Читать интересную книгу Сердце Анубиса - Юрий Бригадир

Карат получил хранящийся для него на дне холодильника пакет со всякой вкуснятиной и залез в него лицом по уши. Аппетитный хруст витал в воздухе. И мы сели за кухонный стол, потирая руки.

— Ирка — баба хорошая, — сказал Вася. Только не любит, когда я пью. У нее ведь муж был и от этого дела умер. Ну, или не от этого, кто знает — заснул пьяный, проснулся мертвый. Она меня замучила — будит, понимаешь, по ночам, когда ей кажется, что я не дышу. А я ж не храплю. Вот и будит. Да еще спросонья как вскрикнет! Я вскакиваю и хуею. Тревога, по коням, немцы в городе и все такое. Потом успокаивает. А сна-то нет уже! Вот и сплю днем. Но скоро это прекратится…

— Почему? — спросил я, делая себе самый вкусный бутерброд на свете.

— Так работать же надо. Тут знакомый мой фирмочку организовал — приглашает.

— Что делать будешь?

— Да так, коммерция. Светка ж меня не зря натаскивала. Ты ж в курсе — она еще и советское время делами заправляла. Не дай бог, сейчас наши пути с ней перехлестнуться — все, кранты, сожрет и не подавится! Ну да насрать, разберемся. Дай-ка я музыку включу.

Вася включил магнитофон, стоящий на холодильнике. Оттуда потек разнузданный русский шансон. В России все разнузданное — даже шансон, который в оригинале если не сдержан, то хоть при бабочке. Здесь никаких бабочек не было. Косоворотка, знаете ли. Мы чокнулись и выпили, закусив небесной сельдью в горчичном соусе. Потек, потек мир отдельно от нас. Красота. Пускай течет. А мы — смотреть будем. Художники мы. Пиросманишвили. Пир трех князей. Такое вот состояние.

После третьей стопки Вася вдруг загрустил.

— Ты чего? — спросил я.

— Да песня, мать ее… Была у меня в институте подруга. Никаких сексов. Просто охуительная девушка Лена одного со мной роста, крупная и здоровая как лошадь. Кровь с молоком. Вообще я ходил не к ней, а к ее подружке… вот черт, забыл, как зовут. Они жили в комнате на двоих. На втором этаже. Я — на пятом. В комнате на четверых. Вертеп разврата. Пивная нора. Филиал хора имени Пятницкого. Я — единственный городской с нашего курса, кто жил в общежитии. На четвертом курсе меня, наконец, выкинули оттуда на хуй. Выкинуть-то выкинули, а как меня выгнать реально? Никак. Не тюрьма, не зона. Захотел — зашел. Захотел — вышел. А поскольку на непроживающего вообще никакой управы — отстали. И я опять стал там жить. Но это так, к слову.

Ленка была здоровая, как лошадь. Ну, это я уже говорил. С ее подружкой у меня чего-то не заладилось. Потом эта подружка стала часто где-то шляться и, в общем, Ленка подолгу жила вообще одна. Я, по старой памяти, заходил. Приду — этой подруги нет. Принесу, чего сворую в учхозе, поесть. Или водки. Она пила, но не сильно. Идеальный для меня собутыльник была. Поговорим, поржем. Петь тоже любила. Хорошо пела. Допоздна сидели. Потом идти неохота, да и куда идти — мои сокамерники уже ни тятя, ни мама. Пойло выжрали. Еще и кровать мою заняли. Вытряхивай их, невменяемых. Больно надо. Ленка говорит — ложись на соседнюю, все равно ее нет. Повторяю — без всяких разговоров о сексе и прочей ерунде. Ну не воспринимал я ее с этой точки зрения. Упадем, в темноте еще разговариваем. Хорошо с ней было. Просто.

Дальше — больше. Было время, я вообще у нее жил несколько месяцев. Такая семейная идиллия без всякого намека на семью. Вечером собирается на свидание — Вася, посмотри, как я? Ленка, тебя кто такую вообще трахать будет? Иди сюда. Волосы распущу, пуговицу расстегну на вороте — вот теперь иди. Вообще никакой ревности. Друзья. Она мне рубашку гладит перед свиданием. Ругается. Как можно в такой мятой ходить? Про нас уже говорили, как про состоявшуюся пару. А нам до лампы. Летом на пляже к экзаменам готовились. Она на спине, под газетой, я голову ей на пузо положу и читаю вслух. Потом она перевернется на живот и рассказывает. Я поправляю. Самое интересное — так я вообще ничего не запоминал. Только ночью, почему-то. Но почитать Ленке — отчего не почитать. Пусть запоминает. И подушка классная. Я ж говорю — здоровая как лошадь. Плавала она — как подводная лодка. Всплывает — волна по пляжу.

