А вот ворота — это да! Высокие и толстые кованые створки, на которые так и тянет забраться. Когда революционные матросы штурмовали Зимний дворец, они карабкались на эти ворота. Я видел это в каком-то фильме, только его название забыл.
Я подхожу к воротам и ставлю ногу в сандалии на чугунный завиток.
— Только попробуй! — говорит мне тётя. — В цирк вечером не пойдёшь!
Это аргумент. Со вздохом я снимаю ногу с завитка.
Завершив круг по площади, тётя ведёт меня в пышечную. Пышечная находится тут же, неподалёку — на улице Желябова. В ней так пахнет горячим маслом и жареным тестом, что в животе у меня немилосердно урчит. Желудок сжимается в голодных спазмах.
В пышечной стоят круглые столы — такие высокие, что я едва дотягиваюсь подбородком до столешницы. Как тут есть-то?
Но тётя находит выход. Она ставит круглую бумажную тарелку с пышками прямо на широкий подоконник. А рядом — фаянсовый стаканчик с растворимым кофейным напитком.
Пышки!
Это мягкие золотистые кольца из теста, пропитанные горячим маслом и посыпанные сахарной пудрой. Пудра тает и становится липким сиропом, который пачкает пальцы. Надо успеть съесть пышки, пока пудра не растаяла, а ведь их — целых шесть штук!
Но пышки мягкие, воздушные и проглатываются мгновенно. Я запихиваю их в рот, одну за другой, и торопливо запиваю кофейным напитком.
— Не спеши, — говорит мне тётя. — Жуй, как следует.
Обтерев руки бумажными квадратиками, которые заменяют салфетки, мы выходим из пышечной. Прогулка окончена. Это такая традиция — заканчивать прогулку пиршеством в пышечной.
Мы снова переходим Невский проспект и садимся в троллейбус. Тётя позволяет мне опустить монеты в специальную щель и покрутить ручку. Из аппарата выползают два бумажных билета. Я отрываю их и крепко держу в потном липком кулачке.
* * *
И на этот раз я решил ехать в Ленинград не автобусом, а электричкой из Волхова. На автобус можно было сесть прямо в Киселёво и за два с половиной часа добраться до автовокзала на Обводном канале.
Но мне хотелось повидать родных.
Кроме того, я надеялся, что неторопливая поездка в электричке позволит мне вспомнить ещё что-нибудь из прежней жизни Андрея Синицына.
Катя проводила меня на вечерний автобус из Черёмуховки. В Киселёво я пересел на автобус до Волхова, и около десяти вечера шёл с автовокзала домой к родителям.
Звонить и предупреждать о своём приезде я не стал.
Такое было время! Телефоны были редкостью, поэтому приехать неожиданно, без звонка считалось совершенно нормальным.
Несмотря на тёплый летний вечер, улицы были почти пустыми. В небольших городах рано ложатся спать — многие жители работают с раннего утра. Магазины и кафе были давно закрыты, и по улицам гуляли только редкие влюблённые парочки. На углу Советской и Коммунаров галдела компания молодёжи, негромко бренчала гитара.
Я потянул на себя дверь подъезда и краем глаза увидел справа неясную тень. Тень шевельнулась. Я быстро повернулся, инстинктивно вскидывая руки.
— Серёга!
Мой младший брат стоял в подъезде, зажимая ладонью лицо и испуганно глядя на меня.
— Что случилось? Ну-ка, покажи физиономию!
Серёга неохотно убрал руку от лица.
Под левым глазом у него красовался здоровенный синяк. По щекам была размазана кровь из носа. Кровь успела засохнуть — видно, братишка стоял в подъезде давно.
— Кто это тебя так?
— Неважно, — буркнул брат, опуская глаза.
— Что значит «неважно»? Говори давай!
— Да какая разница? Всё равно ты им ничего не сделаешь! Лучше мокрое полотенце принеси.
— Сейчас пойдём домой, умоешься.
— Не пойду я. У меня деньги отобрали.
— Кто? Да говори же. Или мне на улицу пойти, поспрашивать?
— Ну, «углы».
Вот чёрт!
Это же та самая компания, которая шумела на углу с гитарой. Потому они и называли себя «углами». Собирались на любимом углу, даже скамейки туда притащили чуть ли не от вокзала.
