Настоящая опасность таилась в возможных черкесских атаках, поддержанных войсками союзников с моря, и во вторжении Шамиля в Кахетию. Кроме того, не было полной уверенности и в том, что «мирное» мусульманское население Восточного Закавказья останется лояльным к России, узнав об успехах турецких и союзных войск или о персидском вторжении.
Вероятность турецкого наступления и мусульманских атак помогла русской администрации приобрести горячую поддержку со стороны грузинских и армянских христиан. После Кахетинского восстания 1812 г. у Российской империи практически не было проблем с грузинами и никогда – с армянами. Некоторые грузинские офицеры разделяли идеи декабристов; в Гурии вспыхнуло несколько небольших крестьянских восстаний. В годы войны 1828–1829 гг. грузины (за исключением гурийцев, которым турки угрожали напрямую) весьма неохотно вступали в ряды русской армии, и Паскевичу было гораздо проще набрать мусульман в два своих великолепных полка нерегулярной конницы. Однако в последней четверти XIX в. грузинская знать попала под влияние русского образа жизни (особенно военного), и многие грузинские офицеры, а также офицеры смешанного грузинско-армянского происхождения добились в императорской армии командных постов: Андроников, Бебутов, Орбелиани, Багратион, Чавчавадзе и Эрнстов. В тот период в Грузии не было серьезных антироссийских настроений – ни среди дворянства, ни среди крестьянства. Грузинский национализм появился в конце века уже в буржуазной среде.
Опасаясь турок и своих мусульманских соседей, крестьяне не отставали от дворян в демонстрации преданности России. Призыв князя Воронцова, очень популярного на Кавказе человека, был встречен с энтузиазмом. В Имеретин и Восточной Грузии было набрано четыре регулярных батальона, а в Картли и Кахетии, которым угрожали свирепые мюриды Шамиля, – десять дружин по тысяче человек в каждой. В Имеретин 5 тыс. человек ушли в ополчение, в Гурии – 3 тыс. (традиционно гурийцы считались лучшими стрелками) и около 2 тыс. – в Мингрелии. Некоторые из этих частей, в особенности гурийские и имеретинские дружины, проявили отличные бойцовские качества и составили очень ценное пополнение для 20-тысячной русской армии на Кавказе.
Надежды, которые турки возлагали на горцев, вскоре рассеялись; оказалось, что у мюридов и черкесов почти не было общих интересов, а самих черкесов разделяла межплеменная вражда. Когда весной 1854 г. в Черном море появился флот союзников и русские приступили к эвакуации всех прибрежных крепостей к югу от Анапы, казалось, что настало время для восстания черкесов. Однако в Стамбул прибыл наиб, или посол, Шамиля в Черкесии Мухаммад Амин и стал жаловаться на то, что черкесы не хотят подниматься против России. В Сухум был отправлен Сефер-бей, глава Черкесского комитета, созданного в Стамбуле, эмигрант, служивший когда-то в русском кавалерийском полку. Его сопровождал другой эмигрант, называвший себя «Бехчет-паша». Бехчет остался в Сухуме для переговоров с абхазами, а Сефер поехал в Туапсе. Здесь шапсуги встретили его без особого энтузиазма, однако в Анапе, у натухаев, он получил более горячий прием. В Сухуме Бехчет обнаружил, что правящая в Абхазии семья князей Шервашидзе разделилась на два лагеря: христианские князья придерживались пророссийской ориентации, а Искандер (Александр) Шервашидзе, мусульманин, был готов сотрудничать с турками и просил признать его правителем Абхазии, а также присоединить к его владениям соседнюю мингрельскую область Самурзакан.
Территориальные претензии князя Александра сильно затруднили переговоры с князьями Дадиани в соседней Мингрелии. Это была последняя княжеская семья в Грузии, которая сохранила относительную независимость при русском правлении. На регентшу, княгиню Дадиани[31], оказывал определенное влияние французский учитель, подвизавшийся при ее дворе в Зугдиди, однако эта дама предпочла воздержаться от помощи туркам, поскольку мингрельское крестьянство в течение нескольких веков страдало от опустошительных набегов турок и абхазов. Все переговоры прекратились, когда побережье от Анапы до Редут-Кале стало ничейной землей; только в устье реки Кодор и других местах неподалеку от побережья сохранились небольшие контингенты русских войск.
