Поразмыслив, я согласилась с Торесеном:
— Да, придется сказать ей. Просто я подумала, не лучше ли сначала взять интервью. Не исключено, что она будет более откровенна с чужой женщиной, чем со своей дочерью.
— Не обязательно. Восхищение, которое вы питаете к ее работе, исходит от родного ей человека. А это очень важно. То, что вы — ее дочь, вероятно, будет для нее неожиданностью. Но вас тоже ждут открытия, которых вы не ожидаете. Возможно, вы сумеете дать ей гораздо больше, чем только восхищение ее прошлыми заслугами.
Я отвернулась от его испытующего Взгляда, чтобы он не увидел того, что мне хотелось бы утаить. Я не могла изменить свои чувства, и не вправе была винить себя за них.
— Одно доброе дело вы уже сделали для Лоры, — примирительно произнес Гуннар. — Вы сказали, что ее по-прежнему высоко ценят как актрису. Много лет она не слышала ничего подобного. Вы убедили Лору в том, что люди ее помнят. Это может вернуть ее к жизни.
— Тогда почему она оставила киноэкран? Почему убежала от мира?
— Насколько я понимаю, у нее просто не было другого выхода. Ее студия боялась скандала. А в той ситуации никакая другая кинокомпания не захотела бы связываться с ней. Но времена меняются, как вам известно.
— Она могла бороться, — упрямо настаивала я. — Другие же не сдаются! И театральная сцена не была для нее закрыта. Она могла бы, наконец, уехать за границу и играть в театре. Но она даже не пыталась, а просто исчезла. Почему?
Гуннар грустно покачал головой:
— Не представляю. Лора никогда не говорит о том, что с ней произошло. Вероятно, она в какой-то степени доверилась Ирене, которая, естественно, никогда ее не подведет. Но ни с кем другим она не станет обсуждать того, что пережила.
— Но теперь она замужем за Флетчером, а он имеет непосредственное отношение к тем событиям, — возразила я. — Это кажется мне странным.
— Лора — сложный человек. Не так просто понять, что ею движет.
"Если я действительно получу у нее интервью, то попробую узнать об этом", — подумала я. У меня накопилось столько вопросов! Так хотелось задать их Лоре. Ответит она на них или нет — трудно сказать.
— Я отвезу вас в отель, — предложил Гуннар, — а потом заеду за вами около двух, хорошо?
— А что, если доктор Флетчер нас опередит?
— Ирена утверждает, что его не будет весь день. Он ведь сам отвез Лору в коттедж и считает, что она находится там. Конечно, есть еще его сестра. Странная личность. Трудно предвидеть, как она Поступит и насколько она осведомлена относительно вас. Но не следует пренебрегать и такой возможностью, какая у нас есть. Если вы узнаете, что Лору посвятили в вашу тайну еще до вашего приезда, тогда… — Он беспомощно пожал плечами.
— Тогда я сыграю на слух, — подхватила я, цитируя его самого.
Он не улыбнулся:
— Придется. Хотелось бы надеяться, что у вас хороший слух.
Я обдумывала эти слова, спускаясь с холма вместе с Гуннаром. Что это — насмешка? Мне определенно не хотелось, чтобы он думал обо мне плохо.
На обратном пути в Берген Гуннар почти не разговаривал со мной, только время от времени указывал мне на какое-нибудь живописное место. Лора жила в Калферете. И я постаралась расспросить Гуннара об этом районе Бергена.
— В переводе это слово означает Голгофа, — пояснил Гуннар. — В начале 1900-х годов здесь обосновались состоятельные жители Бергена. Они построили для себя прочные и довольно красивые дома. Это прекрасный спальный район города недалеко от центра, а с вершины холма открывается прекрасный вид.
— Хотелось бы мне сродниться с этой землей, — задумчиво произнесла я. — Норвегия остается для меня чужой. Все здесь очень интересно, но как-то далеко от меня. Однако я не теряю надежды. Возможно, со временем эта страна станет мне ближе.
Он покосился на меня, но тут же перевел взгляд на дорогу.
— Возможно, вы слишком долго подавляли свои естественные чувства. Не совершили ли вы опасную ошибку, направляя эмоции лишь по одному руслу?
— Что вы имеете в виду? — растерянно спросила я.
— Можно отдаваться чувству ненависти так же безоглядно, как и чувству любви. Разве не так?
Краска бросилась мне в лицо. Я внезапно рассвирепела. Меня душили обида и боль. Я гневалась на саму себя, на отца и Лору. Не моя вина была в том, что я чувствовала так, а не иначе. Со мной обошлись скверно, в конце-то концов, И не меня следует винить за последствия.
— Что написал вам отец? — холодно осведомилась я. Так же холодно прозвучал и его ответ:
— Не думаю, что я должен говорить вам об этом. Во всяком случае, не сейчас.
Слезы обожгли мне глаза. Я могла бы догадаться, что отец предаст меня. Разумеется, ради моей же пользы, как он предполагал. Тем не менее, я чувствовала себя преданной и несчастной, обманутой и оскорбленной. Мне казалось, что душа моя истекает кровью. Неправда, что я бесчувственна, твердила я про себя. Боль душила меня, и человек, сидевший рядом, понял это.
Неожиданно он накрыл своей рукой мою, лежавшую на колене. Он сжал мою ладонь и сразу же отпустил. Мне не хотелось бы признаваться в этом, но его прикосновение принесло облегчение. Он ничего не сказал, но слова были излишни. Его жест означал, что он не осуждает меня за мои чувства, каковы бы они ни были, готов предоставить их естественному коду событий, позволив мне преодолеть их. И хотя он прямо не высказал этого, я понимала, что он не одобряет тех эмоций, которые мною движут, и потому не рискнула бы считать его целиком и полностью своим другом.
Никто из нас не раскрывал рта, пока мы не вернулись на площадь, где перед отелем стоял Оле Булль, но к тому времени я уже успокоилась и взяла себя в руки. Поблагодарив Гуннара, я сказала ему, что буду готова к двум часам. Он выслушал меня без улыбки.
— Вы слишком молоды, Ли. Но ничего. Со временем это пройдет, — заключил он, нанеся мне последний удар.
Я бросилась к вращающимся дверям в вестибюль и влетела в лифт, который тащился невыносимо медленно, но, по крайней мере, я была одна в кабине. У меня дрожали руки. Я с трудом справилась с замком, открыла дверь номера и снова заперла ее. Швырнув пальто и сумку на стол, я упала яичком на кровать и разрыдалась.
Слишком молода! Неправда! Я никогда не знала молодости, никогда не была юной, как другие девушки. Быстро взрослеешь, когда узнаёшь, что твоя мать отказалась от тебя, что единственное, чего она хочет, — быть знаменитой, богатой и преуспевающей. Мой недостаток не молодость, а слишком ранняя зрелость. Мне рано пришлось узнать жизнь без прикрас — такой, какова она есть. Гуннар Торесен знает обо мне так же мало, как и Виктор Холлинз. Что бы отец ни написал Гуннару, в его письме не было правды. Одно предательство по отношению ко мне и моим самым глубоким чувствам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});