Шрифт:
Интервал:
Закладка:
редственными соседями были мисс Мекк, дочь железно дорожного магната, и флаглейтенант Каховский, рус ский морской офицер, прикомандированный к лорду Чарльзу Бересфорду.
Мисс фон Мекк превосходно говорила поанглийски, и под действием безыскусственной живой теплоты ее речи моя робость скоро растаяла. Не прошло и половины обеда, а она дала уже молниеносный обзор англорусских отношений, суммарное изложение особенностей англий ского и русского характера, общую характеристику всех находившихся в зале и детальный отчет о всех ее личных желаниях и стремлениях как осуществившихся, так и невыполненных.
Каховский казался расстроенным и не в своей тарелке. Во время обеда его вызвали из комнаты, и он более не возвращался. На следующий день я узнал, что он подо шел к телефону переговорить со своей любовницей,, же ной одного русского губернатора, проживавшей в С.Петербурге. Отношения их с некоторого времени испортились, и она с драматическим инстинктом выбра ла момент, чтобы сказать ему, что между ними вое кончено. Каховский тогда извлек револьвер и, держа еще телефонную трубку в руке, всадил себе пулю в лоб. Это было весьма печально, совсем порусски. Событие произ вело очень тяжелое впечатление на лорда Чарльза Бере сфорда и подало немного опасный пример молодому и необыкновенно впечатлительному вицеконсулу.
Обед дотянули до конца и мы снова поднялись наверх в другой обширный зал, где была устроена сцена. Здесь более часа Гельцер, Мордкин и Балашова восхищали нас балетным дивертисментом, а Сибор, первый скрипач ор кестра Большого театра, играл нам ноктюрны Шопена.
Во что должен был обойтись такой вечер, мне неиз вестно. Для меня он закончился только к утру. После музыкального дивертисмента мы танцевали. Для меня это был эксперимент не из удачных, и странно, что русские тогда были плохие бальные танцоры. Крепко ухватившись за дружески расположенную мисс фон Мекк, я нанес еще раз визит в столовую, где шел непре рывный ужин. Здесь я застал сына хозяина дома, толсто щекого молодого человека, которому не было и двадцати лет, но который уже в этом возрасте выказывал признаки ожирения — доказательство привольной жизни. С кра ской на лице он сообщил нам, что, как только гости
разъедутся, мы отправимся послушать цыган и устроили маленький заговор, собрали еще до полдне ны родственно настроенных душ и в четыре часа утпа * тройках, частных тройках, запряженных великолепные арабскими лошадьми, пустились в длинный путь Стрельне, царству Марии Николаевны. *
Я представляю себе еще и сейчас эти тройки, стоящи перед домом: меховые полости кучеров, головы котопь!е кажутся маленькими в меховых шапках, выступающих и огромных складок шуб, подобных костюму Гарганткэя3 красивых лошадей, кусающих удила, под нами покрытая льдом река, сверкающая, словно серебряная нить при луне. Прямо перед нами призрачные кремлевские башни словно белые часовые, охраняющие звездный ночной стан.
Мы заняли свои места, по двое в каждых санях. Кучера гикнули на лошадей, и мы тронулись. Шесть добрых километров мы пронеслись с бешеной скоростью по пустынным улицам, по Тверской, мимо Брестского вокзала, мимо известного ресторана «Яр», прямо в Петровский парк. Мороз щипал щеки, у кучеров на боро дах выросли сосульки, и мы наконец остановились перед маленьким стеклянным зданием, носившим название «Стрел ьна».
Как во сне, я с остальной компанией прошел по пальмовому дворику, представляющему главную часть здания, в обширный кабинет с деревянными сосновыми стенами, где в открытой печи потрескивал огонек. Владе лец ресторана, потирая руки, поклонился. Главный рас порядитель поклонился, не потирая рук. Вереница служи телей в белых фартуках поклонилась еще ниже и двину лась молчаливо исполнять свои разнообразные обязанно сти. В несколько секунд комнаты были подготовлены для великого ритуала. Мы, посетители, уселись за большим столом поближе к огню. Впереди нас было открытое пространство, а позади полукругом были расставлены кресла для цыган. Лакей подал шампанское, и тогда явилась Мария Николаевна в сопровождении восьми цы ган — четырех мужчин с гитарами и четырех девиц, гибких и стройных. Как мужчины, так и женщины были в тради ционных цыганских костюмах, мужчины в белых шелко вых русских рубашках и цветных брюках, девицы в цвет ных шелковых платьях и с красными шелковыми платка ми на головах.