Турки не хотели отказываться от своих планов наступления на Кавказе и предлагали союзникам высадиться на побережье и начать тройное наступление из Батума, Ардагана и Карса на Кутаиси, Ахалцихе и Александрополь. Их главными целями были общее восстание мусульманского населения и захват Тифлиса.
Однако союзники не проявили интереса к турецким предложениям. Британия мечтала уничтожить господство русского флота на Черном море и стабилизировать позиции Османской империи на Балканах и в Малой Азии. Один лишь Пальмерстон, возможно, предвидел более широкие перспективы общего европейского наступления на Российскую империю, включая использование потенциальных национальных движений в русских владениях, однако осуществить эти планы не позволила чрезмерная чувствительность Пруссии и Австрии по поводу Польши.
Луи-Наполеон вынашивал романтические мечты о реванше за поражение своего дяди в 1812 г. Однако в первую очередь он собирался отомстить за крупное дипломатическое поражение, которое понесла Орлеанская монархия во время Ближневосточного кризиса 1841–1842 гг. В союзе с сильной морской державой – Британией – он предвкушал легкий и быстрый успех.
Главной задачей союзников стало уничтожение российского Черноморского флота; все другие цели были подчинены этой. Однако для ликвидации российского флота необходимо было захватить его хорошо укрепленную базу – порт Севастополь, который нельзя было уничтожить одной лишь атакой с моря. Союзники понимали необходимость нападения на город со стороны суши, но для этого необходимо было иметь огромный транспортный флот, а уже одно это исключало проведение крупной операции на Черноморском побережье. Проблема транспортировки войск занимала все внимание и все силы союзников; на турецкой территории, в болгарских портах Варна и Каварна, создали временные базы. Необходимо было также держать лучшие войска турецкой армии в крепостях, расположенных в этом четырехугольнике, чтобы защитить его базы от русского нападения с территории Добруджи или из-за Дуная.
Британские и французские наблюдатели посетили Кавказское побережье, но ни перспектива эффективных действия со стороны черкесов, ни условия, в которых находились турецкие войска в Армении, не произвели на них особого впечатления.
Интересно поразмышлять о том, как развивались бы события, если бы главные действия союзников были направлены на изгнание России с Кавказа. Они, пользуясь господством своего флота на море, могли бы беспрепятственно перевозить сюда войска и отрезать Северный Кавказ от всей остальной России; однако русские все равно могли бы доставлять воинские подкрепления в Дербент и Баку по длинному Волго-Каспийскому пути. Несмотря на мрачные прогнозы генерала Рида, Россия, скорее всего, сумела бы подавить любое выступление мюридов, движение которых в ту пору, несомненно, находилось в упадке. Одновременно союзники не смогли бы добиться решающих побед, высадив свои войска на побережье Кавказа, а если бы они вторглись в болотистые равнины Мингрелии (что они и сделали в 1855 г.), то русские, сосредоточив свои силы в Сурамских горах, навязали бы им кровопролитные бои.
Завоевание Кавказа, даже если бы союзникам удалось этого добиться, не стало бы долговечным, если бы они не создали здесь постоянный военный протекторат, который противостоял бы возродившейся мощи России. Турецкая империя, которая уже демонстрировала признаки близкого распада, не способна была выполнять обязанности защитницы различных народов Кавказа и решать связанные с этим проблемы. А любая западная держава смогла бы организовать защиту и оборону этих мест от русского реванша только в том случае, если бы ей удалось создать безопасные линии коммуникаций, а для этого inter alia[32] потребовалась бы оккупация проливов и закамуфлированный протекторат над Османской империей и контроль над ее вооруженными силами.
Для морской державы вроде Великобритании оккупация и защита Кавказа создала бы проблемы, сравнимые по своей сложности с проблемами удержания Индии и Египта. Разница заключалась бы в том, что связь с Индией и Египтом осуществлялась в основном по морю, на Кавказе же оккупировавшая его морская держава находилась бы под постоянной угрозой нападения со стороны более удачно расположенной сухопутной соседки, а безопасность морских коммуникаций во многом зависела бы от различных составляющих международной политики. Такая проблема возникла, но уже в современном виде, в 1919–1920 гг., и решения ее по тем же самым политическим и стратегическим причинам так и не нашлось.