Читать интересную книгу Умная судьба - Илья Игнатьев

А вот содержимое, это уже моё. Ха, нам тогда и не снились такие напитки, хотя, кубинский ром, кажется, всё же попадался, и стоил он тогда, не то, чтобы очень уж дорого, но то была эпоха разнообразных Горбачёвских экзерсисов над новой общностью людей, именуемой «советским народом», и в сфере алкоголя в том числе. Так что, я хотя и помню тогда, - смутно, - кубинский ром, но пробовать мне его до середины девяностых не доводилось…

- Паш, дал бы ты мне… ёмкость. М-м, ну, кувшин, что ли…

- Который для кваса? Держи.

- Ага. Так, водка, это клюквенная, Абсолют, та-ак, грамм сто. Теперь столько же белого рома, Паш, не лезь! Вот же… И джин. Тоже примерно… да, примерно так же. А! Вино. Пашка, в холодильнике Савиньон… м-м, спасибо, тоже столько, ну, пропорции должны быть приблизительно одинаковыми. Так, это всё не бултыхаем, пусть чуть постоит.

Я встаю из-за стола, потягиваюсь, беру из холодильника лимон, подхожу к шкафам, - где же было? - так, вот она, - достаю мятную эссенцию, оборачиваюсь… Пашка изучает содержимое кувшина, - на вид! - постукивая пальцами по его стеклянному боку, - а Вовка смотрит на меня… Да, я пропал, - знакомая, незабываемая, щемящая нежность хватает моё сердце цепкой мягкой хваткой лапкой с острыми коготками, и это навсегда, эта хватка не ослабнет уже, не ослабла же эта хватка раньше, каждая из моих Любовей живёт в моём сердце…

Я капаю в каждую из импровизированных стопок по капле мятной эссенции, сыплю туда же по чуточке сахару, режу лимон, выдавливаю его в кувшин, готово.

- Готово.

- Дядя Илья, а это не смертельно?

- Да ничего с ним не будет! Наверно.

- Наверно. Вовка, в умеренных дозах это даже хорошо. Да и вы-то не попробуете, так что, не переживай.

- Да я за вас, дядь Илья…

- Ух, ты! Покраснел! Оба!

- Павел, ты… Белов, не обращай внимания.

- Да я и… он же прикалывается, дядя Илья.

- Дядя. Так-так, значит, ты мой двоюродный брат? Ага, и глаза у вас одинаковые. Ну, пипец, но это ладно, а то Пулька один, это мне мало, да и возраст у тебя подходящий, споёмся, Вовка!

- Этого я и опасаюсь, - уныло отзываюсь я, наливая моё изобретение в стопку-огурец. - Нет, это пить очень даже можно. Кстати, Павел, нашей маме нравилось, если не больше двух таких стопок выпить, то такое приятное, лёгкое опьянение, весело, и держится долго…

- А как это называется? Паш, не, я больше торта не хочу, спасибо.

- Называется? Не знаю, просто коктейль. Мой.

- Так вы и назовите, дядя Илья.

- Точно, пап, назови! По имени, во! «Дядя Илья»!

- Пашка, кончай ты…

- Белов, он так шутит, привыкнешь. А название… Ну, давайте так: «Штурмовик».

- Ил-2! - выдаёт Белов.

- Кстати, Вовка, батю же друзья так и зовут, - Ил, - с детства, да, пап?

- Да, верно. И… - я смотрю на Пашку, в его глазах вспыхивают серые искры, он мне согласно кивает… - Белов, ты меня зови тоже так, - Ил. Это и просьба, и… зови, ладно?

- А можно? Ну… Ил, - и Вовка смотрит на Пашку, как так пацаны умеют разговаривать без слов, почему мы с возрастом почти теряем это умение, оно остаётся только для любимых…

- Вот и всё, теперь только нам напиться! Вовка, давай батю крутить, он сейчас поддастся, он нам… А, пап?

- Нет. Нет. Нет. И нет.

- Пашка, а у меня дома, у мамы в холодильнике вино есть…

- Базар!

- Пристрелю, гадом буду, пристрелю обоих к чёрту…

* * *

Нет, я этим двоим не налил, разумеется, - всему есть границы, - ну, не всему, погорячился, - но я им не налил.

Ну, что ж, господа мои, а сейчас обещанное отступление с рассказом о себе-подростке.

Я был красивым пацаном. Правда. Это видно по моим тогдашним фотографиям… Ну, это-то видно, а не видно того, что можно было увидеть лишь во мне живом, реальном Иле, - Илье Герасимове, - тринадцати лет от роду.

