Читать интересную книгу История изнутри. Мемуары британского агента. - Робин Локкарт

годаря ему передо мной открылись двери, которые иначе остались бы для меня закрытыми.

Бедный «Лики». Во время войны он заведовал под моим наблюдением нашим отделом пропаганды, и заведо вал очень хорошо. Его темперамент был слишком непо стоянен, чтобы придавать какуюлибо ценность его поли тическим суждениям. Русское поражение так его угнетало, что он был близок к самоубийству. Самая незначительная победа бросала его в другую крайность. К концу 1915 года, убедившись в окончательном поражении России, он совер шил чрезвычайно рискованную поездку в Германию по нашему заданию, путешествуя в качестве греческого тор говца табаком и привез оттуда массу ценных сведений и новый оптимизм. Революция окончательно разрушила все его чаяния, и еще до большевистского переворота он бежал в Стокгольм, а оттуда в Англию. Как и многие русские либералы, он сделался ярым реакционером и потратил много энергии на антисемитские статьи для английской прессы. Он был прирожденным журналистом, живущим только сегодняшним днем, но благородство характера и доброта по отношению к друзьям были исключительны, и из всех моих русских друзей я больше всего жалею о нем. Он умер в Лондоне в 1924 году.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

К концу первого года моего пребывания в России я вернулся в Англию, чтобы жениться. Оглядываясь назад на это событие, с точки зрения человека средних лет, разочарованного и утратившего иллюзии, я нахожу свое поведение в высшей степени достойным порицания. Я не обладал ни деньгами, ни положением, и мои перспективы не шли дальше унылой и бесплодной карьеры на наихуд ше оплачиваемой в мире службе. Моя жена была австра лийкой по фамилии Турнер. Ее дедушка был в свое время самым богатым человеком в Квинсленде. После смерти отца на них обрушился ряд насчастий, и мать могла давать ей на жизнь не больше стадвухсот фунтов в год. Сама жена моя была хрупкого здоровья и воспитывалась в Англии и Швейцарии. Все ее друзья были богатые или зажиточные люди. Сама она привыкла к роскоши в жи зни. Просить девушку, которая воспитывалась в таком

—«vrooo* ic тому же шел лишь двадцать первый г0л ^лелитьТмиой жизнь в бедности, да еще в придачу* ^^лутхивилизованном городе, как Москва, был* ^гп^ничной дерзостью. Нужно отдать справедливость еТстл^тв: она очень быстро приспособилась к жизни, второй были связаны многие лишения. Мои брак бь,л сделай выгоды от которой были только на Моей

СТ°Чтоепредставлял я собой в то время? Молодой чело век 25 лет широкоплечий, горбоносый, с поджарой кооенастой фигурой и смешной походкой. Характер мо лодого человека представлял собой любопытную смесь локкартовской осторожности и аскетизма с макгрегоров ской беспечностью и снисхождением к себе. До сих пор Макгрегоры одерживали верх над Локкартами, и, быть может, его основной ошибкой являлась общая всем кель там тенденция — смешивать беспутство с романтизмом. Такие достоинства, как обладание хорошей памятью, способность к языкам и большая работоспособность, в значительной степени ослаблялись ленивой терпи мостью, которая всегда ищет легчайший выход из за труднения, и роковой склонностью жертвовать будущим во имя дешевых аплодисментов настоящего. Короче, не привлекательный и неоформившийся молодой человек, чье самомнение носило почти болезненный характер. Если бы ктонибудь сказал ему, что через пять лет в к критический момент истории его страны он будет главой щ важной Британской миссии, то бы улыбнулся, склонил ж голову набок и скромно покраснел.

шЗ Таким я был в конце 1912 года. Однако с заключением брака моя жизнь изменилась, и я сделал серьезные усилия вести себя в соответствии с требованиями моего нового положения. Результат оказался самым благоприятным. Моя ночная жизнь была брошена и заменена кругом скучных светских обязанностей. Сношения с британской колонией стали обязательными, и, поскольку нас прини мали, мы в свою очередь стали принимать. Я с новым рвением принялся за работу. Я продолжал занятия рус ским языком; пока моя жена не изучила языка, мне приходилось смотреть за нашей маленькой квартирой, давать распоряжения прислуге и надзирать за хозяйст вом. Я читал вдвое больше, чем когда был холостяком. Мое знание русского языка было терпимым, и, таким образом, передо мной открылось все богатство русской

литературы... Вместе с тем я начал пописывать в англий ских газетах не столько из внутренней потребности сколько изза нужды. Гонорары нужны были как допол нительный источник скромных доходов, которыми мы располагали, и после небольшой практики я пришел к выводу, что они не так трудно даются. Я переписал и продал рассказы, написанные мной на Малакке Я стал почти регулярным сотрудником «Манчестер гардиан» и «Морнинг пост»; обе эти газеты интересовались тогда очерками о русской жизни; кроме того, я пристроил несколько более серьезных статей и рассказов на страни цах многочисленных британских журналов, процветав ших в те времена. Эти литературные труды я печатал под псевдонимом (в i о время дипломатам и консулам запре щалось писать), и за первый же год моей работы в качестве журналиста заработал около 200 фунтов. К тому моменту, когда война прекратила мою литературную деятельность, я имел постоянный заработок в размере 25—30 фунтов в месяц.

