— Значит, если в пути меня что-нибудь задержит, или Мъяонелю не понравиться и это сердце, моя возлюбленная умрет?
— Выходит, что так, мой мальчик. Тем более тебе следует оставить пустые разговоры и поскорее отправиться в дорогу.
— О нет, мудрая Гветхинг! Кажется, я нашел куда лучшее решение. Посмотрим, понравиться ли Мъяонелю сердце самой лживой из всех шарлатанок, когда-либо живших на свете!
И он набросился на старуху. В тот же миг позади раздалось рычание — это собака и крыса, верные слуги Гветхинг, поспешили к ней на помощь. Но доспехи защитили Тайленара от их зубов. Волшебным мечом он убил крысу и поразил собаку, а затем снова обернулся к Гветхинг. Но ее уже не было на том месте. Воспользовавшись волшебным плащом, ведьма стала невидимой.
Долго Тайленар стоял посреди хижины, пялясь в пустоту, и пытаясь обнаружить старуху по скрипению половиц, но тщетно — потому что тот, кто носит волшебный плащ, становится неуязвимым, невидимым и невесомым. Однако когда юноша уже совсем отчаялся, то заметил крохотное серое пятнышко у самого пола — именно в этом месте в плаще имелась маленькая дырочка, прогрызенная мышью. Тайленар шагнул к этому месту, и содрал с ведьмы плащ, а потом, наступив на горло собственной чести, убил ее и вырвал из ее груди сердце. И в третий раз позвал Мъяонеля.
И когда Хозяин Безумной Рощи пришел, без слов протянул ему Тайленар еще трепещущее, теплое сердце колдуньи.
Мъяонель, взвесив в руке сей предмет, сказал так:
— Что ж, закономерное завершение жизни для такой пройдохи. Можно только удивляться тому, что прочие посетители не убили ее раньше. Скольких людей, магов и демонов одурачила Повелительница Глупости! Даже некоторые боги, говорят, были в числе ее жертв. Можно только позавидовать ее уму, хитрости и воле. Воистину, она была необычным существом даже среди нас, Обладающих Силой. Однако…
— Что на этот раз, будь ты проклят, чародей?!! — Истошно закричал юноша.
— Однако, ее душа — душа женщины. Я могу уважать Гветхинг, но не приму ее сердца. Ведь если я приму его, то стану влюбляться в мужчин, а не в женщин, и начну интересоваться красивыми мальчиками, а не тем, что пристало мужчине. К чему мне такие сложности?
— Но моя невеста может умереть, пока я буду отыскивать тебе что-то новое!
— Мне нет дела до твоей невесты.
— Но как мне быть?!!
— Мне нет дела и до тебя тоже. Принеси мне сердце, которое я найду подходящим для себя — и тогда я выполню твою просьбу. Не раньше.
Все это Мъяонель произнес все тем же ровным равнодушным голосом, каким говорил с юношей и прежде, и Тайленару на миг представилось, что разговаривает он не с живым существом, а судьбой или смертью, или с ожившим чучелом, манекеном, машиной.
И тогда он прошептал:
— Может быть, мое сердце сгодится тебе?
— Возможно, — ответил Мъяонель. — Но сначала я должен его взвесить.
Тогда юноша снял доспехи и вскрыл волшебным мечом себе грудь. Он вынул из груди источник жизни и сосредоточие своей души, и, слабея с каждой секундой (ибо драконья кровь позволяла ему жить некоторое время даже и с такой раной), протянул свое сердце Мъяонелю. И Мъяонель бережно взял сей предмет из холодеющих пальцев юноши.
— Да, — сказал он. — Да. Сердце, умеющее любить и способное ненавидеть. Способное на подлость, но никогда не предающее себя само. Готовое без колебаний погубить целый город, чтобы спасти жизнь того, кого любит. Беспринципное, подлое, гордое, доверчивое, глупое. Это — лучшее из всего, что ты предлагал мне, и я принимаю твой дар. Умри с миром.
