Читать интересную книгу Сны и камни - Магдалена Тулли

Название также тает. Эрозия отшлифовала буквы, а некоторые раскрошила и развеяла. Уцелевшие же утратили всякий смысл. Жаль, что название исчезает. Но разве было бы оно столь прекрасно, если бы не распадалось на глазах? Нет букв — нет и города. Ведь только они являли собой нечто конкретное в хаосе дат, событий и представлений. Только они охватывали необъятное: веселые первомайские демонстрации и позабытые рейсовые вертолеты, которые уже так давно летают без топлива, что тоже съежились и — вероятно — синими стрекозами порхают над самой землей в ботаническом саду.

За дырявой оградой из нескольких букв, среди которых торчат пики W и А, должны теперь разместиться оснащенные кондиционерами американские банки, безжалостные торговцы оружием, подпольные наркодельцы, что палят в полицейских из-за киоска с жевательной резинкой, примостившиеся на тротуаре озябшие цыгане, узкоглазые женщины, продающие французские духи на улице прямо из чемоданов. Быть может, однажды центральный перекресток окружат надменные казаки на бронетранспортерах или дикие орды Чингисхана разобьют шатры и разожгут костры вдоль главного проспекта, перегородив путь трамваям и автобусам, набитым людьми, что спешат на службу. Быть может, татарские воины примутся ударами булавы убивать торопливых прохожих. Но и они не спасут рассыпающееся целое. Город утратил способность соединять края картин так, чтобы они складывались воедино.

Никто не знает, как быть с испорченной конструкцией. Уже очевидно, что мало натирать полы, пылесосить ковровые дорожки, поливать в жаркие дни асфальт и даже красить стены масляной краской, но ничего больше жители этого города делать не умеют. Обескураженные, они забывают о стоящих перед ними задачах, второстепенных и несущественных. Суть города по-прежнему неведома, а если урбанисты и имели о том какое-то представление, то оставили его при себе, словно надеясь, что оно никогда никому не понадобится. Жители города умеют ремонтировать только вещи осязаемые. Они не в силах добраться до того, что невидимо и более всего испорчено и что косвенно влияет на состояние целого, управляя потоком существительных, прилагательных, глаголов, утвердительных и отрицательных предложений. Истинные показатели урбанистических решений — это никому не ведомые правила соединения фраз и построения сюжета, принципы ассоциаций, акцентирования вопросов и ответов.

При таком положении дел водные артерии, залежи глины и горы песка представляют для города постоянную опасность. Чтобы поддерживать чистоту в этом замкнутом пространстве счастья, каким город был задуман, в этом бастионе порядка, противостоящем бурному океану хаоса, фразы и сюжеты следовало бы денно и нощно откачивать наружу подобно городским нечистотам, чтобы в городе не осталось ни пылинки, ни лужи, ни соринки на клетчатой бумаге мостовой. Пришлось бы избавиться даже от слов. Но оставшееся моментально разлетелось бы по водам антигорода, точно флотилия сорвавшихся с якоря кораблей.

Жители чувствуют себя обманутыми. Раздраженные и ожесточенные, спрашивают, почему создатели проектов не позаботились о том, чтобы фундаменты были надежно отделены от своей основы, то есть, иначе говоря, почему они не подвешены в воздухе, вдали от источников гниения и распада. Но создатели проектов безмолвствуют. Неужто и их уже поглотило забвение? А может, на самом деле они никогда и не существовали? Но чья же воля и чьи взгляды запечатлены в фундаментах города? Неизвестно. И любопытствующим приходится самим отвечать на свои вопросы. Поговаривают, например, будто попытки подвесить фундаменты в воздухе действительно имели место, однако помешала инерция жидкого бетона. Его безграничное равнодушие и нежелание со своей стороны поддерживать порядок. Упрямая пассивность строительных материалов виной тому, что город не сумел оправдать возложенных на него надежд.

Чем больше симметрии и гармонии под небесным колпаком, герметично прикрывающим дома и улицы, тем больше хаоса по другую его сторону. Там, в голубых круговоротах, бурлит все то, что удалось когда-либо собрать и вынести за пределы города: бракованные отливки, битые плиты песчаника, обломки красных кирпичей, унесенные ветром зонты, стружки и опилки, пустые пачки из-под папирос и стайки окурков, потеки машинного масла, истлевшие кепки в «елочку», тряпки, картофельные очистки, клубы туч, экскременты и даже искореженные пролеты мостов. И хотя небесный колпак защищает город от дождя метеоритов или потоков мусора, все это проникает в подземные воды и таким образом возвращается.