Мой брак не помешал дружбе с русскими. Напротив он укрепил ее. «Лики» был в нашей квартире постоянные гостем и платил за наше гостеприимство тем, что привел нас в соприкосновение с широким кругом своих литера турных и артистических знакомых. Через полтора года после моего приезда в Москву я знал большинство передовых московских интеллигентов.

Этот контакт, требующий постоянных разговоров на политические темы, возбудил во мне интерес к международ ным делам. Через Чарноков и других англичан, связанных с хлопчатобумажной промышленностью, я мог ощущать биение пульса промышленной жизни. Для того чтобы стать настоящим работником контрразведки, оставалось завое вать лишь знать, купечество. С Британским посольством в С.Петербурге мы фактически в сношениях не состояли. Германский генеральный консул встречается со своим по слом раз в месяц. Французский генеральный консул может рассчитывать закончить свою карьеру посланником. Но между обоими британскими службами имеется негпюходи мая пропасть, через которую до сего дня еще не переброшен мост. Политические отчеты из Москвы не поощрялись. Запросы по коммерческим делам определенно отвергались. В архивах Московского консульства имеется или имелось письмо от некоего британского посла, которое мы вытаски вали в веселые минуты. Письмо это гласило следующее.

1^ , . . Прошу запомнить, что я здСС1

ш%£тДетого, чтобы Вы беспокоили меня вопросами' <тн23^^ В МоскОВСКОМ кон^ьс1Ве

g. Не?Х5етом беспокойства не только со сторон,,, з^да^онсульских чиновников. На него обращав вниманГс посетителиангличане, которые сразу замечали, !то из всех великих держав лишь Великобритания „е filma ггоедставлена в Москве генеральным консульством. Они обычно высказывали свое возмущение возврата, лись в Англию, но ничего не предпринимали. Было толь ко одно исключение. Однажды в зимний вечер 1913 года, Гмомент когда я был в консульстве один, раздался звонок Я соскочил и впустил пожилого, хорошо одетого бородатого господина, который протянул мне свою ви зитную карточку. Его фамилия была Теннант, и, хотя я в то время этого не знал, он оказался родственником го сподина Асквита, тогдашнего премьера. Я пригласил его в нашу мрачную маленькую комнату.

Могу я видеть консула или вицеконсула? — спро сил он. _

Консул вышел, — ответил я. — Перед вами вицеконсул.

Он тяжело дышал. Подъем по лестнице на третий этаж, повидимому, его утомил.

— И это все Британское консульство? — спросил он наконец.

Я ответил утвердительно. Его глаза сверкнули. Затем с ворчанием он заметил:

— Скорее похоже на ватерклозет, чем на кон сульство.

Он пригласил меня позавтракать с ним на следующий день. За завтраком он задал мне ряд вопросов на ту же тему. Он ничего не обещал, но после его отъезда у меня было такое ощущение, что на этот раз последукп перемены.

Однако недели превратились в месяцы, и постепенно стала угасать надежда. Когда наступило лето, мы сняли вместе с Гровами дачу — обширный деревянный дом в Косино, рядом с озером, на котором имелись гребные лодки и где можно было ловить щук и окуней. Этот рискованный эксперимент начался с трагедии. Моя жена приобрела себе игрушку — породистого французского бульдога Пипо, которого впоследствии нарисовал Коровин. Разумеется, она взяла его с собой на дачу. Хотя на городской квартире он вел себя безукоризненно, его первая ночь на даче оказалась сплошным несчастием Повиди мому, поездка в поезде вредно подействовала на его здоро вье, и во время обеда он настолько забылся, что испортил новый ковер в столовой ~ последнее приобретение семейст ва Гров. Мужчины в этих случаях беспомощны, и в продол жение всего обеда Гров и я не поднимали глаз от тарелок. Несмотря на это неприятное начало наша совместная жизнь на даче обернулась лучше, чем это можно было ожидать. Утром гнев госпожи Гров прошел. Со слезами на глазах жена попросила прощения за свою собаку. Сам Пипо щедро рассыпался в извинениях. И Пипо остался.