– Тогда почему же вы согласились, чтобы он сопровождал нас в Америку? – спросила Беренис, мысленно удивляясь, почему она вообще утруждает себя спором с этим варваром.
Они едва знали друг друга – и вот уже ссорились, словно были знакомы очень давно! Ей не хотелось признаться самой себе в том, что у нее возникло странное ощущение – будто они уже встречались раньше, давным-давно, в глубине веков. Все безрассудство и дерзость ее характера соответствовали тем же качествам его натуры. Он тревожил и смущал Беренис, и у нее появилось ужасное предчувствие, что ее жизнь уже никогда больше не будет спокойной и безмятежной.
Отвратительная ухмылка скривила его рот:
– Для меня это будет настоящим развлечением! Невероятно забавно посмотреть, как он сможет выдержать плавание и жизнь на корабле – такой франтоватый, такой надменный! А разве не истинное удовольствие – посмотреть на его встречу с разбойниками и охотниками? Они превратят его в котлету!
– Вы жестокий и ужасный! – Она дернулась, пытаясь освободиться, но он не отпустил ее. Руки Себастьяна скользнули под ее накидку, и Беренис почувствовала близость его тела.
– О да, в этом нет сомнения! – ответил он учтиво. – Я – как вы, англичане, это называете – хам? грубиян? И вы скоро сами убедитесь в этом.
Она раздражала его, но нельзя было отрицать, как красива она была…
Рука Себастьяна скользнула по ее обнаженному плечу, такому прохладному, такому нежному, что он почувствовал непреодолимое желание погладить его… И в то же время она приводила его в ярость. Как могла эта маленькая мегера вести двойную игру, когда должна была вот-вот стать его женой! Определенно, она ни в коей мере не была похожа на то уступчивое, кроткое существо, которое он ожидал встретить.
Он прибыл сюда с искренним намерением сделать все от него зависящее, чтобы стать хорошим мужем: заботиться о своей жене, обеспечивать ее, требуя взамен немногого: чтобы она стала матерью его детей, умело вела домашнее хозяйство и заняла свое место рядом с ним в чарльстонском обществе. Он не ждал любви – этому болезненному чувству он уже давно закрыл доступ в свою душу, – и кроме того, в подобных браках-соглашениях это условие считалось неуместным. Мужья могли удовлетворять свою похоть на стороне, как повелось испокон веков. Перспектива иметь такую ослепительно красивую, своенравную сумасбродку в качестве невесты отнюдь не радовала Себастьяна: напротив, это сбивало с толку, напрочь расстраивая так тщательно продуманные планы.
Во время обеда он понял, что она что-то задумала, и удалился в отведенную ему комнату в угрюмом настроении, мрачно размышляя о загадочности женской натуры. В его жизни было немало любовных связей, и Себастьяну казалось, что с самого детства всех девушек учат одному: что их сила заключается в скрытности и двуличии. Даже когда женщины лежали в его объятиях и шептали слова любви, в душу Себастьяна закрадывалось подозрение, что его обманывали. Лишь однажды он позволил себе отчаянное безрассудство влюбленности, и это закончилось предательством и страданиями.
Жестко сжав губы, он смотрел на Беренис из-под нахмуренных бровей, мысленно представляя на ее месте очаровательную Жизель – женщину, которая разбила его сердце во время Французской революции. Она безумно жаждала власти и готова была кого угодно послать на гильотину, если это могло помочь получить богатство, влияние и могущество. Женщины! Вот и эта такая же – крадучись, тайком, под покровом ночи пробирающаяся на свидание с изнеженным денди…
– Вы делаете мне больно! – голос Беренис вернул его к действительности.
Он немного ослабил хватку, раздраженный тем, что она владела способностью воскрешать воспоминания прошлого, которые он считал навсегда похороненными в своей душе. И все же, вглядываясь в неясные очертания ее лица, Себастьян, сам того не желая, был тронут решимостью, светившейся в ее глазах. Чувство, которое он считал давно умершим, болезненно шевельнулось где-то в груди, и пальцы, помимо его воли, погрузились в блестящую массу волос, струящихся по ее плечам. Прежде чем он осознал, что делает, Себастьян поднес ароматные локоны к губам.
– M'amie,[3] вы безумно прекрасны, – сказал он низким, хриплым голосом, от которого ее бросило в дрожь. Затем, испуганный столь явным проявлением собственной слабости, он намеренно разрушил впечатление от этого признания, добавив:
– Соблазнительная маленькая ночная бабочка, вроде тех, что я посещал в публичных домах Нового Орлеана…
Беренис вздрогнула и, охваченная яростью, крикнула:
– О, как я вас ненавижу! Я не хочу быть вашей женой!
Глаза его сузились, взгляд стал тяжелым:
– Ваши желания здесь не при чем, глупое дитя! Это вопрос сохранения династии! Это вопрос бизнеса и объединения двух могущественных семей. То, что вы или я чувствуем по этому поводу, не имеет ни малейшего значения!
– Вы невыносимы! – Беренис всегда с трудом сдерживалась, чтобы не вспылить, но сейчас дала волю чувствам.
Ей ужасно хотелось осыпать его ударами, вырваться из рук и сопротивляться, чтобы заставить Себастьяна понять: она живой человек, а не вещь, которой можно пользоваться по чьему-либо усмотрению. С низким стоном, похожим на рычание, она изо всех сил уперлась ему в грудь руками и вырвалась, пытаясь спастись бегством. Но не тут-то было. Послышался треск разрываемой ткани, когда Себастьян схватил ее за пеньюар и снова притянул к себе, вырывающуюся и брыкающуюся, словно дикая кошка. Ее борьба была бесполезной. Руки Себастьяна сомкнулись вокруг нее, словно железные обручи, заставляя стоять на месте и легко подчиняя своей силе ее извивающееся тело.
– Mon enfant,[4] – хрипло зашептал он в ее волосы, – ты снова собираешься убежать к своему смазливому мальчишке-любовнику? И не пытайся, потому что если ты сделаешь это, я сверну твою хорошенькую шейку. Я никогда не буду рогоносцем!
Прежде, чем она успела что-то сказать, он наклонил голову и захватил ее губы своими.
Беренис была изумлена этой нежной лаской. Она ожидала жестокости, но его поцелуй был удивительно ласковым, губы мягко сомкнулись на ее губах с нежностью, которая так странно взволновала ее. Она изо всех сил пыталась сдержать чувство неизъяснимого трепета, когда тело помимо ее воли слилось с его мускулистым телом. Никогда прежде ее так не целовали, и она почувствовала удивление от вторжения его настойчивого, ищущего языка. Его движения словно посылали огненные импульсы ее нервам, и у Беренис появилось необъяснимое, смутное желание обвить руками шею Себастьяна и крепко прижаться к нему. Огромным усилием воли она сдержалась и попыталась спастись от его рта, но Себастьян твердо сжимал ладонями ее голову, не желая отказываться от очарования этого поцелуя. Обезумев от ярости на саму себя, на собственную реакцию, Беренис, наконец, оторвалась от его неумолимых губ.