Когда я впервые в эту ночь увидал Марию Николае вну, она была уже толстая, грузная женщина лет сорока. Бе лицо было в морщинах, а в широких серых глазах была задумчивая печаль. В состоянии покоя она казалась старой одинокой женщиной, но стоило ей заговорить, как моршины на лице разглаживались в улыбку, и можно было догадываться об огромном запасе энергии, кото рым она обладала. Циник, пожалуй, скажет, что жизнен ной ее задачей было привлекать глупых, преимуществен но богатых молодых людей, петь перед ними и застав лять их выпивать целые моря шампанского, пока их богатство или богатство их отцов не перейдет в ее кар ман. Здравый смысл, может, окажется на стороне циника, но ничего циничного в отношении к жизни у Марии Николаевны не было. Она была актрисой, в своем роде великой, вознаграждавшей полностью за те деньги, что получала, а доброта ее и щедрость по отношению к тем, кто были ее друзьями, исходили прямо от сердца.
В ту ночь я первый раз слышал ее пение, и память о густых низких нотах, составлявших секрет лучших цыган ских певиц, будет жить у меня до смерти. В эту ночь я выпил первую свою «чарочку» в ответ на ее пение. Для новичка это весьма тяжелое испытание. Большой бокал из под шампанского наполняется до краев. Цыганка ставит его на блюдо и, обратившись лицом к гостю, который должен будет выпить «чарочку», поет следующий куплет:
Как цветок душистый Выпьем мы за Рому,А пока не выпьем, Не нальем другого.Аромат разносит, Рому дорогого,Так бокал пенистый Тост заздравный просит.
Последние четыре строчки с усиливающимся темпера ментом поет весь хор. Певица тогда подходит к гостю, которого она чествует, и протягивает ему блюдо. Он берет стакан, низко кланяется, выпрямляется, затем единым духом выпивает бокал и ставит его на блюдо вверх дном, чтобы показать, что не оставил ни капли.
Это интимный ритуал. Берется только христианское имя гостя, а так как у русских нет имени Роберт, Мария Николаевна окрестила меня Романом, его русским эквивалентом. Романом или Ромочкой я остался навсегда для своих русских друзей.
Искусство Марии Николаевны, однако, как я обнаружил, уже тогда относилось к более высокому уровню, чем гтежность увеселения, улержимо привлекательная, почти непреодолимая для славянской и кельтской рас. Много лучше всяких слов выражает она скрытые и подавленные желания человеческого рода. Она вызывает меланхолию полулирического, получувственного свойства. В ней часть от безграничного простора русской степи. Она крайняя противополо жность всему англосаксонскому. Она неудержимо раз рывает все препятствия. Она приводит человека к ростовщикам или доводит до преступления. Несомненно, это самая примитивная из всех форм музыки, в ее призыве (да простит мне дух Марии Николаевны это святотат ственное сравнение) есть чтото роднящее ее с негритян ским культом. Она в то же время весьма дорогая. Это она должна нести ответственность за главную массу моих долгов. Однако, будь у меня завтра тысячи и желание промотать эти деньги, то не найдется ни в Нью Йорке, ни в Париже, ни в Берлине, ни в Лондоне таких развлечений, которые я предпочел бы цыганским вечерам в «Стрельне» в Москве или в ВиллаРоде в С.Петер бурге. Это единственная форма развлечения, которая ни когда не надоедала и которая, если бы я поддался иску шению, никогда не перестала бы меня очаровывать.
Было бы глупо утверждать, что я сразу оценил цыган скую музыку с того первого вечера или, правильнее, с . того утра в «Стрельне». Не понимая ни слова порусски, я к по правде был немного ошеломлен.
Я не был настолько хорошо знаком со своими спутни ¥ ками, чтобы позволить им распустить вожжи моего кельтского темперамента, к тому же жара в комнате и сладкое шампанское вызвали головную боль. Поэтому я не тужил, когда в шесть часов утра компания распалась и мы разъехались по домам. Тут я понял врожденную хитрость ~™ челове*а. И в Петербурге, и в Москве места своего кГкнх УСТР0ИЛ Далеко 33 городом. Это ни для Уи^?НЫХ^ЛИ целей, а единственно SnISu?^LHa Й??.Устеть оправиться от последствий своего кутежа. В России не в ходу отрезвляющие средства. Зимний сухой, морозный воздух заменяет всякое лекарство. Пока я доехал до отеля, я был уже в состоянии повторить снова всю вечернюю программу.
Россия тех первых трех дней моей московской жизни сгинула навеки. Я не знаю, что произошло с мисс Мекк. В 1930 году ее отец, старик лет семидесяти, был расстрелян большевиками, как опасный контрреволюционер. Стар шая дочь живет сейчас в квартире из двух комнат без прислуги в Мюнхене. В 1930 году она приезжала в Анг лию, чтобы заявить протест против покупки английским правительством дома ее отца лорду Томсону, которого она принимала в России. Этот дом теперь является ме стопребыванием Британского посольства в Москве. Он сначала был конфискован большевиками, а затем продан правительству Ее Величества.
- Моя Европа - Робин Локкарт - История
- 1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций - Димитрий Олегович Чураков - История
- Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович - Биографии и Мемуары / История
- Единый учебник истории России с древних времен до 1917 года - Сергей Платонов - История
- Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. (Февраль – сентябрь 1917 г.) - Антон Деникин - История