И я был таким же, как и Белов, лукавым хитрецом, осознающим свою силу, и через осознание эта сила становилась неодолимой, но фотографии этого передать не могут почти никогда, к сожалению, или к счастью…

К счастью, скорее, - так я думаю. Я заметил, что таких, осознающих свою силу и неотразимость лукавых хитрецов немало в нашем Мире, но почти все они не знают, как именно эта сила работает, как действует её сложный механизм. И лишь единицы это постигли, или родились с этим знанием, - и через знание того, как устроен тонкий, мощный, непреодолимый механизм этой неотразимой силы, эти единицы могут то, что и не снилось другим лукавым хитрецам. Это я не про Белова, нет, это я про того, который был до него, и хоть он был и не долго, и я его не стал удерживать, но этого мне не забыть. Не знаю, смог бы я сам выдержать то наваждение долго, сохранился бы мой рассудок в целости, но по счастью такие, способные управлять, не просто излучать, а именно управлять этой силой, они непостоянны, и мы им быстро надоедаем, и они скоро перенаправляют, - о, они же это умеют! - эту силу на другие, новые свои жертвы….

Мне думается, что если бы таких было большинство, то наш Мир давно уже превратился бы в пустыню, оплавленную страстью до стеклянной ясности и прозрачной пустоты…

А Белов не такой, и я был не таким.

Да, фотографии… Красивый, я сказал? Да, красивый. И знаете, господа, какая забавная штука с этими фотографиями? Если я показываю кому-нибудь свои фотографии, на которых я снят с другими подростками, многими, - фото класса, например, то меня сразу узнают. Сразу же, мгновенно, - и не потому, что я не изменился, - ну, я и сейчас далеко не урод, но я изменился, конечно же. Узнают, потому что там, на этой фотографии 7-го «А», двое нас, самых узнаваемых, - из пацанов, - я, и тот, мой первый Вовка…

И ещё, про фотографии, - Белов спёр у меня одну, я на ней на пляже, мне четырнадцать лет. Милый снимок, я и сам так всегда считал, но Вовка спёр его… Блядь, он мне сознался, что дрочил на эту фотку! По-моему, ни в какие ворота. Но лестно мне было, - не передать, - я хоть и смеялся, но в душе плавилось и плескалось то, знакомое, тщеславие, - лукавое тщеславие хитреца-победителя…

Таких лукавых хитрецов в нашем Мире много, но есть ли ещё такие, как Белов, такие, каким был и я сам? Таких, - готовых не просто к игре, а к Любви? Вот этого не знаю. Надеюсь…

Но это всё преамбула, я это рассказал, чтобы… ну, подготовить вас и себя к основной части рассказа о себе, когда мне было столько же лет, - ну, чуть меньше, - как и Белову…

Секс. О, какая это важная составляющая игры каждого лукавого хитреца! И эта составляющая полна гомоэротизма, и нарциссизма, и Богам одним ведомо, чего ещё только нет в этой составляющей! Но иногда эта составляющая перерастает в нечто большее, в Любовь. И тогда душа подростка начинает светиться спокойным ровным, невыносимо-изумрудным светом…

Мне было тринадцать, я влюбился. Смутно поначалу, затем ярче и ярче, и тот, первый Вовка казался мне лучшим, высшим существом, и я его ненавидел за то, что ему это было не видно, этого света цвета изумруда, который застил мне глаза… Но мы подружились, свет стал поровнее, поспокойней, хотя и не потерял своего изумрудного качества. И тогда появился Тимур. Так звали этого парня, ему был двадцать один год, мой младший сын назван в его честь.

Тиме был двадцать один год, и он знал о себе всё, и мне не составило особого труда его победить, я же знал, что за сила льётся из моих глаз, сквозит в каждой моей позе, в моей походке, и когда мы с Тимой ходили на пляж… Да, доставалось парню, что уж там говорить, - эх, жаль, вы сейчас не можете видеть мою физиономию…

Мне захотелось игры, потом мне захотелось секса, - настоящего, чтобы всё по-взрослому! - потом я и сам влюбился в Тиму. Попался, хитрец… Да, попался, с радостью.

А как же первый мой Вовка? Я любил и его. Можно ли так, господа? Выходит, что я могу любить двоих, и ещё: - если бы не Вовка, я не полюбил бы Тиму… Вот тут я, возможно, буду несколько невнятен, не взыщите, но я считаю, что та любовь к Тиме не была от того, что я не мог поначалу реализоваться с первым моим Вовкой, и не от того, что я так уж сильно жаждал познать, покорить вершину Любви, то, без чего она может выжечь душу…

И это тоже, разумеется, но главное, - мне тогда, в тринадцать с половиной лет было необходимо, ах, как мне было необходимо… плечо. И сильные верные руки. И сердце в груди, и голова на плечах, в которой помимо любви ко мне было ещё много чего, и я млел, - млел, господа, - от счастья, что этот умный, сильный и красивый парень, который умнее, сильнее и красивей меня, что Тимур млеет от меня…

Какое это чувство! Нет, я бессилен описать это чувство, но это чувство навсегда, и то чувство подготовило меня к Белову.

Белов! Да. Ну, он сейчас собирается домой, Пашка пойдёт его проводить, и вернётся с Пулькой, и мы с Пашкой поговорим. Хотите послушать?

За мной, господа мои…

* * *

- Да, супер… Знаете, Ил, я и не думал, что это так сложно!

- Сложно, Вовка, это же только в кино выстрелом с бедра белку в глаз бьют, а в реале и в саму белку-то попасть…