— Я полагаю, это совсем другая область медицины, — пробормотала Кандида.
— О, в действительности все они связаны. Любое дело, касающееся такой сложной системы как человек, связано со множеством самых обычных вещей.
Он продолжал полировать очки, но глядел на нее и улыбался. Кандиду поразил глубокий цвет его глаз, тот синий, что обычно переходит в серый в среднем возрасте. Они сидели в молчании.
— Не хотите ли вы спросить меня, почему я здесь? — выпалила она почти бессознательно.
— Я надеялся, что вы расскажете мне, но спрошу, если вам этого хочется. Почему вы здесь, мисс Редмейен?
— Я не знаю. Я имею в виду, что мой лечащий врач считает, что мне это нужно, и рекомендовал вас, и муж думает, что мне нужно было прийти. Я же считаю, что в этом нет никакого вреда, но не хочу быть здесь. Я имею в виду не то, что совсем не хочу быть здесь, а то, что я сейчас не хочу быть здесь — надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Я вообще не считаю, что мне нужна помощь такого рода, просто мне нужно немного побыть одной. Мне нужно время, чтобы все обдумать… — Кандида запнулась, чувствуя комок в горле, стеснение, словно от подступающих слез.
— Вижу, — успокаивающе сказал мистер Балантайн. — Не хотите ли вы отложить встречу до тех пор, пока вы все не обдумаете?
— Нет! — повысила голос Кандида. — Я три недели набиралась мужества, чтобы прийти сюда — я могу вообще не вернуться, если уйду сейчас.
Ее угроза, казалось, совсем не встревожила мистера Балантайна. Надев очки, он открыл блокнот.
— Вы не возражаете, если я сделаю некоторые предварительные заметки? — поинтересовался он. — Спрошу вас о некоторых подробностях биографии?
Кандида молча кивнула.
— Редмейен — фамилия вашего мужа или девичья?
— Девичья.
— А ваше имя — Кандида, правильно?
Она опять кивнула.
— Какая у вас фамилия в замужестве?
— Делавинь, — прошептала Кандида.
— Сколько вам лет?
— Двадцать восемь.
— Вы работаете?
— Нет — хотя и работала. Больше не работаю. Я была брокером в Сити.
— У вас есть семья?
Наступила долгая пауза. Кандида уставилась на одно из своих колец, вращая его вокруг пальца, пока пыталась овладеть голосом. Она с усилием сглотнула.
— Да, — ответила она, не поднимая взгляда. — Моя мать пока жива. Отец умер, когда мне было пятнадцать. Моя сестра живет здесь, в Лондоне, а брат — в Париже. Мой муж — я полагаю, его можно считать членом семьи…
— Расскажите немного о вашей семье. Вы в ней старший ребенок?
— Нет, старший — мой брат, Филип. Он на два года старше меня. Он женат — счастливо, должна заметить — и живет в Париже. Он работает биржевым торговцем во Франции, — пояснила Кандида. — Моей младшей сестре Джессике двадцать четыре года. Не представляю, чем она собирается заняться. Она, кажется, не занята ничем, кроме вечеринок и подобных развлечений.
— Вы близки со своими братом и сестрой?
— Я очень близка с Филипом и очень скучаю по нему теперь, когда он в Париже. Это недалеко, и мы, конечно, часто видимся, но все равно не так, как раньше.
— А Джессика?
— Ох, — сказала Кандида со вздохом, — конечно, я люблю Джесс, да и все ее любят, но она — настоящее дитя. В сущности, у нас очень мало общего. Она очень ласковая, но меня раздражает, что у нее нет иной цели в жизни, кроме получения удовольствий. Я ей тысячу раз говорила, что она должна стать взрослее и задуматься о своих планах на будущее, но она только носится по вечеринкам. Кажется, она измеряет свою жизнь бутылками «Болли» — такая у нас Джесс. — Кандида пожала плечами. — Но не думайте, что я не люблю Джесс, я люблю ее. У нас очень дружная семья.
— А ваши родители?
— Ну, они оба были чудесными людьми и хорошими родителями, но им всегда не хватало времени. Они оба в первую очередь думали о карьере. По крайней мере, папа, а мама ушла в карьеру после его смерти. Он работал в Сити, а точнее, перерабатывал, должна сказать. Он умер от сердечного приступа, когда ему было только сорок пять. Маме тогда было сорок. Наверное, ей не хотелось стоять лицом к лицу с жизнью, не имея ничего, кроме детей — поэтому она стала учиться на юриста. И она преуспела в этой области, учитывая то, как поздно она начала.
— Вы ее любите?
— Конечно! — воскликнула Кандида. — Это же моя мать! Боюсь, вы лезете не на то дерево, если не вникли в мои слова. Кажется, вы предполагаете, что причины, по которым я оказалась здесь, кроются в какой-то жалкой детской истории, что я ненавижу родителей, или что отец оскорблял меня. По правде, если вы ищете какие-нибудь кошмарные фрейдистские зацепки в моем детстве, то совершенно зря. Там не было ничего подобного. Я росла счастливым, благополучным ребенком, и у нас была крепкая, дружная семья. Смерть отца была потрясением, но это прошло, и мы справились с этим. У нас нет никаких скандальных семейных тайн.
— Прекрасно, а теперь расскажите о своей семье.
— Я рассказала все.
— Нет, я имел в виду вашего мужа. У вас есть дети?
— Нет, — Кандида вновь проглотила комок в горле.
— Простите, но вы, кажется, упоминали, что приходили сюда к акушеру?
— Разве? Значит, я имела в виду гинеколога, — Кандида замерла на кресле, поджав под себя ноги. Мистер Балантайн продолжал писать.
— Как давно вы женаты?
— Пять лет. Мы поженились в 1979 году.
— Благодарю вас. Пожалуй, о биографии пока достаточно, — мистер Балантайн убрал блокнот. — Как бы вы описали себя, Кандида? Могу я называть вас Кандидой?
— Конечно. Описать себя? — медленно повторила Кандида. — Знаете, мне никогда не приходилось этого делать…
— Вы считаете себя счастливой?
— Счастливой? В меру, полагаю. У мет была легкая жизнь, без настоящих проблем. Я не отношусь к тем, кто всегда горит joie de vivre[4], понимаете, но, наверное, могу сказать — да, я счастлива. Все зависит от того, что понимать под счастьем. Я довольна.
— Никаких особенных жалоб? Никакой неудовлетворенности?
— Ну, это у всех есть… — замялась Кандида. — Я хотела бы снова работать. Я оставила работу года два назад, и возможно, зря. Я хотела бы стать богаче, хотя мы и сейчас живем совсем неплохо. Я не чувствую, чтобы у меня были какие-то цели в данный момент — возможно, в этом и заключается проблема. В норме я всегда стремлюсь чего-то достичь — мне нужно стремиться чего-то достичь — но я не знаю, чего мне хочется прямо сейчас.