Читать интересную книгу Трехгрошовый роман - Бертольд Брехт

– Ничего больше не хочу слышать! Судьбу Полли решу я сам.

Он принял решение касательно Полли. На следующее утро он занялся в конторе своей дочерью, он резко спросил ее о ее визите к господину Коксу, довел до слез и узнал все, с том числе и про фотографии. На них были изображены голые девицы.

После допроса Пичем сказал ей, что он считает большую часть того, в чем она ему призналась, враньем. Господин Кокс – весьма дельный человек, йчгусть она благодарит Бога, что он проявляет к ней интерес и ничего не знает о ее поведении. Этим намеком он и ограничился.

Встретившись с господином Мэкхитом, Полли сказала ему, что отец никогда не позволит ей выйти за него замуж и что господин Кокс пригласил ее на пикник, который состоится в конце недели. Первое было правдой, второе – ложью.

Когда господин Мэкхит узнал от Персика, что господин Кокс – избранник ее родителей, ему стало ясно, что он должен что-то предпринять против этого Кокса.

После долгих раздумий он принял решение, сел в конный омнибус и поехал в одну из тех грязных, ютящихся в двух комнатах газетных редакции, в которых обычно хозяйничают плохо умытые, жадные до сенсаций, велеречивые господа.

Они достали и внимательно просмотрели несколько засаленных, почти совершенно расползшихся комплектов старых газет. Затем господин Мэкхит сел в другой конный омнибус и поехал на Нижний Блэксмит-сквер, где он в заброшенном домике дал какое-то поручение толстому, подозрительной наружности человеку, расхаживавшему без пиджака.

Засим он в третьем омнибусе поехал домой, хотя было еще очень рано.

Он занимал маленький одноквартирный домик в южном предместье. Домик с крошечным садиком был расположен в одном ряду с точно такими же домиками. Он совсем недавно въехал в него; дом еще почти не был обставлен. В одной из пустых комнат была кое-какая мебель, в том числе – новый диван, на котором он спал; в кухне стояли газовая плита и большой ледник. Дом был, впрочем, не новый. Мэкхиту его передал один из его обанкротившихся деловых друзей.

Стоя на низкой каменной приступке он достал из кармана довольно объемистую связку ключей, из которых перепробовал несколько, прежде чем нашел подходящий, и, посвистывая, вступил в совершенно пустую переднюю, где не было даже крючка для шляпы.

В расположенной во втором этаже спальне, где, впрочем, царил образцовый порядок, он снял ботинки, лег на диван и лежал не шевелясь, покуда не стемнело.

Около десяти часов с улицы позвонили. Он спустился вниз и открыл дверь толстяку; тут же, в передней, он взял у него то, что тот принес, и, не сказав ни слова, выпроводил его. Толстяк ушел ворча. Очевидно, он был тут не впервые.

Мэкхит, который, кстати, проживал здесь под именем Милберна, развернул оберточную бумагу, разложил пачку писем и документов на умывальнике и около получаса изучал их при свете керосиновой лампы, после чего, достав из шкафа несколько одеял, устроил себе постель и вскоре заснул.

На следующее утро он имел в полицейском управлении собеседование со старшим инспектором.

Оба господина, склонившись над письменным столом, изучали содержание пакета в оберточной бумаге, а в особенности линованную школьную тетрадку в красной обложке – дневник господина Кокса.

Дневник содержал данные, касавшиеся только частной жизни маклера. Инспектор приступил к его изучению не раньше, чем Мэкхит поклялся ему, что в тетради нет никаких деловых записей. В противном случае господин Браун не счел бы себя вправе даже заглянуть в дневник.

Записи в тетради носили по преимуществу морализирующий характер. Было в них немало указаний на определенного рода посещения и тому подобные факты, но большую часть занимали рассуждения по поводу нравственности, откровенные самобичевания, свидетельства неустанной борьбы с чрезмерной чувственностью. В основном эти рассуждения превосходили духовный уровень обоих читателей, для которых они, впрочем, и не были предназначены. Попадались и имена. Они были обозначены инициалами.

Чуть ли не через каждые две-три записи (ни один день не был пропущен, дневник велся необыкновенно аккуратно, без единой кляксы и помарки) попадались цифры, выписанные красными чернилами и аккуратно подчеркнутые при помощи линейки: «2 раза» или «4 раза»; «4 раза» встречалось, впрочем, довольно редко, а цифры больше чем «5 раз» вообще не было. Иногда попадался «1 раз», но он был не подчеркнут, а обведен кружком.

Встречались еще два несхожих между собой значка. Смысл их был расшифрован на внутренней стороне обложки: стул и прием слабительного. Эти значки были тоже как бы нарисованы. Почерк у господина Кокса был залихватский, не лишенный некоторого размаха.

