— Старенький, пусть отдыхает. Его в геологической партии Пенсионером звали, так он сердился.
— Конечно, все хотим быть помоложе.
Но что с Музланом! Оживился, обнюхивая пастуха, закинул ему лапы на плечо, хотел даже лизнуть. Еле увел его Андрюшка домой.
— Не сердись, — пыталась сказать я. — Все у нас хорошие, не только пастух. Надо ласкаться к людям.
— Не умею.
— Поучись у меня.
— Зачем? — Музлан фыркнул. — Видел, как надоедаешь людям. Неприятно смотреть.
Но все же Музлан немного меня послушался и вечером сел возле тети Кати, стиравшей белье. Я обрадовалась: привыкай, привыкай к ней. Вот она вытерла руки полотенцем и направилась встречать корову. Смотрю, Музлан пошел следом. Вскоре они вместе привели Марту. Когда она зашла в денник и хозяйка положила перекладину, Музлан лег возле. Он и по утрам стал помогать выводить Марту. Однажды, когда с Андрюшей встретили Марту, и она ринулась зачем-то в сторону, Музлан вдруг рявкнул: «Куда пошла!» — Молодец, Музлашка, соображаешь, — похвалил Андрюша, а дома сказал: — Мама, Музлан сможет провожать и встречать Марту.
И вот утром хозяйка открыла денник и сказала:
— А ну, Музлан, веди Марту в стадо. Веди.
Музлан покрутился вокруг, словно не веря, что ему доверяют, потом подошел к Марте и гавкнул. Корова послушно зашагала через двор к открытым воротам. Музлан оглянулся на хозяйку, а она рассмеялась:
— Иди, иди, помощничек, попробуй, — доведи Марту.
И он повел. Я бежала рядом, но он не обращал на меня никакого внимания, шел потихоньку за коровой. Марта оборачивалась, приостанавливалась, но Музлан добродушно и негромко лаял. Марта пошла со стадом, и Музлан, видно, не хотел возвращаться.
— Идем домой! — позвала я. Он остановился, потянулся, радостно взвизгнул и зашагал рядом с пастухом. Пастух равнодушно взглянул на Музлана, но тот шел, не отставая. И я побежала за ним: неужели пойдет пасти? Теперь пастух посмотрел на Музлана внимательнее.
— Что, Пенсионер, не сидится?
Он опустил голову, но вдруг так взлаял, что коровы вздрогнули. Какой голос приятный! Куда нашим собакам до Музлана!
Пастух остановился. Пес подошел, поднял морду и долго-долго смотрел на него, мол, возьми меня, пригожусь.
Музлан просит, а я переживаю: «Возьмет или не возьмет?»
Пастух погладил его, улыбнулся, потрепал голову.
— Айда, Пенсионер… Учить тебя не надо. Здесь не горы, полегче.
И они пошли. А я побежала домой. Что творилось с Бобиком — будто взбесился! Где Музлан? Я хочу с ним! Не визжал, не лаял, только хрипел, терзая цепь…
Ушел, ушел с пастухом Музлан! Жалко было, что он уходит на целый день, но я и обрадовалась: снова хозяева обратят на меня внимание, снова Любушка будет со мной играть и разговаривать. Но все равно очень грустно. Никогда так со мной не было. Тетя Катя посмотрела на меня и рассмеялась:
— Что с тобой, горюшко? Хвост поджала, голову к земле гнешь, словно провинилась. Какая у тебя-то печаль?
Ну что тут ответишь!
— Уж не по Музлану ли скучаешь?
Я так и подпрыгнула. Да, да — вот почему мне грустно! Я забегала по двору. Как он там? Есть коровы смирные, а есть такие, что и на рога могут поддеть, это не овцы. Сумеет ли Музлан пасти? Не будет ли пастух его ругать?
Ох, Любушка, скорей бы коров пригнали…
— Сейчас принесу хлеба с маслом, — сказала Любушка. Будто кроме еды мне ничего не надо… Я залезла а будку и стала ждать. А потом выбежала за деревню, прислушалась: не замычат ли вдали коровы, не защелкает ли бич, не услышу ли приятный лай Музлана?… Знала, что еще рано, но я ждала, ждала…
17
Дима в летней кухне ест и все поглядывает на часы.
— Да поешь путем.
— Некогда, мама, сегодня кончаем сеять.
Понимаю тебя, Дима: устаешь. Даже ни одного фокуса ребятам не показал. Помнишь, говорил: «Расклеим афиши: Сегодня в клубе выступает Дамка с заслуженным дрессировщиком, учеником всемирно известного Владимира Дурова». Учил лаять, ходить на лапах, плясать под балалайку. «Не мучь Дамку, — заступалась Любушка, — она устала».
Нет, я не уставала, было интересно, хотела как можно лучше сделать, чтобы ты был доволен. Иногда только надоедало повторять одно и то же. Но я гордилась, когда ты хвалил меня… Правда, с мячом так и не научил играть. Не знаю, что с ним делать. Даже в пасть не могу взять. Хочу схватить, а он катится. Но как остановить его? Бегу, бегу за ним, начинаю играть, а он все катится, убегает…
Дима ушел. Теперь буду Любушку ждать. Она просыпается позже всех, но сегодня поднялась рано — мать еще корову доила. Ходила по двору, поглядывая, как Бобик хватает за уши Музлана. Налила нам супу, дала по большому куску хлеба.