Как невозможно добиться полной герметичности, так не бывает и идеальной чистоты. В сущности, мысли следовало бы изъять еще до их возникновения. Ведь абсолютно все мысли в этом городе пуганые, а события случайны. Никогда не известно, какая мысль породила случившееся и каким образом удалось ей привести в движение механические элементы мира. Невозможно определить, являются ли мысли следствием или причиной событий, результатом действия известного механизма или направляющей движения шестеренок.

К несчастью, нам неведомо также, из чего и как сделаны сами шестеренки, тщательно укрытые от нашего взгляда. Поначалу на стройплощадках настолько доверяли их отменному качеству, что монтировали, не глядя. Другое дело известь, которую готовили на месте: все видели, что она плохого качества. Те, кто ею воспользовался, ссылались на безупречность основной конструкции, которой, мол, ничто не повредит. Полагали, что все без исключения ее котлы, моторы и передачи первоклассны, просто-таки сносу им нет. Но постепенно выяснялось, что незримые элементы мира тоже были сработаны небрежно, из второсортных материалов, даже уступавших тем бракованным кирпичам, из которых жители города возводили свои ненадежные постройки.

Специальные устройства, отделявшие добро от зла, обрастали вспомогательными механизмами деаэрации и очистки. Поговаривали, что хаоса они произвели больше, чем сумели выкачать за пределы небесного колпака. Когда те, кто решил оградить город от антигорода, свели все проблемы к электропитанию оборудования, они не могли предвидеть, сколь дорогостоящей затеей окажется устранение всей инерции мира. Ибо разве мир соткан не из инерции?

С годами ветшали городские артерии, в которых искусственно поддерживалось напряжение. При этом образовывались бреши и спайки, и даже возникали повреждения всевозможных механизмов из-за нарушения питания, включая главные, противостоящие антигороду. В городе скапливалась грязь. Штукатурка закоптилась, в швах одежды собрались похожие на войлок комочки, подоконники и карнизы покрылись птичьим пометом. В темных закоулках коты терзали мышей. На лестничных клетках появился мышиный и кошачий запах мрака, случайности, жестокости. Все предметы посерели, как и буквы W и А в названии города. Исчезли — неведомо когда — блики на оконных стеклах. Померкло сияние хрустальных люстр. Большую их часть, впрочем, сняли, когда они стали небезопасны. С рам зеркал облупилась позолота, вытерлась плюшевая обивка кресел, выцвела даже краснота трамваев. Стенки канализационных труб обросли жирным липким илом. Дома осели, мостовые провалились.

Вот, к примеру, улица, на которой вечно идет дождь. Никто не знает, что за труба над ней проходит и отчего лопнула. Струи хлещут по крышам домов и стекают по стеклам, уровень воды все поднимается. Автомобили движутся по мостовой, будто по дну глубокого канала, где в зеленоватом сумраке расцветают, словно водоросли, зонты. Прохожие задыхаются, как бывает под водой. Матери волокут малышей по ежедневным маршрутам от магазина к детской площадке и обратно. Им не до сюсюканья — обед-то не сварен, — и они уже не обращают внимания на страдания собственных легких, привыкнув, что можно существовать и под водой. В сумерках жители уплывают по течению в даль лишь им ведомых акваторий. Их мысли начинают колыхаться, словно подхваченные покачивающимися на волнах судами без руля и без ветрил. Никто эти суда не ремонтирует, у каждого какой-нибудь изъян, разноцветные рыбы коралловых рифов проплывают между опустившимися на дно остовами кораблей. Порой, поводя мордочкой, заплывет под подоконник морской конек или рыбешку забросит волной за шкаф.

Есть также улица, на которой оседает отделенный от тепла холод, подобно тому как где-нибудь в овраге оседает утренний туман. Отделенный от тепла холод обращает все вокруг в лед. Лед, настолько леденящий, что всего угля мира мало, чтобы его растопить. На вечно заиндевелых оконных стеклах расцветают и ниспадают на обледеневшую мостовую стрельчатые ворота, восхитительные ледовые арки, голубые, лиловые и белые галереи, висячие мосты и стеклянные горы — захватывая все пространство улицы. Филигранная, но прочная конструкция оплетает крыши и водосточные трубы, вгрызается в стены зданий. Движение по улице поэтому перекрыто, и специальные таблички предлагают водителям маршруты объезда. А жители закованных в лед домов, которые невозможно протопить, сразу после обеда погружаются в глубочайший сон, и им снится, будто они замерзли насмерть.