Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №03 за 1979 год - Вокруг Света

— Ах, как я устал! — сказал он жене однажды вечером, вышел на балкон своего чистого, пахнущего краской светлого дома — и бросился вниз...

И покончивший с собой Хироси Симидзу, и усталый, измученный Ониси сознательно вступили на тернистый путь предпринимательства, став послушными и крепкими колесиками социальной системы, которая должна была принести им счастье.

 

Болезнь Минамата

 

В один из осенних дней ветер разнес по широким аллеям университетского парка тучу листовок, маленьких, как конфетные бумажки. На каждой краснели иероглифы: «Японцы! Прекратите загрязнять природу!»

Уже много лет раздаются голоса, протестующие против засорения отходами японской химии воды и воздуха соседних стран, где, как грибы, разрослись заводы японских фирм. Но как же отравлена и загрязнена природа самой Японии!..

Ныне не счесть болезней, порожденных загрязнением окружающей среды. Болезнь Минамата была одной из первых, и весть о ней облетела страницы газет двенадцать лет назад, взволновав все японское общество. Страшный недуг, разрушающий кости, расшатывающий нервы и резко ослабляющий зрение, был назван по имени городка Минамата, жители которого пили речную воду, отравленную отходами производства химической компании «Тиссо».

Сейчас слово «Минамата» вновь появилось на газетных страницах, потому что недавно болезнь обнаружили в другой части света — среди индейцев Канады. Как видно, ни дьявольская, неизлечимая болезнь, ни многолетние протесты людей не затронули сердец владельцев компании «Тиссо». Построив новые заводы в Канаде, японские бизнесмены стали равнодушно спускать отравленную воду в индейские резервации.

Все привычное, доброе и надежное — вода, воздух, пища — отказывается служить людям и вместо желанного покоя и удовлетворения несет грозную опасность. Инфляция и страх потерять работу рождают чувство безысходности, и кажется, что сама почва уходит из-под ног. Отчаяние и тоска охватывают душу. Бежать, бежать немедленно!.. Но куда?.. И как?..

 

Автоматы пачинко

 

Иллюзорное бегство от жизни начинается с наркотиков. Часто в токийских парках, на вокзалах и в узких переулках можно встретить группы неестественно возбужденных молодых людей. В руках у них матово блестят прозрачные пакеты, на дне которых виднеется что-то темное. Это наркотик. Ребята то и дело подносят пакеты ко рту и полной грудью вдыхают ядовитые испарения. Как-то я разговорился с одним из них и спросил, зачем ему это надо. Парень посмотрел бессмысленным взглядом мимо меня и вдруг залился истерическим смехом...

В последнее время наркомания все глубже проникает в жизнь японского общества. Недавно газеты писали о двадцатитрехлетнем молодом рабочем, который после несправедливого увольнения впервые попробовал наркотики и в невменяемом состоянии совершил за полтора часа двенадцать бессмысленных ограблений. Вскоре после того, как его задержала полиция, бедняга умер.

Нельзя сказать, что с этим не борются. Категорически запрещен въезд в страну для всех, кто когда-либо был замешан в скандалах, связанных с наркотиками, и японская полиция воспрепятствовала гастролям английского ансамбля «Роллинг Стоунз» только потому, что один из его членов — наркоман. Не дали въездной визы в страну певцу Полу Маккартни, бывшему «битлу», потому что его имя было связано с делам о провозе марихуаны.

Все больше появляется коротких пропагандистских фильмов, призывающих к отказу от наркотиков, — но любые усилия останутся бесплодными до тех пор, пока не исчезнет социальная база, не устранятся объективные условия, порождающие наркоманию.

Днем тихи токийские улицы. В лавках от силы один-два покупателя, закусочные всегда полупустые, а в кинотеатрах почти никого нет. И только в залах, где стоят автоматы для игры в пачинко, победно играет музыка. Там всегда многолюдно, ведь пачиико — одно из популярнейших развлечений в Японии. Родившееся в Мште-Карло, городе азартных игр, пачинко буквально расцвело на Японских островах. Когда входишь в зал для игры в пачинко, то кажется, что вся страна уселась в ряд на высоких стульях и зачарованно следит за падающими стальными шариками. Вот женщина с грудным ребенком за спиной, рядом шумная компания школьников, невдалеке — пожилой рабочий, группа молчаливых студентов. Никто не смотрит по сторонам: все безразличны друг другу, и каждый играет один, сам с собой и сам за себя. Игра очень проста: покупаешь десяток шариков и бросаешь их один за другим в отверстие автомата. Проскакивая через хитроумные заграждения, шарик иногда застревает в лунке, и тогда тебя ждет выигрыш — шоколадка, пачка дешевого печенья, а то — о счастье! — новая партия шариков. Пачинко завораживает, словно слабый наркотик. Оно как нельзя лучше отвечает самому духу частного предпринимательства. Можно отсыпать несколько шариков в лунку, и получится сбережение. Можно одолжить часть шариков соседу, и получится дочернее предприятие. Каждый чувствует себя маленьким бизнесменом. Это словно игра в капитализм, игра в жизнь, только везет здесь почаще, чем в самой жизни. Неудачник может вкусить иллюзию победы, а измотанный в конторе клерк сам немного побыть хозяином. Тем более что нужно для этого всего сто иен...