В остальном содержимое пакета состояло из весьма сомнительных фотографий. Они носили на себе следы частого употребления.

После короткого безмолвного просмотра Браун нажал кнопку и вручил вошедшему чиновнику листок, на котором он набросал несколько слов. Вернувшись, чиновник положил на стол еще один пакет. Он содержал акты и справки лондонской полиции.

Браун вынул из пакета какую-то казенную бумагу и сравнил ее с одной из записей в дневнике Кокса. Задержав толстый указательный палец на соответствующем месте, он сказал свойственным ему медлительным авторитетным тоном:

– Дорогой Мэк, зацепить этого парня мы не можем. Что за дела он делает, нам неизвестно. Мы, как правило, не суем носа в деловые комбинации порядочных людей. Куда бы это нас привело? Этот человек исправно платит налоги. Кроме того, мы в делах ничего не понимаем. Частной жизнью джентльменов мы тоже не интересуемся, а взломами он не занимается. Единственное, что тут можно использовать, – протокол двухлетней давности: этот господин был во время ночной облавы накрыт в гостинице для свиданий с супругой одного из статс-секретарей морского ведомства. Но это ты уж лучше поручи какому-нибудь газетчику. Я могу указать тебе нескольких ребят, которые могут этим заняться.

Он вновь нажал кнопку, и ему принесли еще одну довольно толстую папку с надписью: «Вымогательства».

С обычной своей тщательностью он просмотрел ее и сказал решительно:

– Обратись к Гону. Он самый подходящий.

Мэкхит взял у него протокол, приложил его к своему материалу, похлопал друга по плечу и небрежно сказал:

– Если мне в ближайшем будущем доведется жениться – официально, понимаешь? – ты придешь на мою свадьбу? Мне это очень важно из-за представителей банка. Они что-то не поддаются.

– Если это будет удобно, – неохотно сказал Браун, – только слишком часто все-таки нельзя.

Мэкхит ушел, задумавшись. Это был уже не тот Браун, его отношение к старым друзьям изменилось. Разумеется, он по-прежнему свой парень, но на нем, по всей видимости, с некоторых пор лежит большая ответственность…

С банком Мэкхит тоже никак не мог договориться. Банк выдумывал все новые и новые оттяжки.

Его собственные люди начинали роптать. Они хотели видеть деньги. Мэкхит с тяжелым сердцем подумал о том. что он обязан заботиться о судьбе без малого ста двадцати человек, из коих многие обременены семьей. Это было нелегко.

Что-то требовалось предпринять – вне всякого сомнения. Прибери он к рукам деньги старика Пичема, он мог бы вздохнуть свободно.

Он поехал в одну из своих лавок, у моста Ватерлоо. Это была не д-лавка, а настоящий антикварный магазин, которым заведовала Фанни Крайслер – дама, кое-что понимавшая в искусстве. Сюда он обычно захаживал, когда ему нужно было что-либо обдумать. Он забирался в контору и перелистывал ту или иную книгу.

Фанни, к сожалению, он не застал. Она была на каком-то аукционе. Мэкхит заботился о том, чтобы некоторые из продававшихся здесь предметов имели настоящую метрику.

В книгах, сваленных кучей в конторе и происходивших из библиотеки кингсхоллского пастора (как значилось синим карандашом на крышке ящика), были чрезвычайно непристойные гравюры на меди. Мэкхит терпеть не мог таких вещей. Он вообще был противником искусства. С отвращением отложил он драгоценные томики.

При этом он подумал о Полли.

В последнее время всякий раз, как он думал о Полли, его охватывала неизъяснимая тревога. Полли была чересчур чувственна.

Он встал и отправился на Олд Оук-стрит.

После того как он два раза прогулялся мимо дома, Полли вышла. Они несколько раз обошли квартал.

Полли была очень кротка и казалась чем-то озабоченной. Она была бледней обычного. Мэкхит заметил, что у нее круги под глазами. Когда они прощались, она не посмотрела ему в глаза.

Полли мимоходом упомянула, что она теперь некоторое время не будет посещать курсы домашнего хозяйства и, следовательно, не сможет с ним встречаться. А в воскресенье предстоял пикник с Коксом.

Мэкхит в самом скверном настроении отправился в Тэнбридж. Он вспомнил, что сегодня его четверг.

Он имел обыкновение по четвергам проводить вечера в одном определенном доме в Тэнбридже. Там он позволил девицам угостить его чашкой кофе и развлекся в обществе Дженни. Все еще чувствуя себя подавленным, он попросил ее погадать на картах. Ничего вразумительного у нее, однако, не получилось. Девицы давно уже надоели ему. Он пятый год бывал в этом доме.