живот и расправился с трусиками. Щеки схватил жар. Настолько уязвимой и открытой Леона перед ним еще не была. Да вообще ни перед кем не была!
— Ты даже вообразить не можешь, как хочу тебе вставить.
— И что мешает? — Леона с трудом не то что складывала слова, но даже дышала.
— Многое, — Гамельн выдохнул струйку воздуха на нежную кожу лобка. — Твоя неопытность, твоя горячность и твое физическое состояние. Учесть все — слишком сложно. Поэтому пока так. Пока.
Живот схватывало легкими судорогами, а внутри будто образовался горячий шар. Волнение, предвкушение, стыд наслаивались, дезориентируя.
Язык Гамельна — господи, язык! — творил невообразимое. Пальцы поглаживали внутреннюю поверхность бедер, рождая тысячу мурашек. Очень хотелось закрыть лицо ладонями и вместе с тем впитать образ до скончания дней.
Когда язык надавил особенно сильно, тело вдруг прошило молниями, а между ног стало влажно-влажно. Очухавшись, Леона успела заметить, как Гамельн заботливо вытер ее.
— А ты? Тебе ведь…
— Хочешь отсосать мне? — Гамельн прислонился к столу, улыбаясь лукаво. — Мне бы понравилось, но, боюсь, для тебя сейчас это слишком. Взять чужой член в рот — не то чтобы раз плюнуть. В этом нет ничего страшного, унизительного и даже отвратительного, но психологический блок обычно силен. Девушка, с которой я спал время от времени на протяжении двух лет, так и не решилась попробовать. Зато массаж простаты у нее получался отменно. И не ревнуй. Все это было больше десяти лет назад. Я как-никак тебя старше.
Леона запыхтела и опустилась на колени.
— Ох, Лео. Ты чего задумала?
Леона еще и сама не была уверена. Ей хотелось — и все тут! Хотелось же? Леона сильно-сильно зажмурилась, приспустила штаны Гамельна и высунула язык. Гамельн дернулся, выдохнул и вцепился ей в волосы. Толкнулся в рот нетерпеливо. В нос ударил терпкий солоноватый запах, будто они оказались на морском побережье. Леона осторожно обхватила губами головку. Задвигала головой: вперед-обратно, вперед-обратно. И как некоторые сравнивают это с леденцом или бананом? Скорее рулет какой-нибудь. Покрытый кальмаром. Леона все-таки фыркнула, а Гамельн застонал протяжно:
— Давай уже.
Он потянул ее за прядки, притягивая ближе, и член покорно скользнул вглубь рта. Бесконечный. Распирающий. Защекотал небо неприятно. А потом Гамельн оттолкнул ее и притянул опять. И снова. Щеки расперло жаром. Гамельн ее даже сосать учит! Леона налегла сама как примерная ученица. Вовремя вспомнила про язык. Язык скользил по чужому члену — сначала просто, а потом волнообразно. Гамельн стонал и выгибался, закрыв веки. Ему нравилось. Абсолютно точно. Воодушевленная, Леона попыталась пропустить член в глотку дальше, но рвотный рефлекс сказал «нет». Ладно, поучится позже.
В какой-то момент Гамельн заметался, намотал ее волосы сильнее, и Леона заработала языком с утроенной скоростью. Достаралась… От чужой спермы замутило. Леона закашлялась, скорчилась на полу и отхаркивала-выплевывала белесую жидкость, к чертям посылая всю романтику. Во рту стойко держался странный незнакомый привкус, шею, спину и колени ломило. Гамельн сел рядом, погладил по спине и протянул стакан воды.
— Глупая упрямая львица. Все-то тебе нужно сейчас и немедленно. Прости, что не остановил.
— Это мое желание, — Леона прохрипела и показалась самой себе «глупой и упрямой». — Прости, что так… закончила.
Гамельн усмехнулся.
— Ну, кончить мне твоя неопытность не помешала. А вот док нас закопает.
Леона потянулась и легла ему на колени.
— Пусть закапывает. Я не жалею.
Быть с Гамельном вот так — близко-близко — оказалось совсем не страшно.
* * *
Док сделал Леоне перевязку, ничего не сказав. Словно приговор вынес — «безнадежный случай». Это уже слишком. Леона ведь не безмозглая. Она прекрасно понимала, что тело за «физические упражнения» спасибо не скажет. А что, понимая, лезла на рожон — это совсем другая история. Леона бы отстояла себя! Но док молчал, накладывая бинты с лекарством, и все решенное и сделанное стало ничтожно-безнадежным.
Так было с тренером по футболу в начальных классах. Тот, видя ее успехи, предложил усложненную систему тренировок, а Леона отказалась — промаявшись почти неделю, прикидывая «за» и «против» и подготовив солидную аргументацию своего решения. А тренер сказал: «Хорошо, как знаешь». Не уговаривал, не выступал с пламенными речами, и Леона тогда впервые почувствовала себя странно. Почувствовала… груз выбора.
Тренер больше никогда не поднимал эту тему, и Леоне — забитой и одинокой — начало казаться, что никаких выдающихся способностей у нее и не было. Док точно так же ставил в тупик, словно говоря: «Ты упустила шанс поправиться быстро и без последствий, как знаешь, это твое решение». Мерзкое чувство. Лучше бы ругали. А так — она будто и для этого не годилась.
Пару дней Леона стойко держалась паинькой. Спала на правом боку, вовремя накладывала мазь, делала лечебную физкультуру. И хранила целомудренность даже с Гамельном в одной постели. Гамельн наблюдал за ней поверх книги со смешинками в глазах.
На третий день что-то в привычной схеме сломалось. Гамельн, сидя в кресле, смотрел фото. Просто смотрел фото. Листал маленький потрепанный альбом. Но столько тоски и печали Леона давно не ощущала. Наверное, с того самого дня встречи у реки, когда Гамельн вернулся. Вернулся к ней. С грузом прошлого на плечах, с горечью настоящего. Леона верила — они с этим справятся. Должны…
Каждое фото Гамельн обводил пальцами как хрупкие крылья бабочек. Подкравшись, Леона застыла. Она узнала домик в лесу, детей, их будни, игры и совместный обед. Счастливые драгоценные воспоминания, разбросанные крохами-бусинами и собранные горсткой. Крохотной-крохотной — и все равно бесценной.
— Откуда они?..
Гамельн вздрогнул, вскинул взгляд — какой обычно бросают пойманные на месте преступления мальчишки — и сгорбился.
— Забрал у мамы.
— Ты ездил к ба один?!
— Не ездил. Мне передали. Док сказал, когда она смотрит альбом, становится более возбужденной. Начинает метаться по комнате и кричать: «Я сожгла моего мальчика!», — Гамельн спеленал себя руками, явно пытаясь успокоиться. — Я попросил дока привезти альбом мне.
— Но это ведь… неправильно.
— Она больна, Лео. Неизлечимо больна. Я не могу ей помочь, но хочу, чтобы последние дни она доживала в спокойствии и счастье. — Стоило Леоне открыть рот, как Гамельн осадил, напоминая взъерошенную хищную птицу с подрезанными крыльями: — Я знаю, что психбольница далека от рая. Только я не готов снова жить с ней. Не готов. Я ее просто убью.
— Гамельн…
— Думаешь, это легко — жить с сумасшедшим? Думаешь, милосердие и благие намерения спасут тебя от раздражения? От переутомления? От срывов? Ты ошибаешься. Первой начнешь искать поводы сбежать из дома и как можно дольше не возвращаться. Я пережил