— Мой друг Ясень!
Я кивнул сдержанно. Тот тяжко вздохнул, руки повисли безвольно, сразу став как будто лишними.
— Ну, иди, — он по-прежнему говорил только с Рокти, — а вечером жди обязательно, в гости, да, — он развернулся и зашагал в чащу, нарочито шумно задевая ногами низко нависающие ветви кустов.
— Друг твой, да?
— Друг, с детства. — Рокти почувствовала мое состояние, уловила иронию и толкнула в спину, кажется, обидевшись, — Идем уже. Не долго осталось идти-то. И не беспокойся. Никто тебя тут не тронет — ты пришел безоружным.
Меня это порадовало. Пока мы шли под редеющими, отступающими сводами крон к большому поселку на одном из берегов лесной реки, я пытался унять непрошенную досаду. Представлял себе собственную реакцию на странного незваного пришельца из непонятных земель, но, сознавая разумность, даже где-то необходимость такого к себе отношения, остро мучился его несправедливостью. И потому, чем ближе подходили мы к приземистым, светлого дерева срубам, тем неприветливее казались мне пустые, заросшие высокой, ни разу не кошеной травой, проулки. Поселок казался заброшенным, поражал абсолютной пустотой. Ветер гнал ровную зеленую волну меж простенков. Рокти уверенно шла к ближайшему срубу. Я замедлял шаг, оглядываясь. Не было ни оград, ни завалинок, ни окон. Над крышами, устланными темно-зеленым, не сохнущим лапником, поднималось едва различимое марево — за плотно закрытыми широкими дверьми кто-то жил и готовил пищу. Это не успокоило меня.
— Почему здесь так пусто?
— Потому что это — поселок клана, — сочтя объяснение достаточным, Рокти взбежала на крыльцо, стукнула раз кулаком по двери, и та распахнулась, скользнула настежь легко, и открылась просторная светлая комната, полная снующего хлопотливо народу.
И сразу от сердца отлегло, на душе стало спокойнее и тише. Меня будто толкнуло под низкие своды, я в три шага взбежал на крыльцо, дрогнув, переступил порог и огляделся. Рокти закрыла дверь, опустила деревянный засов.
Конечно, я задевал макушкой потолок. И все же комната казалась просторной, может быть за счет того, что в ней вовсе не было обстановки, а стены — округлые, не смыкающиеся острыми углами стены на всю площадь сруба — источали свет и тепло. Косой луч падал на усыпанный желтенькой стружкой пол и сквозь круглое отверстие в крыше. Спешившие мимо ктраны едва замечали нас. Невысокие, с детски мягкими чертами, они выныривали из ходов, круто ведущих из комнаты куда-то вниз, пересекали деловито косой столб света и скрывались в других таких же ходах. По всему периметру стены комнаты были испещрены аккуратными норками.
— Иди уж, — толчок в спину заставил меня вздрогнуть. Рокти дернула меня за локоть, — сюда. И мы нырнули вниз, по едва наклонной плоскости.
Ходы ветвились сложно, коридоры, освещенные светом стен, то опускались вниз, то уходили вверх, но, кажется, были расположены не слишком глубоко. По сути, дом представлял собой своеобразную развязку множества туннелей, потому и был так оживлен, на самом же деле в коридорах редко попадались другие ктраны. В одеждах самых разных покроев, но все спокойных цветов летнего леса, они сдержанно кивали и спешили пройти мимо. Едва ли я был удостоен хоть пары любопытствующих взглядов. Их сдержанность или равнодушие помогли мне несколько расслабиться — признаться, я опасался нездорового интереса.
Пока мы шли, я не видел лестниц, и потому несколько удивился, когда одно из ответвлений вдруг завело нас в тупик, оканчивавшийся скрученными винтом ступенями.
— Давай наверх, — вот тут мне уже пришлось пригнуться.
Мы скоро миновали с десяток пролетов и вышли на открытую площадку в кроне дерева — высоко над уровнем земли.
Ни на минуту не усомнившись в том, что площадка сотворена искусственно — настолько ровной и правильной по форме она была — я, однако, нигде не заметил следов рубанка. Ноги ступали по живому, покрытому толстой корой дереву, а не по досочным спилам. Три мощные ветви расходились от центра в стороны, а густые переплетения молодой поросли скрывали площадку от посторонних глаз.
Сидя на одной ветке, облокотившись о другую и раскачивая ногой — третью, ктран рисовал что-то, расположив лист на сгибе колена. Длинные каштановые волосы падали на лицо, он принимался было насвистывать, но замолкал вскоре, сосредоточенный.
Рокти хмыкнула тихо. Ктран кинул взгляд из под набегающих на глаза прядей. Зеленый и цепкий. Наверное, они с Рокти были погодки. Он казался чуть старше, но в остальном был точной ее копией.
— Это тот самый чужак, Лист, — меня вновь передернуло от этого слова. — Его зовут Никита. Отведи его в дом. Пусть отдохнет и переоденется в чистое. Старейшие захотят увидеть его на закате.
— Все бегаешь по поручениям совета? Сама и отведи, я не вызывался быть у Старейших на побегушках, — он вновь склонился над рисунком.
— Лист, — Рокти не сменила тона, видно, такие пререкания были ей не в новость, — во-первых, ты очень этим мне поможешь, я не хотела бы откладывать разговор на завтра, а во-вторых, к нам вечером придет Ясень.
— О! Ясень и так таскается к нам через день. Если он не отстанет от тебя, пока ты не выйдешь замуж, его визиты придется терпеть о-о-очень долго!
— Ну, все! — А вот теперь она, кажется, разозлилась. — Я ухожу, слышишь? — И она скользнула в провал винтовой лестницы, мигом скрывшись с глаз.
Я обернулся. Ктран рисовал все так же: рука летала над листом, не касаясь его, штрихи ложились широко и рвано.
— Подожди, — бросил он, почуяв мой взгляд.
Я несмело пошел к краю. Нельзя было сказать, чтоб я боялся высоты, но дерево раскачивалось едва ощутимо и тем существенно отличалось от привычных мне скал. При первой же возможности я уцепился за ветку и оглядывал окрестности уже крепко держась.
Лес волнами простирался во все стороны, на сколько хватало глаз. Чуть впереди и справа угадывалась свободная просека тракта… или, может быть, реки: слишком уж круто были заложены петли. Можно было угадать несколько просторных полян поблизости — готов был поклясться, там стояли дома-входы.
Солнце шло на закат. Второй день… Или третий? Я испугался вдруг, хлопнул себя по отсутствовавшим карманам отсутствовавшей куртки, запоздало вспомнил, что блокнот достался Вадимиру. Поднялась досада, погасившая панику. Блокнот мне нравился. В память о нем в заднем кармане джинс завалялся огрызок карандаша. Я сосредоточился и сосчитал: вечер третьего дня — не много, казалось бы…
— Так ты идешь? — художник стоял у отверстия в полу и смотрел заинтересованно, моя пантомима его заинтриговала. Рисунок, свернутый в трубочку, едва заметно стукал о бедро — ктран проявлял нетерпение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});