калитке. Тут же к забору метнулась большая тёмная тень и принялась истошно лаять.
– А ну цыц! – прикрикнул Пётр. – Взять бы сейчас палку да протянуть тебя по хребтине.
На собачий лай показался хозяин дома – высокий сутулый старик в накинутом на плечи ветхом пальтишке с бобриковым воротником. Его глаза злобно сверкали из-под насупленных седых бровей.
– Что надо? Я гостей не жду.
– Привет, Филимоша! – с притворной радостью прокричал Пётр. – Не узнал что ли?
– Вас один раз увидишь, до гробовой доски не забудешь, – вздохнул скупщик краденого. – И охота вам тревожить старого больного человека?
– Ты, Филимоша, нам зубы не заговаривай. Нам про твои хвори всё известно. На тебе ещё воду возить можно.
– Издеваетесь, гражданин начальник?!
Он угомонил пса и пригласил войти в дом.
Я ожидал чего-то большего в жилище барыги, специализировавшегося на торговле драгоценностями, но меня ждало разочарование: обстановка Филимонова мало чем отличалась от убранства большинства обычных домов небогатых горожан.
Простенькая мебель, домотканые дорожки, никаких тебе канделябров и хрустальных люстр. Из освещения – тусклый свет керосинки.
Мы сели на лавки, хозяин опустился на некрашеный табурет.
– Ну-с, с чем пожаловали, гости незваные?
– Исключительно по делу, Филимоша.
– Я ж говорю – отошёл я от дел. Как власть советская установилась, решительно со всем завязал! – вскинулся хозяин.
– Свежо предание, да верится с трудом. Короче, ситуация такая: сегодня ночью обнесли дом гражданина Филькенштейна. Среди похищенного есть вот такие вот цацки с брюликами. – Пётр выложил перед барыгой фотографию.
– А я то здесь при чём? – разыграл удивление скупщик.
Пётр поморщился.
– Хватит комедию ломать! Понятно, что не ты в дом залезал, но грабители могут заглянуть к тебе… по старой памяти. Твоя задача: сразу денег им не давать, сказать, что нужно немного времени, чтобы набрать всю сумму – вещица-то дорогая, чай не копейки стоит!
– А потом?
– А потом – назначишь срок, когда передашь им деньги, сообщишь его мне или вот товарищу Быстрову, – показал Пётр на меня. – Остальное тебя уже не касается.
– А ежли я откажусь? – хмуро прищурился Филимонов.
– Ну, в таком случае, у нас с тобой другой разговор будет. Нагрянем сюда с обыском, и, даже если ничего у тебя тут нет, всё равно обязательно что-то найдём – веришь, Филимоша?
– Что-то я гляжу вы совсем как полициянты прежних времён стали, – покачал седой головой барыга. – Те тоже не стеснялись честным людям всякую дрянь подкидывать…
– Ну, а за то, что ты тут нас с прежней полицией ровняешь – ещё и в ГПУ сообщим, – спокойно продолжил Пётр. – И жизнь твоя спокойная на этом закончится раз и навсегда.
– На понт берёте?
– А что делать, если ты человеческого обращения не понимаешь? – развёл руками напарник.
Филимонов ненадолго задумался.
– Ладно, твоя взяла, начальник! Цацки у колбасного короля спёрли не местные, какая-то шелупонь заезжая…
– Это почему же?
– Да потому, что он платит кому следует, чтобы его не трогали, так что если кто и залез к нему, то точно не наш, ростовский. Местные в курсе, что его забижать нельзя. А сдать заезжего – грех небольшой. По рукам, начальник!
– Руку я тебе, конечно, пожимать не стану, но твоё согласие сотрудничать с нами – учту, – кивнул Пётр. – Пойдём, Жора.
– Погоди, начальник! – остановил его Филимоша.
– А что – есть чего сообщить?
– Ты б на всякий случай самого еврейчика бы проверил.
– С какой стати?
– Да с такой, что ить хоть все и считают, что Филькенштейн – хозяин, на самом деле всем имуществом владеет его жена. А он – мужик азартный, в картишки поиграть любит и не всегда выигрывает. Слышал я, что он в пух и прах продулся на прошлой неделе, остался должен кругленькую сумму Мамонту.
– Неужели самому Мамонту?
– Нет, Мамонт с ним за один стол играть не садился. Выписал откуда-то с Одессы какого-то специалиста. Тот строит из себя богатенького, а по факту – шулер. Вот этот шулер и раздел Филькенштейна до исподнего. Как думаешь, если все деньги принадлежат жене – мог ли он сам запустить руки в шкатулку?
– Спасибо за наводку! Обязательно проверим что и как, – поблагодарил Пётр.
Мы покинули жилище барыги.
– Что – едем в дом Филькенштейнов – тряхнём как следует колбасного короля? – спросил я.
Пётр посмотрел на часы.
– Едем, но не к нему домой. В это время гражданин Филькенштейн обретается у свой любовницы – Диночки.
– Жена про неё знает?
Он усмехнулся.
– Про Диночку весь город знает, кроме, как обычно, законной супруги.
Экипаж доставил нас к любовному гнёздышку колбасного короля. Жила Дина на втором этаже большого каменного дома.
Внезапно Пётр насторожился.
– Видишь вон те санки, – показал он мне.
– Какие?
– Да вон те, что возле подъезда.
– Вижу, а что?
– А то, что на этих санях зимой Мамонт разъезжает. Очень они уж приметные, не перепутаешь.
– Кстати, а кто он такой?
– Если Филькенштейн – колбасный король, Мамонт – король всех карточных шулеров. Если кто-то артачится, Мамонт и его пособники вышибают долг, причём любыми средствами… Как думаешь, его «карета» случайно возле подъезда стоит или…
– Или, – решительно кивнул я.
– Поприсутствуем на деловом разговоре?
– С удовольствием.
У входа в подъезд ошивался здоровяк в укороченном тулупе. Он преградил нам путь.
– Куда?
– Туда, – показал на дверь Пётр.
– Обожди чуток, дядя, – осклабился тот.
Я коротким ударом отправил здоровяка спатеньки.
– Извини, племяш, некогда, – усмехнулся Пётр.
Он осмотрел карманы вырубленного бугая, но, не найдя при нём оружия, кроме финки, забрал нож и оставил бандита в покое.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж.
Я нажал на кнопку электрического звонка.
Никто не открыл, тогда я вдавил её до упора и не отпускал, пока дверь не распахнулась.
В проёме показалась очередная зверская рожа, принадлежавшая здоровенному типу размером два на полтора – похоже, отдел кадров Мамонта знал, каких претендентов устраивать на работу.
Такого обычным кулаком не свалишь, пришлось бить рукояткой нагана. Искренне надеюсь, что когда этот бандит очухается, то недосчитается во рту парочки зубов.
Зрелище, которое предстало перед нами в жилище Диночки, не было для меня непривычным, успел насмотреться в «священные» девяностые: тучный господин семитской внешности восседал на стуле, его руки были завязаны. Над ним угрожающе склонился гориллоподобный амбал с занесённой для удара рукой.
Возле обезьяночеловека стоял приличного вида гражданин, одетый по последнему писку моды. Он опирался на тросточку и глядел на Филькенштейна с явным сожалением, словно ему было в тягость лицезреть на происходящее.
Скорее всего, это и был пресловутый Мамонт.
Владелица квартиры – насмерть перепуганная смазливая дамочка вжалась в