем тревожить быков?
Романист заметил наши колебания.
— Не бойтесь, — проговорил он. — Едва ли они вас тронут. Я без опаски каждое утро отправляю к ним своего работника.
Мы восхищенно взглянули на Романиста, понимая, что, как и многие другие наши писатели, актеры и даже мыслители, это свободный человек во всех смыслах этого слова.
Тем не менее мы потрясли головой.
Быки, объяснили мы, не входят в сферу интересов наших сегодняшних исследований. Нас скорее интересуют методы его писательской работы.
— Методы моей работы? — переспросил он, когда мы вернулись на дорожку. — Вообще-то, я едва ли пользуюсь какими-то методами.
— Как вы придумываете завязку своего нового романа? — спросили мы, доставая блокнот и карандаш.
— Ну, обычно я прихожу сюда и сижу в свинарнике, пока не обнаруживаю подходящих персонажей.
— Этот процесс занимает много времени?
— Не слишком. Как правило, достаточно полчаса провести среди боровов, и ты уже видишь главного героя.
— А что потом?
— О, потом я отправляюсь к ульям, раскуриваю трубочку и наблюдаю в поисках сюжета.
— И находите его?
— Всегда. Затем, набросав несколько заметок, отправляюсь на десятимильную прогулку со своими лайками, а потом возвращаюсь повозиться с бычками.
Мы не удержались и вздохнули. Написание романов явно переходило в разряд недосягаемых мечтаний.
— А козел в вашем хозяйстве имеется? — спросили мы.
— О, конечно. Резвый парень. Не хотите взглянуть?
Мы покачали головой. Видимо, на нашем лице отразилось разочарование. В очередной раз. Мы понимали правильность и даже полезность метода, при помощи которого написаны великие романы современности — при непосредственном участии козлов, собак, боровов и молодых бычков. Понимали мы и то, что метод этот не для нас.
Мы позволили себе еще один вопрос.
— Как рано вы встаете?
— Между четырьмя и пятью, — ответил Романист.
— И, конечно, сразу же ныряете в реку — даже зимой?
— Конечно.
— Без сомнения, — продолжали мы с плохо скрываемой горечью, — вы предпочитаете, чтобы вода была скована толстым слоем льда?
— О, безусловно!
Мы молчали. Мы давно уже поняли причину наших жизненных невзгод, тем не менее больно было получить лишнее тому подтверждение. Ледяной вопрос стоял на нашем пути уже сорок семь лет!
По-видимому, Великий Романист заметил, как мы удручены.
— Идемте в дом, — предложил он. — Жена угостит вас чашкой чая.
Несколькими мгновениями позже мы напрочь забыли о наших горестях, оказавшись в обществе одной из самых очаровательных хозяек, с которыми нам когда-либо доводилось встречаться.
Мы пристроились на низеньком табурете рядом с Этелиндой Афтерсот, которая со свойственной ей грацией восседала за чайным столиком.
— Итак, вы хотите узнать о методах моей работы? — сказала она, наливая горячий чай нам на ноги.
— Хотим, — ответили мы и достали блокнот, понемногу обретая былой энтузиазм. Мы не возражаем, когда нас обливают горячим чаем, лишь бы обращались с нами по-человечески. — Не расскажете ли вы нам, — продолжали мы, — какой метод вы предпочитаете, приступая к роману?
— Я всегда начинаю с изучения, — сообщила Этелинда Афтерсот.
— Изучения? — переспросили мы.
— Да, я имею в виду изучение реальных событий. Возьмем, например, мой роман «Из жизни прачки»… еще чаю?
— Нет-нет, — сказали мы.
— Так вот, чтобы написать эту книгу, я сначала два года отработала в прачечной.
— Два года! — воскликнули мы. — Но зачем?
— Чтобы погрузиться в атмосферу.
— В атмосферу пара?
— О нет, — ответила миссис Афтерсот. — С паром я разбиралась отдельно. Прошла курс по пару в технической школе.
— Как такое может быть? — спросили мы, и наше сердце вновь упало. — Разве нужно было все это делать?
— А разве можно по-другому? Мой роман начинается — вы, конечно же, помните — со сцены в котельной. Еще чаю?