И юноша недвижно застыл у его ног. Кровь перестала бешено вытекать из его тела, теперь она лилась медленно, неохотно, широкой лужей растекаясь по хижине старой прорицательницы. Некоторое время Мъяонель еще стоял над трупом юноши, а потом сотворил волшебную дорогу и отправился в царство Казориуса. Сердце он пока поместил в хрустальную шкатулку — ибо посчитал неразумным являться в дом того, кого называют Повелителем Сердец, имея в груди нечто, подвластное его Силе.
В колдовском поединке он одолел Казориуса и подверг его страшнейшей для магов участи — сковав, отнес в Земли Изгнанников. Под небом той проклятой страны истощалась и приходила в упадок любая магия, и волшебник, поживший там некоторое время, неизбежно терял свой колдовской талант. Оставив Казориуса в Землях Изгнанников, Мъяонель поспешил обратно. Во дворце тирана, заняв его золоченое кресло, Мъяонель отыскал невидимые нити, которыми Казориус связывал сердца своих подданных и сущности тех вещей, до которых мог дотянуться. Словно в центре грандиозной паутины оказался Мъяонель, и ощутил, как испуганно вибрируют нити, лишившиеся крепкой хватки Казориуса. Страна слабела с каждым часом, ибо из единого организма, в который превратил ее Казориус, неожиданно была вырвана самая важная часть — он сам. И земля рыдала, умоляя вернуть ей тирана, а люди, населявшие столицу, посылали проклятья тем силам, что унесли Казориуса и лишили их, его подданных, его благословленной власти.
И, наблюдая за судорожными движениями паутины, Мъяонель воззвал к своей Силе. И то, что было частью его собственной магии, то, что так презирали, боялись и отвергали люди, то, чего они гнушались и перед чем испытывали неодолимое отвращение — гниль, распад, безумие, умирание, яд и страх, и еще многое, подобное этому — вняло его призыву. Призрачные деревья Безумной Рощи окружили его, ломая камни и стены дворца, тени затанцевали в сумрачном воздухе, а тяжелые гранитные глыбы, железные решетки и толстые балки исказились, как будто состояли из воска, и вот, вдруг, в центре их возник огонь и заставил воск таять и меняться. Своей Силой Мъяонель прикоснулся к волшебной сети — самому дорогому, что еще оставалось у людей той страны после исчезновения Казориуса. Сеть, как живая, корчилась и извивалась, не желая умирать, но огонь Мъяонеля, огонь гнили, огонь безумия и хаоса, огонь смерти и вырождения, уже коснулся ее, и сеть распалась, сожженная, источенная плесенью, изъеденная бесчисленными насекомыми. А потом Сила вернулась к волшебнику: будто миллиарды крохотных насекомьих тел устремились к нему и скрылись в складках его плаща — и Мъяонель, оглядев разрушения, причиненные этому месту, сказал себе сам: «Договор исполнен.» И, вынув теплое сердце юноши из хрустального ларца, поместил средоточье души Тайленара себе в грудь.
По-прежнему сидя на золотом троне (это было единственное сидение в центральном зале дворца), он ждал изменений. Оболочка воли и силы, сгущенная вокруг сердца, растворялась в чародее, не оставляя следа, а его собственная магия проникала в новое сердце, переиначивая его, принимая в себя, заставляя двигаться и жить. В этот час все чувства Мъяонеля вдруг обострились — он услышал, как за окном продолжают изрыгать проклятья рабы бывшего тирана, возненавидевшие освободителя за то, что он лишил их ошейников, и презирая то особенное волшебство, к которому он был причастен; увидел — внутренним зрением — как разгораются на улицах города ссоры и драки, как подданные Казориуса бродят по улицам, словно слепые, как навеки замолкает земля, потерявшая своего господина, и засыпает, умирает, становится бесплодной. Он сидел на троне, смотрел и слушал, оставаясь безучастным. Он ждал в себе перемен, а они медлили, и он уже стал опасаться, когда…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});