Как-то влюбилась сильно. Мучилась — смотреть было тошно. Я ей «Абрикотину» принесу, отпою — ничего, оживает. Классная штука для женщин — «Абрикотин». Сам я его не очень — сладкий. Но запах! Свежими абрикосами пахнет, без всяких примесей. Недели две тосковала, бросил он ее. Бывает. Я ее силой на экзамены водил. Ну, не идет, и все! Хоть убей! Поднял ее как-то, да взял неловко — удержал, но руку вывернул. Говорю, сукина дочь, не пойдешь — считай, зря я руку повредил. Пошла. Сдала. На пятерку. Мы оба с ней отличники были. Как-то институт собрал всех их — много получилось — и устроил что-то типа праздника. Ленка меня потом тащила по закоулкам, еле живого. Впрочем, как-то и я ее тащил. Свалил на кровать, накрыл одеялом. Наградил братским поцелуем и ушел догуливать. Одну зиму страшно холодно было. Батареи — так, фикция одна. Помню, каникулы. Две, что ли, недели. И все, само собой, разъехались. В общежитии — пузырь распить не с кем. Тишина и холод собачий. А Ленка осталась. Она там где-то еще работала и не могла уехать. Я тоже что-то делал. Мы сдвинули кровати, я притащил все одеяла со своей комнаты и мы совместными усилиями свили кокон. Это у нас называлось — «гнездо». Заберемся внутрь и спим до утра. Какой там секс. И в мыслях не было. У ней тогда курсант какой-то был. А у меня… Вообще экзотика. Баба замужняя. На другом конце города. С ребенком. На студенческой «малине». Я там тоже несколько месяцев провел. Но именно эти две недели мы как-то никуда не рвались. Из-за холода, что ли. Утром надо чай ставить. Долго препираемся — кто будет вылезать. Одни маты. Потом я все же устроил Африку — спер «козла» в соседнем блоке. Там нихром — в палец толщиной и через пять минут — сауна. Одна беда — пробки вылетали с завидной аккуратностью. Со второго или с третьего — плохо помню — курса стали мы в летнее время работать кто где на практике. Она родом с Читинской области, ее сразу в родном селе агрономом поставили и горя не знали. Я, понятно, по экспедициям. Науку двигать, спирт гидролизный пить и прочие радости.

На пятом курсе диплом в первый день сдавал. Защита, если память не изменяет, на месяц растянулась. Я тыквой покрутил — ну, не хочу я месяц ждать. Жить хочу. Пошел на кафедру — говорю, первый буду. Нас там трое таких набралось, тунеядцев. Одно плохо — режим получается ну совсем нереальный. Без сна и отдыха. Про водку и говорить не приходится — не вписывается она. Ленка что, у Ленки еще материалы какие-то должны были подъехать — у нее времени валом и не торопится она. А я тороплюсь. Надо первым отстреляться и потом месяц гулять и не думать ни о чем. Пошел к Ленке. Посмотрели, посчитали. Реально, но не очень. Успеваю, но в притык. Вызвалась помогать. Ничего подобного. Сам, все сам. Только единственное — за книгами она мне бегала. А так — сам. Последние три дня запомнил. 36 часов без сна. 5 часов сна. 24 часа без сна. 7 часов сна. Кофе в зернах сам молол на кухне и пил тазиками. Успел.

Вышел из аудитории, плакаты свои с таблицами на полу разложил, потоптал ногами. Традиция. Еще полчаса назад пылинки с них сдувал. Тут же, в коридоре, бутылку пива из горлышка. И накатила такая тоска — хоть вешайся. Еле дождался результатов и пошел к Ленке. Хотел, вообще говоря, в кабак. А пошел к Ленке. Она сидит, на меня смотрит, ничего понять не может. А я и сам ничего понять не могу. Тошно как-то, бессмысленно все — и учеба эта, и диплом этот, и весь мир.

Весь месяц пил. Все бегают, суетятся, а я пью и пью. Лежу в общаге пузом кверху и пью. Очередная партия отстрелявшихся зайдет с пойлом и я с ними. Таблицу какую-нибудь напишу очередному дипломнику и опять пью. Я хорошо таблицы писал. Тогда я еще мог это делать и пьяный. Почернел за месяц как черт. Ленке, конечно, тоже написал.

Не заметил, как время прощаться пришло. В тумане прошел грандиозный отходняк в ресторане. Потом какие-то ночные крики с ракетницами. Фейерверк. Цыплята табака. Ничего не заметил. Одни тени.

Помню только последний день. Уже все разъехались. Девчонки вообще почти все и навсегда. Парни тоже почти все, но не навсегда — через несколько дней все должны были вернуться на сборы сроком на 45 суток. Офицерье, как никак. Мне куда ехать — я местный. А Ленка здесь, какие-то дела у нее, не уезжает. Пришел к ней.

И комната та же, да не та. Все изменилось. Она бутылку достала. Выпили. Не поется. Не пьется. Всего-то половину и выпили. Стемнело. Я завтра уезжаю, Вася. Утром.

И — как гром с неба. Такого секса, дикого, животного, у меня никогда не было. Я думал, я умру. Тишина, ночь, а мы говорим — а помнишь, а помнишь. И опять секс. И опять говорим. И ночь — как свечка. Сгорела, как не было. …Я провожал ее рано утром на вокзал. Она разревелась на перроне, странно ее было видеть такую — здоровую, крепкую, кровь с молоком и совсем беспомощную. Я пытался что-то сказать, но она закрывала мне рот своими губами, говоря только одно слово — молчи, молчи. Молчи.