Но подчас выдуманный побег от тягот жизни приобретает реальные черты. Отравление окружающей среды и инфляция, бешеный темп работы и холод людских отношений ассоциируются с серой, приземистой, дымящей громадой Токио. В памяти горожан еще живет образ родной деревни и, как воспоминание детства, ласкает и манит душу. Кажется, лишь там по-прежнему спокойно и безопасно, а отношения людей исполнены добра и суровой простоты. Уверовав в грезы, все больше людей бросает опостылевшую работу, распродает небогатое свое добро — и уезжает в деревни и крошечные городки, откуда в старину переселились в Токио их предки...

Если этот путь поколений условно изобразить на бумаге, то получится линия, напоминающая латинскую букву U (по-английски: «Ю»), и поэтому журналисты из газеты «Асахи» окрестили новое социальное явление «поворотом Ю». Как говорит статистика, больше семидесяти процентов тех, кто совершил этот полный надежды поворот, составляет молодежь в возрасте от двадцати до тридцати лет: ведь в городе ей приходится тяжелее всего...

Но тоскливое разочарование не заставляет себя долго ждать. На сельских фабриках давно уже заняты все рабочие места. Мало у кого остались родственники в деревнях, да и нередко выясняется, что родство стало столь далеким, что крестьяне отказываются считать родными незваных городских однофамильцев. Безработные, не нужные никому пришельцы из города вдвойне испытывают жгучий мороз отчуждения и одиночества. Разочарованные, духовно сломленные молодые люди с горечью убеждаются и в том, что земля и вода в деревне так же отравлены химическими отходами и удобрениями, как в городе... Только бежать уже некуда!

...Однажды в гастрономе я опять встретил Уду. Стоя у витрины, мой сэмпай, брезгливо морщась, разглядывал выставленные там мандарины, ярко-оранжевые и крупные.

— Знаешь ли ты, — спросил он, — что эти мандарины поддельные, потому что выгнаны из земли насильно, с помощью химических ускорителей роста, и поэтому не содержат почти никаких витаминов? Вся жизнь фальшива и ненадежна, как поддельный мандарин, и мало осталось в ней истинных человеческих ценностей...

Уда махнул рукой и пошел к кассе.

Оранжевые мандарины по-прежнему сверкали на прилавке.

 

К. Преображенский

Торнадо

Тяжелая душная ночь лежала над экваториальной Атлантикой. Крупные звезды горели тревожным оранжевым светом. За кормой спасателя «Решительный» млечным путем тянулась бледная полоса — светились медузы, рачки, черви, взбаламученные винтами. На горизонте помигивал огнями поселок Леан, по-новому Байядуш-Тигриш, закрытый от штормов длинными песчаными отмелями. И звезды, и фосфоресцирующий след за кормой, поселковые и судовые огни — все медленно двигалось, плыло, кружилось...

Петр Турчак лежал на койке и, вставив перегоревшую электрическую лампочку в носок, штопал его. Но плевое, в общем-то, дело сегодня не шло. То игла колола палец, то рвалась нитка, то штопка выходила не такой гладкой, как прежде. Причиной была жара. Турчак откинулся на влажную подушку, уставился в близкий, в масляных потеках потолок. Оттуда волнами накатывала жара, накатывала с раскаленной железной палубы, с мостика, где на вахте бодрствовали второй помощник Жижилов и рулевой Новиков.

Чувствуя, что уснуть не сможет, Турчак сполз с койки, сунул ноги в тапочки, поплелся на палубу, а оттуда полез на ходовой мостик. Длинный и черный от загара Жижилов сложился в дугу над штурманским столиком, а Новиков, посматривая на компас, держал курс. Увидев Турчака, он оживился, будто только его и ждал.