без оснований подозревал, что Вадим о его местонахождении «Аноде» просто не сообщил. В общем, проект «История будущего» протянул ещё некоторое время на беседах и интервью с экспертами, на каких-то левых, просто с потолка взятых материалах, а потом благополучно усох.
Сам же я, ведомый смутными ощущениями, сделал обзор по продажам жилья на международных рынках. Меня прежде всего интересовал элитный сегмент. Одну интересную закономерность я обнаружил. За последние месяцы ощутимо возросла покупка земли под застройку в гористых районах. Там строились виллы, коттеджи, посёлки закрытого типа, целые поместья, окружённые лугами и сельскохозяйственными угодьями, причём с автономными коммуникациями, водоснабжением и электричеством. Вероятно, не только к нам просачивались сведения из будущего. Кое-кто, имея такую же информацию, сделал соответствующие выводы.
То ли это были транснациональные корпорации или спецслужбы, или правительственные круги развитых стран, не знаю. Скорее, и то, и другое, и третье одновременно. Но «золотой миллиард», или, точнее, «золотой миллион», явно готовился к надвигающейся катастрофе.
Причём вряд ли их напугал наш канал, у них, вероятно, имелись свои источники.
Всё правильно: спасайся, кто может. А кто не может — пусть смотрит шоу по телевизору, слушает радио, пьёт пиво и ест попкорн.
А ещё, погрузившись всё в тот же неисчерпаемый интернет, я попытался понять: можно ли каким-либо образом на наше будущее повлиять. Ничего толкового от туда не вынес. Велеречивые футурологи, как сговорившись, понимали под будущим то роботизацию, то нанотехнологии, то виртуальную реальность, то биотех. Разве что некоторые из них ссылались на знаменитую бабочку Брэдбери: дескать, в ситуации предельной неравновесности, возникающей при трансформации мира, самое ничтожное воздействие может привести к изменению траектории. Как следствие возникнет совершенно иной цивилизационный пейзаж. Ну и что? Возможно, так оно и есть. Но где, скажите, где найти эту «бабочку», взмах крыльев которой изменит будущее?..
Ответа на данный вопрос не было ни у кого.
И тогда же, в первые дни сентября, я получил действительно последнее известие от Зарины. Сразу скажу: я его уничтожил. Более того, я стёр все куки, все временные и резервные файлы, вообще все следы от него. Мне не хотелось, чтобы об этом знал кто-нибудь, кроме меня. Я его стёр, а потом сидел, впав в какое-то сомнамбулическое состояние: видел, как шевелятся на экране айфона её губы, чувствовал её взгляд, исполненный одновременно и надежды, и безнадёжности, слышал её слова, шелестом просачивающиеся из будущего в наше суматошное настоящее.
Я пребывал как бы сразу в двух временах.
Причём оба они были для меня абсолютно реальны.
В тот вечер я пошёл к метро несколько более длинным путём: через Театралъную площадь, где, предвещая осень, уже затеплились фонари, через Харламов мост, через Вознесенский проспект, снова — по набережной причудливо изогнутого канала — его не случайно в прошлом называли Кривушей. И наконец вышел к Сенной площади, где пересекались людские потоки с трёх линий метро.
Меркли над крышами расплывчатые тени заката, загорались окна в домах и тёплой желтизной отражались в воде канала, чуть шевелились листья на тополях, в кафе, как в освещённых аквариумах, бесшумно перемещались редкие посетители, переключались светофоры с красного на зелёный и устремлялись навстречу друг другу торопящиеся прохожие. Город был, как театр, показывающий бесконечный спектакль. И только я находился вне его представления. Я шёл сквозь него, будто сквозь туман. Я был Робинзоном, выброшенным на пустынный берег после крушения корабля. Я ощущал полное и совершенное одиночество. Его невозможно было преодолеть. Когда надвигалось реальное будущее, я понимал, что ничего этого уже нет...
С чего начинается конец света? Где тот момент, когда изменения становятся необратимыми? Где та черта, за которой мы попадаем в будущее? Может быть, мы давно переступили её?
В промозглом декабре я покидал Петербург. Шёл мокрый снег, скапливались на дорогах сумасшедшие пробки, водитель ругался, дёргая машину из ряда в ряд. Поездка через центр заняла у нас час сорок минут. Я сидел в кабине такси, глядя на ледяные потёки, струящиеся по стеклу, а потом — в кафе при зале ожидания аэропорта, поскольку рейс по причине погоды дважды откладывали.
Слонялись вокруг пассажиры, катя за собой багаж на колёсиках, плавали под потолком голоса, извещающие о прибытии и отбытии авиарейсов, девушки за соседним столиком, тоже летевшие в Белград, с бесконечными подробностями обсуждали каких-то подруг. Спектакль миражей продолжался, а я пил кофе и думал, что будущее предотвратить нельзя. Оно неизбежно. Оно беспощадно и неумолимо. Оно — в природе времени, в структуре нашего бытия. Оно всё равно поднимется над горизонтом гигантской волной и смоет то настоящее, что нам кажется вечным. Исчезнет кукольное здание аэропорта, замрут в музейном безмолвии под сумрачной толщей вод опустевшие города, провалятся в небытие автострады и рельсы, лишь птицы будут порхать над островами архипелага, в который превратится суша.
Я думал, что это действительно неизбежно. Что бы там ни провозглашал со сцены Садовников, но я не питал иллюзий насчёт воздействия нашего фильма. Конец света уже заезжен американскими блокбастерами. Мир, посмотрев на очередной из них, не вздрогнет и не очнётся. Человечество не возьмётся за руки, что бы предотвратить катастрофу. Никакие предупреждения более не подействуют, хоть начертай их огненными знаками на небесах. Воспринято это будет только как шоу. В нашей суматошной реальности, где один фантом поспешно наслаивается на другой, уже никто ни во что не верит. Мы — цивилизация одиночек, и потому, когда катаклизм разразится, каждый будет сам за себя.
Время от времени я доставал из кармана листок с распечаткой. Это и было последнее, что я получил от Зарины. Кто-то из «самокатчиков», вероятно, айтишник, умудрился каким-то образом раскопать её «облако» в гугле и скачал оттуда несколько фотографий. Ну, вилла и бассейн меня мало интересовали, пальмы — тоже, что я декоративных пальм не видал, но на одной из них были запечатлены Ирма с Зариной, мать и дочь, держащиеся за руки, на фоне океанической синевы. Обе — в летних платьях. Зарина прижимает к груди игрушечную обезьянку. Ей, наверное, тут лет пять.
Эту фотографию я никому не показывал.
Я не знал, что произошло с Ирмой. У Зарины тоже прервалась с ней связь. В веренице своих посланий дочь лишь мельком упоминала о ней. Полагаю, Ирма так и не поверила, что ролики просачивались к нам из будущего, подвело её ведьмовское чутьё, не сумело прозреть грядущее фиолетовое свечение глаз. Катастрофа для неё оказалась такой же неожиданностью, как и для всех.Тем более, что ничто этих потрясений не предвещало. Интересно,