Неформальное молодёжное объединение, мать их! Теперь я хорошо вспомнил эту компанию. В прошлой жизни, когда я был подростком, они здорово попортили мне жизнь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вечером меня частенько посылали в магазин. То за хлебом к ужину, то за спичками, которые кончались всегда не вовремя. Чтобы попасть в магазин, нужно было пройти мимо этих самых «углов».
Ребята там были постарше меня — от пятнадцати до семнадцати лет. Все они учились в местном профтехучилище. А по вечерам собирались на своём любимом месте, пели песни под гитару и пили пиво.
К взрослым они не приставали — побаивались. А вот одинокого подростка запросто могли избить, или отобрать деньги. Не знаю, почему милиция их не трогала. Может, и проверяли, но предъявить ничего не могли. Подростки не жаловались, предпочитая молча сносить обиды и мечтать о мести.
Помню, одно время я даже ходил в магазин дворами, вокруг — только бы не сталкиваться с этой компанией.
Сейчас, глядя на перемазанное кровью лицо брата, я даже вспомнил этот самый летний вечер. Мама попросила меня сбегать за хлебом. Я выскочил из дома, думая о чём-то своём. Забыл свернуть во двор и нос к носу столкнулся с «углами». Получил в глаз и по носу, лишился денег и до позднего вечера стоял в подъезде, не решаясь идти домой.
Кто же именно меня тогда бил?
— «Углы», говоришь? А кто именно из них бил? Кто отобрал деньги?
— Бил Журавель, — неохотно ответил брат. — А деньги Мельник забрал. Да не ходи ты к ним! Журавель боксом занимается, ты с ним не справишься.
Я молча повернулся и вышел из подъезда. Серёга пошёл за мной. Вместе мы дошли до угла дома.
— Стой здесь, пока не позову — сказал я ему.
На скамейках сидели шесть человек. Высокие угловатые фигуры, начинающие взрослеть лица — уже не подростки, но ещё не мужчины. По большинству из них горькими слезами заливалась армия, а по некоторым — и тюрьма.
Мельник играл на гитаре. Он обнял её, словно подружку, перебирал струны и что-то напевал, изредка потряхивая тёмными курчавыми волосами.
Журавля — Вовку Журавлёва — я тоже сразу узнал. Крепкий длиннорукий парень, он сидел напротив Мельника и посасывал пиво из горлышка бутылки.
На миг у меня в голове раздвоилось.
Я видел перед собой Журавля — неформального лидера «углов». Такого, каким запомнил его из прошлой жизни.
И одновременно вспоминал круглоголового мальчишку, которого привела в первый класс усталая мать. Я, Андрей Синицын, тогда уже учился в седьмом и случайно столкнулся с ними на торжественной линейке первого сентября.
Как всё просто и ясно, когда ты взрослый! Когда уже пережил всю сумятицу подросткового возраста, прошёл школу армии и попробовал настоящей жизни.
Я чётко знал, что собираюсь сделать. И знал, что у меня всё получится, как надо.
Вывернул из-за угла, перешёл дорогу, делая вид, что иду по своим делам. Сидевший ко мне лицом Мельник бросил на меня взгляд, стараясь казаться равнодушным. Оценил мою решительную походку и снова опустил глаза к гитарным струнам.
Это были даже не шакалы — шакалята. Они связывались только с теми, кто заведомо слабее, боится и не сможет дать отпор.
В этом и было их счастье. Будь они посмелее — рано или поздно попробовали бы отхватить кусок не по зубам, ввязать в какое-нибудь мутное дело. А так — подрастут, перебесятся. Закончат своё ПТУ, отслужат в армии и пойдут работать помощниками машинистов и слесарями на железную дорогу. Заведут семьи, детишек, остепенятся.
Проходя мимо скамеек, я круто повернул, сделал ещё два быстрых шага и правым кулаком ударил Журавля в ухо.
От неожиданности Журавель поперхнулся пивом и свалился со скамейки прямо под ноги дружкам. Те вскочили.
Не обращая на них внимания, я ногой пнул сидевшего Мельника в грудь, чуть выше гитары. Зачем ломать инструмент?
Моя нога впечатала Мельника спиной в скамейку, он задохнулся.