«Он так и не узнал меня. Раньше все смотрели на мою косу, а не на мое лицо!»
– Разве мы на «ты»?
– Да, – бойко, без тени сомнения, ответил Харитонов. – Слушай, раз такие дела, может, посидим где-нибудь? Только я сейчас переоденусь… Две минуты!
– Мне холодно.
– Что? – Он потрогал рукав ее пальто. – Э, да, пальтишко совсем не для зимы! Идем ко мне.
Агния подняла голову, посмотрела ему в лицо. И сказала:
– Идем.
В лифте он стоял близко, с едва заметной улыбкой утыкался ей в волосы лицом, словно невзначай, – Агния наблюдала за Харитоновым в зеркало.
– Ты белокурая бестия, – прошептал он тоном заговорщика. – Я это еще вчера заметил.
– Я – Агния. Бедная овечка, – поправила она его.
– Нет, ты белокурая бестия! Ты – огонь.
В его квартире пахло табаком и чем-то кислым.
Харитонов помог Агнии снять пальто.
– Сапожки можешь не снимать. Сама видишь, как у меня тут…
– Нет. Я сниму.
– Айн момент. – Харитонов сел на корточки, расстегнул «молнии» на ее сапогах. Достал из-под галошницы пластиковые женские шлепанцы и перед тем, как надеть их на Агнию, сжал в ладонях ее ступню. – Холодная. И сапожки у тебя не по сезону.
Агния, покусывая губы, произнесла отстраненно:
– Может, ты согреешь?
Харитонов поднялся, посмотрел на Агнию сверху вниз (он был на целую голову выше). И молча, решительно обнял ее, так, что спина у Агнии прогнулась, а запрокинутое лицо оказалось ровно у его губ. Он поцеловал ее горькими от табака губами. Щетина на его щеке царапнула щеку девушки.
Весь он – не слишком молодой, жилистый, прокопченный, уверенный, циничный, нахрапистый – был настолько далек от образа романтического возлюбленного, что Агния не воспринимала его всерьез. Это игра. Никаких чувств. Говорят, так надо. Ну, раз надо, так надо. Кстати, а что она должна делать?
Агния подняла руки и обняла Харитонова за шею.
Ей были неприятны его язык, губы («зачем так влажно?»), его щетина и особенно то, что Харитонов вдруг стал дышать часто.
Агния покосилась на галошницу, на распахнутые дверцы какого-то гардероба – оттуда торчали полы курток.
– Не здесь, – сказала она.
Харитонов, не выпуская ее из объятий, ловко переместился в комнату. Комната, как краем глаза заметила Агния, представляла собой жуткую берлогу. Разобранная постель, обрывки бумаги на полу, стол, на котором были навалены книги, журналы и грязная посуда. Единственным «приличным» объектом в этой комнате являлась панель огромного плазменного телевизора, но на черном выключенном экране скопилось много пыли и кто-то уже успел нарисовать пальцем рожицы…
Харитонов расстегнул на Агнии блузку и стал целовать ее плечи.
– Ты такая холодная… – Он принялся своим дыханием отогревать ее пальцы. Далее он скинул с себя одежду, потом принялся раздевать Агнию. И все эти манипуляции Харитонов производил довольно ловко и легко, что возможно только после долгих лет интенсивной практики.
Через короткий промежуток времени Агния уже лежала обнаженной спиной на чужой постели.
Его руки. Щетина. Он целовал ее ступни, что Агнии показалось верхом… нет, не неприличия, но странности, что ли?
– Господи, надо же так замерзнуть…
– А ты говорил, что я – огонь.
– Огонь – там, внутри, – быстро произнес Харитонов и снова прижался к губам Агнии. Он прикрыл ее сверху своим телом, на какое-то мгновение буквально вдавил в диван.
– Ай, – едва слышно вскрикнула Агния и закрыла глаза.
…Это была ее любимейшая сцена из «Призрака Оперы» – Призрак уводит Кристину в свое подземелье и поет дивную песню. Главная мелодия, главный «зонг» мюзикла – «In sleep he sang to me, in dreams he came… that voice which calls to me and speaks my name…». Что примерно переводилось как: «В мечтах приходит он, он снится мне, чудесный голос звал меня во сне…» На какое-то время Кристина словно теряет разум, подчиняясь Призраку, силе его страсти. Она в тот момент – лишь игрушка в его руках, она покорна и податлива…
Агния открыла глаза. На нее, не моргая, смотрел Григорий Харитонов.
– Что это было? – тихо, даже строго спросил он.
– Что? – вяло отозвалась Агния. – Ты не знаешь?.. Тоже мне, доктор.
– Господи, ты должна была меня предупредить! – воскликнул он со злостью и недоумением.
– Зачем? – Агния осторожно села, поправила волосы. Прислушалась к собственным ощущениям – и с недоумением обнаружила, что никаких физиологических неудобств не испытывает. «Как?.. И это – все? Так легко, быстро… А где боль, где страдания, которые я должна была испытать, ведь столько об этом написано, рассказано? Да, вот я наконец и стала женщиной. Но что изменилось? Какой во всем этом смысл? Чем я прежняя отличаюсь от себя теперешней?»
– Ты сумасшедшая. Вот так просто, с первым встречным…
– Прости.
– Нет, и она еще и прощения просит! Ты… – Глаза у Харитонова были круглыми, белыми от гнева и… от удивления еще, наверное.
– Что? Ну что?
– Я не понимаю!
– Мой отец назвал меня старой девой, – спокойно, даже рассудительно произнесла Агния. – Все, теперь он меня не сможет больше так называть. Пусть я и старая, но уже не дева.
Агния встала и принялась одеваться. Она по-прежнему ощущала лишь недоумение, растерянность… Досаду? Харитонов, приподнявшись на локте, молча наблюдал за ней. Когда Агния принялась аккуратно натягивать на себя колготки, он спросил:
– Ты куда?
– Домой.
– Я провожу.
– Не надо.
– Я провожу! – мрачно произнес он, вскочил. И тоже без всякого стеснения принялся одеваться при Агнии. Он был худой, жилистый, но слабым совершенно не выглядел. Он – Призрак Оперы. А есть еще где-то Рауль, нежный и прекрасный… Только вот где его сыщешь, виконта Рауля де Шаньи?..
– Погоди! – Харитонов поймал ее, попытался снова поцеловать.
– Не надо. Глупости все это.
– Да что ты за человек такой! Что случилось? Рассказывай! Ты поссорилась со своим отцом? Он тебя оскорбил? Кто он?
– Перестань. Ты действительно хочешь с головой влезть в чужие проблемы? Оно тебе надо? Тебе мало твоей работы? Не наспасался еще людей? – поморщилась Агния.
– Хотя бы расскажи!
– Зачем? Ты чувствуешь себя обязанным? За что? За такую ерунду? Это я тебе обязана!
– Агния! Вот чума… – Харитонов, прыгая одной ногой в штанине, поскакал за ней в коридор. – Стой!!! Я сказал, что я тебя провожу, и я тебя провожу!
– Не ори. Даже я не орала.
Он вдруг развернул ее к себе. При этом у Харитонова было такое странное, мрачное, злобное лицо… Он смотрел на Агнию с ненавистью. «Точно, он – Призрак Оперы».
– У меня права отобрали, через пару месяцев только смогу сесть за руль… Но я поймаю такси. – Он подал Агнии пальто.
«А ведь он так и не понял, кто я. Не догадался, что я – из соседнего подъезда! И чья я дочь…»