— Чего чуть свет встала? — удивилась мать, выходя с ведром из коровника. — Выпьешь парного?
— Не хочу.
Любушке нравится слово «не хочу», а по-моему, это самое противное слово. Да и хозяйке оно очень не нравится, даже ругает Любушку или Андрюшку, когда они говорят «не хочу»!
Тетя Катя пропускала через сепаратор молоко. Погнали коров.
— Любушка, выпусти Марту. — крикнула мать.
Девочка открыла ворота, Марта, мотая головой, пошла, следом двинулся Музлан. Завизжал Бобик. Посмотрев с хитрой улыбкой на летнюю кухню, Любушка тихонько подозвала Музлана.
— Сейчас с Бобиком пойдешь, — она быстро развязала ошейник.
Музлан побежал к пастуху. Бобик прыгал, не понимая.
— Иди, — приказала я.
И он, вот чудо, послушался: побежал за мной, оглядываясь на Любушку.
Мы догнали Музлана. Бобик, радуясь, что может подбежать к человеку, с громким лаем подлетел к пастуху. А тот взмахнул кнутом, и Бобик с криком бросился прочь.
— Ах, ворюга!
— Дядя Митя, не бейте! — Любушка подбежала к пастуху. — Возьмите Бобку! Хочет с Музланом пасти коров. Без Музлана скучает.
— Раз ты просишь, — улыбнулся пастух и приказал: — Боб, ко мне!
Бобик умоляюще взглянул на кнут, замотал опущенной головой, медленно подходя к пастуху, мол, буду слушаться.
— Беги за Музланом, — сказал пастух.
Бобик догнал друга, и они пошли вместе: старый, умный Музлан и мой молодой, еще глупый сын. От радости у меня сразу перестали болеть ноги. Музлан научит Бобку пасти!
Когда мы вернулись домой, мать сердито спросила Любушку:
— Ты отпустила Бобика?
— Я, — гордо ответила девочка. — Бобик теперь с Музланом пасет.
— Ну и сообразила. — Мать рассмеялась. — Сейчас заявится, как миленький.
— Не заявится, — сказала Любушка.
— Разве будет дворняжка смотреть за скотом, а особенно наш лодырь Бобка? С коровами побудь целый день на жаре да на холоде, на ветру, на дожде. Не всякий вытерпит.
Мой Бобик вытерпит!
И тут, Любушка, мы с тобой заметили Тимку с Шариком: они крались к нашим соседям. Я зарычала на Шарика: неспроста он пришел с Тимкой, но Любушка схватила меня.
— Молчи, а то спугнешь Тима.
Шарик влетел во двор, схватил цыпленка и выскочил. Курица печально кричала. Никто не заметил подлости Шарика, даже Любушка.
— Видишь, Тим соскучился и пришел, — обрадовалась Любушка.
— Шарик утащил цыпленка! — взвыла я.
Озираясь, Тим вошел во двор, запрыгнул на крыльцо. Задрав морду, он завыл. Потом, повизгивая, стал царапать дверь.
— Бедный, какой худющий — сказала Любушка. — Давай потихоньку подойдем и возьмем, только не лай, а то спугнешь.
Но тут вышла новая хозяйка дома.
— Пошел отсюда, — закричала она.
Тимка взвизгнул и выскочил со двора.
— Зачем ругаете, это же Тимоша! — чуть не плача, сказала Любушка.
— Три цыпленка пропали.
— Это же Тимофей! Он не ест живых цыплят, только жареных.
— Ишь, князь нашелся.
— Он привык здесь жить, может, возьмете?
— Не разводим собак.
— Тима редкий альбинос.
— Бог с ним, с альбиносом. Не любим мы собак.
— Не любите? — удивилась Любушка. — Нарочно наговариваете на себя.
— Скажи, какая догадливая, — хозяйка захлопнула дверь.
— Пойдем искать, — губы у Любы дрожали — вот-вот заплачет.
Он, наверное, возле птицефермы с Шариком околачивается, — подумала я. — Может, разыщу и приведу, — и я припустила изо всех сил. Нет, пожалуй, у птичника их не найти. Шарик там попел в капкан. Оказались возле силосной ямы. Когда подбежала, Тимка с куриной головой в зубах спрятался за Шарика.
— Учишь?
— Учу, — ответил нагло Шарик.
— Тимофей, идем домой, — позвала я.
— У меня нет дома!
— С нами будешь жить.
— Нужен я вам! Все равно прогоните!
— Все тебе обрадуются.
— Не пойдет, — вскинул голову Шарик. — Он свободный пес… Люди не любят собак, только притворяются добрыми. Держат нас, чтобы мы лаяли до хрипоты и сторожили двор.
Наверно, я потеряла на миг разум: прыгнула на Шарика, вцепилась в ухо. Он ударил меня лапами и отскочил. Я снова бросилась. Он бил, кусал, а я вцепилась в него зубами. Он укусил меня за больную ногу, и я, взвыв, упала.