Сев на постели, она уставилась в сумрачное пространство комнаты, освещенное слабой, только что народившейся луной. Да, точно говорил. Аккурат в своем любимом кресле сидел, напротив нее, с бокалом вина. Она тогда тоже что-то вроде романтического ужина спроворила, со свечами. И глаза у него красиво блестели, и признания в любви сыпались легко, даже и с комплиментами. Что она не такая, как все, а особенная. И что как только увидел… Так сразу понял… И про доброту, и про душу… Слова любви вы говорили мне в городе каменном, а фонари с глазами желтыми нас вели сквозь туман. Фу, пошлость какая.
Легла, укрылась с головой, и снова будто что-то в бок ударило. Не обида уже, а что-то совсем постороннее, к обиде отношения не имеющее. Тревожное что-то, совсем уж мерзкое…
И вдруг догадалась – что. Встала с постели, включила свет, прошла на цыпочках к комоду, вытянула верхний ящик… Так и есть. Шкатулка, где всегда хранились выданные мамой на хозяйство деньги, пуста. Ха. Ха-ха.
Вернулась в постель, снова заплакала. Хотя и чувствовала – это были уже другие слезы. Не слезы обиды, а слезы презрения. Гораздо более легкие на вкус. Немного даже приятно было осознавать, что Кирюша таким меркантильным подлецом оказался. А что, такого рода осознание – тоже месть… Или жажда мести. Все как у мамы. Только месть – маленькая.
Так до рассвета, утешенная этой мыслью, и забылась. И даже сон увидела – тот самый, про туманное утреннее поле, про траву, которая ложится под косой ровными рядами. Коса – вжик-вжик, и туман клочьями, и воздух зыбкий, холодный струится пахучими волнами. Будто эта волна в нос ударила – проснулась. За окном уже птицы поют…
Почему-то показалось в первую секунду – там, за окном, это травяное поле с туманом и есть! Подскочила, отдернула занавеску… Ага, как же. Тот же самый городской пейзажик с разросшимися вширь тополями, с чахлым дворовым сквериком. Нет, а как бы сейчас хорошо было по траве босиком пройтись, по холодной росе, подарить раненой душе праздник! Не с косой – бог с ней, с косой, она ее сроду в руках не держала, а просто так, по траве! Прямо непреодолимое желание какое-то!
Хотя… Почему нет, в самом деле? Там, за домом, маленький парк есть… И не парк даже, а некое облагороженное пространство между домами. И там вроде трава такая… настоящая. Не будет же преступлением, если она по этой траве туда-сюда босиком пройдется?
Быстро натянув на себя спортивный костюм и кроссовки, спустилась вниз, поежилась на холодном утреннем ветру. Тишина, пустота, все порядочные люди еще рассветные сны видят, самые сладкие. Обогнула дом – вот он, парк. Дорожки, деревья, кусты, газон с высокой травой. Подошла поближе – ну да, трава… Только совсем не такая, как во сне. Припорошенная первой пылью, с проплешинами серой земли, жесткая, неуютная, городская. Нет, не хочется на нее босой ногой ступать…
Вздохнула, мелкой рысью потрусила домой – холодно! И чего вдруг в голову взбрело?
Скорее, скорее под горячий душ…
Выйдя из душа с тюрбаном полотенца на голове, плюхнулась в любимое Кирюшино кресло, задумалась. Внутри по-прежнему ныло непоколебимой тоскою-обидою, и не было ему противоядия в образе здравого смысла. Провела ладонью по мягкому подлокотнику, и чуть повеяло запахом любимого Кирюшиного одеколона…
А все-таки он тогда про любовь говорил. Точно, говорил. Пусть не врет.
* * *
– Господи Иисусе, спаси и помилуй… Что у тебя с лицом, Сань?
Поль жалостливо скрестила руки на груди, скорбно опустив уголки рта вниз. Подруга называется… Могла бы и не заметить следов ее слезной бессонницы, проявила бы деликатность. Или тоже, как мамина подруга тетя Алина, жаждет, чтобы соседская корова сдохла?
– А что у меня с лицом? По-моему, все как всегда. Или я страшно похорошела за ночь?
– Да ладно… Не хочешь говорить, и не надо. Я же просто так спросила, может, у тебя случилось чего… А ты сразу хамить!
– Ничего у меня не случилось.
– Мгм… – задумчиво протянула Поль, продолжая ее разглядывать. Немного помолчав, вдруг предложила радостно: – Слушай, а давай после консультации в уличную кафешку завалимся, ту, которая за углом! Пивка жахнем, шашлыков поедим… Давай, а?
– Ты же знаешь, я пиво терпеть не могу. Да и денег на кафешку у меня нет.
– У тебя?! Денег нет?! – отпрянула от нее Поль со священным ужасом. – Чтобы у тебя – и денег не было? Да бог с тобой, Сань… Сколько тебя знаю, впервые такую отмазку слышу…
– Ну, всегда что-то бывает впервые. Ничего не попишешь. Жизнь такая.
– Значит, и впрямь у тебя что-то случилось, только говорить не хочешь… – уверенно сделала свои выводы Поль. Вздохнула, снова посмотрела на нее с жалостью и, с трудом выдавливая из себя слова, проговорила уже не так уверенно: – Ну ладно, что ж… На мои сегодня будем гулять… Только на шашлык моих не хватит, а пивом угостить могу, что ж… Пойдем, а?
– Да не люблю я пиво!
– Значит, надо полюбить, если подруга просит! Я, что ли, думаешь, это пиво люблю? Если б я пила да ела только то, что люблю… И вообще, не выпендривайся! Все пиво пьют, и ты пей! Лучше других быть хочешь?
– Да ничего я не хочу, Поль. Наоборот, изо всех сил пытаюсь быть как все… А пиво все равно не люблю.
– Ну и зря! Хорошо релаксирует, между прочим! А тебе, я смотрю, не помешает!
– Ты думаешь?
– А чего тут думать? Тут надо не думать, а действовать. Все, решено, после консультации идем расслабляться.
Кафешка за углом была вовсе и не кафешка, а так, забегаловка под брезентовым тентом. Однако было у нее одно распрекрасное достоинство – столики стояли не впритык к пешеходному тротуару, а прятались в тени старых лип. Издали казалось, что они жмутся к их темным стволам, как дети, а нежное солнце только что народившегося июня танцует сквозь липовую листву на голубом пластике столешниц. Так и зовет: присядь, отдохни от суеты города.
– Иди занимай место. Я сейчас пиво принесу, – деловито скомандовала Поль.
Села за столик, откинулась на спинку стула, подняла голову. Небо меж липовых веток проглянуло чистое, нежное и такое радостное, что захотелось плакать. Нет, почему, когда на душе кошки скребут или обида-тоска одолевает, от созерцания чего-то прекрасного всегда плакать хочется?
– А вот и пиво! – послышался над ухом радостный голос Поль. – Говорят, свежее. Сейчас попробуем!
Опустила голову, и взгляд уперся в запотевшую высокую кружку с шапкой пены поверху. Провела по ее холодному боку пальцами, на стекле остались три ровные полоски.
– Чего ты ее оглаживаешь, пей давай!
– Не хочу…
– А ты через не хочу! Давай-давай, тебе надо.
Послушалась, сделала несколько неуверенных глотков, отерла пену с губ. Холодная жидкость неприятно прокатилась в желудок, во рту остался горький вкус хмеля. Нет, чего они в этом занятии находят – пиво пить?