— Да, — сказали мы, убирая ноги. — Нет… спасибо.
— Полагаю, тогда вам ясно, что начинать надо было непременно с описания устройства бойлера.
Мы кивнули.
— Великолепная задумка.
— Моя жена, — прервал нас Великий Романист — на колени ему пристроила голову здоровенная датская гончая, которую он кормил тостом с маслом, не забывая при этом приводить в порядок набор насадок для ловли форели внахлест. — Моя жена — великая труженица.
— Вы всегда пользуетесь этим методом? — поинтересовались мы.
— Всегда. Прежде чем родилась «Вязальщица Фредерика», — я полгода проработала на вязальной фабрике. А чтобы написать «Из грязи», пришлось много месяцев исследовать предмет.
— Какой предмет?
— Грязь, ил, глину. Я училась работать с ней. Согласитесь, чтобы написать такую книгу, необходимо отлично разбираться в грязи — во всех ее проявлениях.
— Какой роман вы задумываете сейчас? — допытывались мы.
— Моя новая книга, — провозгласила мадам Романистка, — будет посвящена…чаю?.. маринованию — совершенно новая область.
— Потрясающая область, — пробормотали мы.
— И абсолютно новая. Некоторые наши авторы посвятили свое творчество бойне. В Англии прекрасно освещено производство джема. Но, насколько я помню, никто пока не обратил внимания на маринады. Надеюсь, мне удастся, — добавила Этелинда Афтерсот со свойственной ей скромностью, — создать первый цикл маринадных романов, посвященный судьбе семьи, занимающейся маринованием на протяжении четырех или пяти поколений.
— Четырех или пяти! — с энтузиазмом воскликнули мы. — Пусть лучше будет десять. А планируете ли вы написать что-то после этого?
— Несомненно, — рассмеялась Романистка. — Я всегда планирую далеко вперед. Я собираюсь заняться изучением жизни в исправительном доме.
— Изнутри? — Мы поежились.
— Конечно. Мне придется отправиться в тюрьму на два-три года.
— Но как вы туда попадете? — спросили мы, потрясенные спокойной решимостью этой хрупкой женщины.
— Я потребую этого по праву, — спокойно ответила она. — Во главе отряда пылающих энтузиазмом женщин я приду к сильным мира сего и потребую, чтобы меня заключили в тюрьму. Уверена, учитывая мои заслуги, мне не откажут.
— Безусловно, — поддержали мы.
И поднялись уходить.
Супруги-романисты тепло простились с нами. Мистер Афтерсот даже проводил нас до двери и любезно указал короткий путь через пасеку и лужайку, где паслись быки, прямо на большак.
Мы не спеша уходили прочь в сгущающихся сумерках. Решение было принято: написание романов — не для нас. В тюрьму можно попасть и другим способом.
Тем не менее вдруг наше интервью станет для кого-то подспорьем.
IX. Новое образование
(пер. А. Криволапова)
— Итак, через две недели вы отправляетесь в колледж, — сказал я Юному Дарованию на веранде летнего домика. — Вам не грустно?
— В некотором роде, — ответила девушка. — И в то же время я рада, что возвращаюсь. Нельзя все время бездельничать.
Она оторвала глаза от вязанья для Красного Креста и подалась вперед в кресле-качалке.
До чего же целеустремленные нынешние студенты, подумалось мне. В мое время нам хотелось обратно в колледж не больше, чем на галеры.
— Не спорю, — сказал я. — Но я имел в виду, что учеба в колледже, в конце концов, совсем не легкое дело. Математика или там греческий — это вам не шутка, верно? Мы, помню, в свое время считали сферическую тригонометрию сложнейшей из наук.
Она с сомнением посмотрела на меня.
— Я не выбирала математику.
— О, понимаю, Поэтому вам не нужно ее учить. А что, в таком случае, вы выбрали?
— На ближайшие полсеместра — это шесть недель — я выбрала обществоведение.
— Э-э… а что это?
— О, это ужасно интересно. Это изучение условий.
— Условий чего?
— Всего. Возможно, я не сумею правильно объяснить. У меня есть проспект колледжа, если хотите, посмотрите там. Мы занимаемся Обществом.