Он говорил вполне искренне, хотя прекрасно помнил, что в Верхневолжске у него живут мать и сестра. Порой звонил им – просто так. Порой звонила мать. Иногда она попадала на полковника, и тот звал Руслана к телефону с едва ли не испуганным лицом – вот насколько человек женщин не терпел! Как-то в телефонном разговоре Руслан спросил у матери напоследок, ходит ли еще трамвай под окнами дома? Она сухо ответила, что этот маршрут давно отменили. Обухов понял, что она ждала от сына каких-то иных слов, быть может, надеялась, что он пригласит ее в гости, но Руслан не мог и не хотел этого делать. Слишком был памятен ее первый и единственный визит.
С Лялькой они, кстати, тогда расстались. Поводом стала пустячная размолвка. Но вновь встретились через год, уже когда Руслан квартировал у полковника.
Она совсем не изменилась, была все такой же легкомысленной и нежной, и Руслан не устоял. Чтобы закрепить примирение, он предложил ей прокатиться вместе в Грецию. Как оказалось, зря и еще раз зря. С самого начала все не заладилось. Во-первых, Лялька сочла необходимым принять образ девицы избалованной и пресыщенной и все припоминала Гоа, куда ее якобы прошлым летом возил один знакомый. Эта наивная ложь почему-то очень действовала Обухову на нервы, а заглянув при случае в Лялькин паспорт, он обнаружил и еще пару случаев так называемого вранья. Лет ей было не двадцать три, как она утверждала, а поболе, да и коренной москвичкой Ляля не могла считаться – родилась она в Челябинске. И Обухов мог бы простить ей эту мишурную ложь, если бы не ее надменный вид, не манера скучающе осматривать накрытый к завтраку стол, не брезгливая улыбочка, которой она встречала незамысловатые шуточки аниматора. А ведь Лялька могла быть очень милой, если хотела, они могли бы вместе плескаться в море, радоваться греческой кухне и любить друг друга под крупными южными звездами…
Недаром говорится – дурака и в алтаре бьют. Неправильную Ляля выбрала тактику, переморозила, испортила отдых и себе, и Обухову, поэтому он был только рад вернуться домой. Представлялось ему уютное одиночество – оставалась еще неделя отпуска; затянутое облаками московское небо, прохладный пол в квартире, холостяцкие ужины и неспешные беседы с полковником… Но как только он включил мобильный, тот взорвался нервной трелью, и сразу стало ясно – что-то случилось.
– Сестра твоя звонила, – сказал Василий Семенович – раньше у него не было такой одышки! – Говорит, матушка ваша вчера скончалась. Я…
– Еду, – сказал Руслан, но дорога показалась ему очень долгой, а совсем скоро день превратился в ночь.
Что ему было делать? На похороны он все равно опоздал. Даже если бы сразу бросился в аэропорт… Как бы он поехал туда? В выгоревших джинсовых шортах, с полной сумкой попугайской расцветки футболок, раковин, песка, солнца?.. Все равно, уже было поздно, а день клонится к вечеру. Вдруг Обухов вспомнил, как плакала мать, когда у него заночевала Лялька. Быть может, то была не просто ревность? Вдруг она непостижимым чутьем дозналась, что в смертный ее час сын будет рядом не с ней, а с той же Лялькой!
Полковник деликатно оставил Руслана одного. Тот чувствовал, что надо бы позвонить Эле, но не смог этого сделать, а когда пересилил себя и набрал номер, – ему никто не ответил. Бесцельно ходил Руслан по комнатам, смотрел в окна. Отыскал папку, где хранил старые письма матери и сестры, нашел единственную старую фотографию. Первый раз в первый класс, на заднем фоне – фасад школы. Эля, очень серьезная, с букетом гладиолусов, мать стоит рядом. Руслан подумал, что день, верно, был теплый и солнечный, но ветреный, нет, не подумал – почувствовал лицом теплые прикосновения солнечных лучей и дуновение ветра, который вспушил волосы матери. Одна прядь упала ей на лицо, она подняла руку, чтобы отвести ее, и в этот момент незадачливый фотограф сделал снимок. На секунду Руслану показалось, что он чудесным образом преодолел пространство и время, оказался там и тогда, и вот сейчас они, все втроем, мама, он и сестра, пойдут домой. Мать повяжет вокруг талии кухонное полотенце и затеет пирожки – с капустой, с картошкой и самые вкусные – с грибами. Нежно запоет на столе электрический самовар, расписанный под гжель, его они доставали из буфета только в особые дни, а по дому поплывет теплый дух печеного теста…
Руслан смотрел на фотографию, пока не перестал различать лиц – удивительно быстро стемнело, разве такое бывает летом? Почему-то оказалось, что он сидит так очень давно, несколько часов, ноги затекли, в ушах стучат молоточки. Он пошел на кухню и включил свет, собираясь выпить чаю. Но чай пить не стал. Картина маленького семейного праздника, с пирожками и гжельским самоваром, никак не оставляла его. Необычайно яркая, она словно отпечаталась у него в голове. Неужели он обречен видеть ее вечно? – подумал Обухов. – И тем более что не было у них никогда расписанного под гжель самовара и не пекла мать пирожков, вообще готовить не любила…
Спешить было некуда, но он не мог больше ждать. Руслан собрался и поехал в аэропорт, где и промыкался, ожидая самолета, полночи, а за полдень уже был в родном городе. Веселый таксист довез его по адресу, но в первый момент Руслан дома не узнал и решил, что доставили его не туда, напутали. Узкий переулок, посреди – лужа, в луже и вокруг нее толкутся толстые сизари. Трамвайные пути заросли травой – трамваи не ходили давно, а рельсы убрать городские власти не удосужились. Да и сам дом изменился. Он стал маленький, ссутулился, ушел в землю, подслеповатыми окошками смотрел на мир. Лестница, крашенная в яично-желтый цвет, скрипела под ногами, порскали в темноте тощие кошки. Обухов поднял руку, чтобы позвонить у двери, но кнопка звонка отсутствовала, вместо нее на стене остался светлый кружок да пара дырочек от гвоздей. Внутри у Руслана все дрожало. Он тихо постучал, но никто не откликнулся, тогда он толкнул дверь и вошел.
Яркий солнечный свет ослепил его после темной лестницы. Руслан стоял на пороге крошечной прихожей, из которой вели две двери – одна в комнаты, другая в кухню. Эта последняя была распахнута, из нее лился свет, и Руслан увидел мать. Она сидела за столом и что-то ела, завтракала, должно быть, и он моментально ощутил невиданное облегчение. Что-то перепутали, полковник совсем выжил из ума, заврался. Она не умерла, да и как она могла умереть, такая молодая?
Обухов сделал шаг вперед, угол зрения изменился, и он увидел, что за столом сидит не мать, а Эля. Она стала очень на нее похожа, хотя в детстве совершенно на нее не походила. У нее даже глаза стали как у матери – очень светлые, будто серебристые глаза с огромным, засасывающим, словно воронка, зрачком, опушенные стрельчатыми ресницами… Руслан представлял себе Элю совсем ребенком, но она сильно выросла и превратилась во вполне сложившуюся девушку. Одета, правда, была нелепо. Ради похорон она, что ли, взяла у кого-то это черное платье, которое было ей широко и смотрелось на ней по-сиротски…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});